Человек, который был Четвергом

Сайм повернулся к нему и спросил:

– Значит, вы больше не надеетесь?

Рэтклиф молчал; потом спокойно ответил:

– Нет. Странно сказать, но меня не оставляет одна безумная надежда. Силы всей земли встали против нас, а я все думаю, так ли она нелепа.

– На кого вы надеетесь и на что? – спросил Сайм.

– На того, кого я не видел, – ответил инспектор, глядя на серое море.

– Я знаю, о ком вы думаете, – тихо сказал Сайм. – О человеке в темной комнате. Наверное, Воскресенье его убил.

– Наверное, – согласился тот. – Но если и так, только его одного Воскресенью было трудно убить.

– Я слышал вас, – сказал профессор, стоявший к ним спиной, – и тоже надеюсь на того, кого никогда не видел.

Сайм стоял, словно слепой, погруженный в свои раздумья. Вдруг, очнувшись, он громко крикнул:

– Где же полковник? Я думал, он с нами.

– Да, – подхватил Булль. – Господи, где полковник?

– Он пошел поговорить с Ренаром, – напомнил профессор.

– Нельзя оставлять его среди этих скотов! – вскричал Сайм. – Умрем как приличные люди, если…

– Не жалейте полковника, – болезненно усмехнулся Рэтклиф. – Ему совсем неплохо. Он…

– Нет! Нет! Нет! – бешено закричал Сайм. – Только не полковник! Никогда не поверю!

– Не поверите собственным глазам? – спросил инспектор.

Многие из толпы шли по воде, потрясая кулаками, но море было бурным и никто не мог добраться до мола. Но вот двое вступили на каменную тропу. Случайно свет фонаря осветил их. На одном была черная маска, а рот под нею дергался так, что клок бороды казался живым. У другого были белые усы. Оба о чем-то совещались.

– Да, и его не стало, – сказал профессор, садясь на камень. – Ничего больше нет, нет и меня. Я не верю собственному телу. Мне кажется, что моя рука может подняться и меня ударить.

– Когда поднимется моя рука, она ударит другого, – сказал Сайм и зашагал навстречу полковнику, с фонарем в одной руке и шпагой в другой.

Словно разрушая последнюю надежду и последние сомнения, полковник, увидев его, поднял револьвер и выстрелил. Пуля не попала в Сайма, но разбила рукоятку шпаги. Сайм бросился вперед, высоко подняв фонарь.

– Иуда! – крикнул он и ударил полковника с размаху. Когда полковник растянулся на каменных плитах, Сайм повернулся к Секретарю, чьи страшные уста едва ли не покрылись пеной, и обратился к нему так властно, что тот застыл. – Видите этот фонарь? – грозно спросил он. – Видите крест и пламя? Не вы его сделали, не вы его зажгли. Лучшие, чем вы – люди, умевшие верить и повиноваться, – изогнули жилы железа и сохранили сказку огня. Каждая улица, каждая нить вашей одежды созданы, как этот фонарь, теми, кто не ведал вашей гнусной премудрости. Вы не можете ничего создать. Вы можете только разрушать. Разрушьте мир. Уничтожьте всех людей. Но этого фонаря вам не уничтожить. Он будет там, откуда его не достать вашему обезьяньему царству.

Он ударил противника фонарем так, что Секретарь закачался, и, дважды взмахнув над головой светящимся сокровищем, с размаху швырнул его в море. Фонарь вспыхнул ракетой и погас.

– Шпагу! – крикнул Сайм, обращая пылающее лицо к своим соратникам. – Сразимся с этими псами, ибо настал наш смертный час.

Три спутника двинулись к нему, обнажив шпаги. Его шпага уже никуда не годилась, но он выхватил дубину из стиснутой руки какого-то рыбака. Еще мгновенье, и сыщики погибли бы, вступив в бой с толпою; но их остановили. Выслушав Сайма, Секретарь стоял, словно в оцепенении, приложив руку к раненому лбу; потом внезапно сдернул черную маску. Бледное лицо в свете факелов было не гневным, а удивленным. Секретарь испуганно, хотя и властно поднял руку.

