Человек, который хотел выпить море

– А сама-то сейчас на что дуешься? Брось-ка лучше. Мы и так потеряли порядочно времени.

Лукас вынул из кармана купленную им свечу и протянул бабушке.

– Вот это подарок! – проговорила она, и ее благородное лицо, покрытое сеточкой морщин, снова заулыбалось. – Посмотри, Захария, какой он купил мне подарок. И точь-в-точь под цвет моего савана.

Она расцеловала Лукаса в обе щеки и велела ему сесть на стул. Когда он уселся, она выдернула из его головы волосок и положила его на угли. Склеп наполнился едким запахом жареной рыбы. Тогда она пустила дым от кадильницы Лукасу в лицо, так что он едва не задохнулся и проговорил с трудом:

– Разве, когда читаешь заклинания, нельзя обойтись без этого?

– Заклинания? – удивился дедушка. – Она хочет вернуть тебя назад в твое тело, а не превратить в лягушку.

Лукас вскочил со стула.

– Я не могу сейчас вернуться в тело!

– Но ты должен, сердце мое. Твое время еще не пришло. Тебе еще предстоит многое сделать. Сядь на место, пожалуйста.

– Нет! Я не могу вернуться без Алекса и Джуди. Помоги мне их найти. Если бы не твои рассказы, они не явились бы сюда.

– Я никогда не утверждала, что сны можно использовать, чтобы изменить прошлое, мой ангел. Прийти в гости – пожалуйста. Но переделать уже случившееся? Это не под силу никому. Поговори с ним, Захария. Вразуми его!

Дедушка произнес:

– Ты можешь поправить дела, только выбравшись отсюда, и побыстрее. Зефира твоя заманила тебя сюда, чтобы хорошенько помучить, – и поделом, добавлю я от себя, но это уже другой разговор.

– Зефира? Она единственная, кроме Ариса, кто мне здесь помогал!

– А ты подумай хорошенько. Что всякий раз случалось после того, как она вызволяла тебя из очередного переплета?

Лукас послушно задумался. И тут словно яркая вспышка высветила нечто настолько неожиданное для него, бесповоротное и горькое, что он с ходу этому воспротивился, чтобы только избавить себя от крайнего унижения – видеть, как его раскаяние отвергнуто Зефирой с таким же пренебрежением, с каким море отвергает дохлую рыбу. Но вместо того чтобы признать свое поражение и смириться с неудачей, как он сделал бы в другом случае, он позволил боли и гневу взять верх над собой, и, поскольку сон притупил в нем чувство справедливости, он набросился на бабушку.

– Так ты знала, чего добивается Зефира, – воскликнул он, – и все равно позволила этому случиться! Но почему? Чтобы отравить остальные мои воспоминания? Чтобы я вспоминал только одну тебя? Даже если ради этого потребовалось разбить сердце моего отца! – Он кивнул на деда. – Его я еще могу понять, он отца никогда не любил. Так ты мне сама говорила. Он не хотел, чтобы его дочь выходила замуж за нищего сироту без образования и связей. Но ты, кого отец любил, как родную мать! Я думаю даже, что ты прекрасно знала, чем занимается твоя дочь, когда она отправляла нас на Лакки, где я катался на этом чертовом велосипеде.

– Это не так, – выговорила бабушка, тряся старенькой головой. – Здесь нет ни слова правды.

– Тогда почему ты не предупредила меня насчет Зефиры?

– Так бы ты ей и поверил! – фыркнул дедушка. – Неужели ты отказался бы от своей затеи? Сядь-ка на место. Ты и без того доставил немало хлопот и себе и другим.

– Сядь, пожалуйста, мой ангел, – сказала ему бабушка. – Сядь и забудь старые обиды, милый. Иначе закончишь, как Зефира, – с одной только горечью в сердце. А в ней столько было горечи, что проклятие твоей матери и впрямь сбылось. Оставим прошлое в покое. Чем больше за него цепляешься, тем более мрачным оно представляется, и начинаешь придумывать себе всякие несчастья, каких и в помине не было. Сядь. Пожалуйста. И позволь мне вернуть тебя назад в твое тело, пока еще не слишком поздно.

Лукас посмотрел на нее. Ему хотелось спросить, как именно его мать прокляла Зефиру, но он вместо этого сказал:

– Ты просто боишься, что если я умру, то некому будет тебя помнить.

– Перестань, малыш, – сказала бабушка. – Разве ты не видишь, что она с тобой делает?

Она отравила последнее из его детских воспоминаний, оставшееся незапятнанным. То, которое было для него самым дорогим и священным. Она резала на куски его сердце с каждым словом, которое он бросал сейчас этой доброй женщине, которая столько лет любила его, как умеют любить только бабушки. Но он уже не мог остановиться:

– Я знаю только, что, появись ты раньше, мой зять и Джуди остались бы живы. Но ты пришла меня спасать, когда я был готов уже броситься с обрыва!

И повернулся, чтобы уйти. Бабушка заплакала, схватила его руку и поцеловала ее.

– Моя радость! Ты моя единственная радость. Ну прошу тебя, сядь.

– Думаешь, у меня хватит теперь духу вернуться назад и посмотреть в глаза дочери?

Он оторвал руку от ее губ и ушел, даже не поцеловав на прощание ее любимое лицо, хотя всегда мучительно жалел, что не смог быть на ее похоронах, чтобы поцеловать ее в последний раз, прежде чем она ушла навечно в землю.

32

Он шагал, ничего не видя перед собой, и дождевые потоки неистово хлестали его по лицу. Весенний восход, который приветствовал его по прибытии, теперь превратился в далекое воспоминание. А также летний день, который наступил потом, кажется, навсегда покинул этот край горьких воспоминаний и мучительных встреч, уступив место осеннему ненастью.

– Как славно, когда о тебе вспоминают!

Эти слова произнес старый Якобос, однорукий владелец газетного киоска, где Лукас покупал свои любимые книжки, иллюстрированных классиков. Якобос, худой и сгорбленный, сидел у входа в склеп между маленьким столиком с пыльными старыми журналами и вращающейся стойкой с тремя открытками и сложенной картой. С потолка свисала лампочка и тускло освещала его лысый череп.

– Что желаешь на этот раз? – спросил он в тот момент, когда ветер подогнал к его ногам кучку мертвых листьев. – «Одиссею»? «Графа Монте-Кристо»? «Моби Дика»? А может, карту кладбища?

Лукас покачал головой. Даже если карта поможет ему отыскать Зефиру, он будет бессилен перед ней, до тех пор покуда жив. А умерев, он найдет ее и без карты и заставит заплатить за все беды, которые она ему принесла.

– Может быть, купишь открытки?

Лукас снова покачал головой.

– Что за проклятие моя мать наложила на Амазонку?

– Второе по силе изо всех существующих прокляли – Старик суеверно сплюнул через левое плечо, чтобы самому уберечься от подобной напасти, и продолжал: – «Чтобы некому было закрыть ей глаза, когда пробьет ее час!» Так сказала твоя матушка, поскольку думала, что ты покинул Лерос из-за Амазонки. И когда Амазонка умерла, изо всех живых никого не оказалось рядом, чтобы закрыть ей глаза.

Лукас помолился, чтобы его жена и дочь не прокляли его и закрыли ему глаза, и попросил у владельца киоска сигарету.