– Тут какое-то недоразумение, – сказал он. – Мистер Сайм, вы не совсем понимаете, в чем дело. Я арестую вас именем закона.

– Закона? – повторил Сайм, роняя дубинку.

– Разумеется, – отвечал Секретарь. – Я сыщик. – И он вынул из кармана голубую карточку.

– А мы кто, по-вашему? – спросил профессор, воздевая к небу руки.

– Вы члены Совета анархистов, – твердо сказал Секретарь. – Притворившись вашим единомышленником, я…

Доктор Булль швырнул шпагу в море.

Никакого Совета анархистов никогда не было, – сказал он. – Было несколько глупых сыщиков, гонявшихся друг за другом. А все эти славные люди, стрелявшие в нас, думали, что мы – динамитчики. Я знал, что не могу обмануться в обывателях, – и он оглядел с сияющей улыбкой толпу, тянущуюся вдоль набережной направо и налево. – Вульгарный человек не сходит с ума. Я сам вульгарен, мне ли не знать! Идемте-ка на берег. Ставлю выпивку всем поголовно.

Глава XIII ПОГОНЯ ЗА ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ

Утром на дуврский пароход село пятеро растерянных, но очень веселых пассажиров. Бедный полковник мог бы посетовать, ибо его сперва заставили сражаться за две несуществующие партии, потом сбили с ног тяжелым фонарем. Однако великодушный старик был рад, что ни на одной стороне не оказалось динамитчиков, и с величайшей любезностью проводил новых друзей на пристань.

Пяти примирившимся сыщикам было о чем поведать друг другу. Секретарь рассказывал Сайму, как он и его товарищи надели маски, чтобы мнимые неприятели приняли их за сообщников; Сайм – почему они так поспешно бежали по цивилизованной стране. Но одного, и самого важного, никто объяснить не мог. Что все это значило? Если они – безобидные стражи порядка, кто же тогда Воскресенье? Если он не победил мира, чем он был занят? Инспектор Рэтклиф по-прежнему хмурился.

– Никак не пойму, что за игру он затеял, – говорил он. – Чем-чем, но честным человеком Воскресенье быть не может. А, черт! Да вы помните его лицо?

– Поверьте, – отвечал Сайм, – я никак не мог его забыть.

– Что ж, – сказал Понедельник, – завтра мы все узнаем. Ведь у нас опять собрание. Вы уж простите, – прибавил он с печальной улыбкой, – я хорошо знаю свои обязанности.

– Должно быть, вы правы, – задумчиво сказал профессор. – Можно спросить его самого. Но, признаюсь, я бы побоялся спросить у Воскресенья, кто он.

– Почему? – спросил Секретарь. – Вы боитесь, что он вас убьет?

– Я боюсь, – сказал профессор, – что он мне ответит.

– Давайте выпьем, – сказал доктор Булль, немного помолчав.

И на пароходе, и в поезде они старались держаться бодро, но ни на миг не расставались. Бывший Суббота, присяжный оптимист, уговаривал ехать с вокзала в одном и том же кебе, но они туда не уместились и взяли карету, причем сам он сидел рядом с кучером и весело пел.

Остановились они в отеле на Пикадилли-Серкус, чтобы утром быть поближе к Лестер-сквер. Однако похождения этого дня на том не кончились. Неугомонный доктор отказался лечь; он хотел как можно скорее полюбоваться Лондоном и часов в одиннадцать вышел побродить. Минут через двадцать он вернулся, что-то выкликая еще в холле. Сайм пытался усмирить его, пока не заметил в его словах какого-то смысла.

– Да, я его видел! – с упорством повторял Булль.

– Кого? – быстро спросил Сайм. – Неужели Председателя?

– Куда лучше! – отвечал доктор с неуместным смехом. – Гораздо лучше! Он тут, со мной.

– Кто тут с вами? – спросил Сайм.

– Косматый, – вразумительно объяснил медик. – Тот, кто раньше был косматым. Гоголь. Да вот он, – и доктор Булль вытащил за локоть рыжего бледного человека, которого почти неделю тому назад изгнали из Совета; первого из мнимых анархистов, которого разоблачили.