Человек, который купил автомобиль

– А!
– воскликнул он, узнав меня.
– Вот ваша пробка, кабальеро!

– А машина где?
– спросил я.

Мы обошли всю улицу, небольшую площадь рядом, потом заглянули в бар.

Машина исчезла. Расстроенные, мы отправились домой пешком. Я раздумывал, что мне делать с этой пробкой; она да пара полуботинок на мне были единственными оставшимися у меня предметами, связанными хоть как-то со средствами передвижения в пространстве.

На следующий день я дал в газеты объявление, предлагая триста песет тому, кто вернет мне украденный автомобиль или сообщит о нем хоть какие-нибудь сведения; ничего глупее я не мог придумать, потому что через три часа после того, как газеты с объявлением вышли, по всей моей улице протянулся хвост из сотен старых машин, и каждый владелец принялся убеждать меня дать ему шестьдесят дуро и считать, что его машина моя.

ГЛАВА XII, в которой человек бежит за своим автомобилем.

В течение месяца я занимался одним-единственным делом: искал свой автомобиль.

Очень сильна, наверно, обида человека, у которого украли зажим для галстука, часы или бумажник; сочувствия заслуживает и тот, кого бросила жена. Но ничто не сравнимо с состоянием того, кто знает, что его машина похищена и другие руки ведут ее неизвестными путями к неведомым местам назначения. О часах, например, можно подумать: "Они очень спешили". О жене: "Посмотрим, что запоет дон Хуан, когда она начнет выпрашивать у него меховое манто". Но когда у тебя украли машину, ты вспоминаешь только о мягкости ее сидений, которой наслаждается сейчас вор, о том, как послушно позволяла она вести себя. Однако наибольшие страдания тебе причиняет мысль, что злодей, возможно, плохой водитель и крыльями, этой нежной и такой чувствительной ее частью, задевает за все препятствия, что попадаются на пути.

Я обратился в полицию. Там меня выслушали, записали мои и машины данные и, ни словом не обнадежив, отпустили. Я пришел на следующий день, но по-прежнему ничего не было известно. Начал ходить туда каждый день, но только и смог, что познакомиться с пятьюдесятью шестью сеньорами, у которых тоже украли машины и беспокойство которых передавалось мне и этим усугубляло мое.

Когда ты теряешь автомобиль, еще только-только начав наслаждаться его прелестями, ты грустишь особенно сильно и безутешно. Поскольку не все мои друзья видели меня вцепившимся в руль, как потерпевший кораблекрушение цепляется за доску, они не верили, что машина в самом деле у меня была, и я долго носил в кармане пальто, пользуясь любым предлогом, чтобы ее показать, пробку от радиатора, которую хранил, как влюбленный хранит локон умершей возлюбленной. Придя к кому-нибудь в дом, я клал пробку на кофейный столик или на ковер и, отталкиваясь от этой детали, начинал описывать свою машину так, чтобы в воображении моих слушателей она возникала как живая.

– Вот пробка, вы ее видите, - говорил я.
– Ну так вот: здесь, впереди, был радиатор, вот такой формы, а за ним капот, выкрашенный черной краской. За ним...

И так полчаса. Потом клал драгоценную реликвию обратно в карман и шел развивать ту же тему в другой компании.

Кроме того, я печатал в газетах объявление за объявлением. Я уже не просил, чтобы автомобиль мне вернули, однако, надеясь, что когда-нибудь все-таки его найду, умолял, чтобы его не повредили. В те дни можно было увидеть в газетах Мадрида такие мои строки: "Воры, укравшие машину номер такой-то! Очень прошу вас, не пользуйтесь горючим низкого качества. Она привыкла работать на бензине такой-то марки. Пять литров на каждые сто километров. И умоляю вас, объезжайте дорожные повреждения!"

В конце концов в полицейском комиссариате нам сказали, что есть хорошие новости, и нас всех, пятьдесят семь человек, ввели в зал, где на длинном столе стояли гуськом несколько пар мужских босоножек. Мы изумленно на них уставились, и тут один сеньор издал вопль и заявил, что босоножки сделаны из автомобильных покрышек, которые у него украли шесть месяцев тому назад. Он остался рыдать над этими реликвиями, а мы вышли из зала, и на душе у нас было так тяжело, что все мы тут же решили создать Ассоциацию Владельцев Украденных Автомобилей, первой акцией которой было решение собираться и обедать вместе в первую субботу каждого месяца.

В те времена я близко сошелся с нашим председателем, тщедушным маленьким старичком, который если и разговаривал о чем-нибудь, то только о своей украденной машине.

В 1909 году он вышел из нее на станции Медьодиа, чтобы попрощаться с уезжавшим в Херес приятелем, и больше ему уже не пришлось увидеть странное на вид средство передвижения, которым он так гордился. Никто никогда так и не смог сказать ему, что стряслось с его "номером триста три". Никаких известий, только противоречивые слухи, что ее видели в том или другом далеком уголке мира. О своем автомобиле он всегда говорил так, будто твердо верил, что тот по-прежнему остается машиной самой последней модели. При каждом удобном случае он повторял: "Эх, будь здесь моя машина!.."; а однажды очень разволновался: ему показалось, что в описании, какое ежедневные газеты дали автомобилю, с которого группа гангстеров обстреляла полицию на главной улице Чикаго, он узнал свою машину.

В обществе этого чудака я обошел все стоянки такси, все гаражи, все места, где могли продаваться предназначенные на слом автомобили, но не нашел ни единой части своего. Старичок этот и надоумил меня явиться в один прекрасный день в посольство Соединенных Штатов. Я в это время уже начинал думать, что моя утрата непоправима, и отчаянье побуждало меня хвататься за любую мысль и просить помощи у кого угодно. Старичок, потерявший свою машину, считал всех генеральных директоров службы национальной безопасности, начиная с 1909 года, своими личными врагами и полагал также, что те были обязаны мобилизовать для поисков его машины всю армию. Примерно в таком же состоянии был и я, когда, оказавшись вместе со старичком перед швейцаром посольства, заявил, что хочу видеть посла.

Швейцар ответил, что это невозможно. На мою решимость это ничуть не повлияло.

– Скажите ему, - потребовал я, - что дело очень важное.

– Да пусть хоть даже самое важное, - не уступал он.

– Это касается контрабанды алкогольных напитков.

Он покачал отрицательно головой.

– Военных планов Японии.

– Я уже сказал вам, сеньор: увидеть его превосходительство невозможно.

Тут вмешался владелец "номера триста три":

– Мне кажется, вам следует сказать о настоящей причине нашего визита. Этому служащему, похоже, довериться можно.

– Ну хорошо, - вздохнул я, - тогда будьте добры передать, что я хочу сообщить нечто важное в связи с похищением сына Линдберга.

– О!
– вырвалось у швейцара.
– В таком случае... следуйте за мной, сеньор.

И он ринулся в глубь дома, открывая перед нами двери, а потом, усадив на диван в небольшом зале и извинившись, нас оставил.

Озабоченно наморщив лбы, мы со старичком крутили в руках свои шляпы, и вот наконец из-за портьер появился занимавший высокую должность служащий посольства. Он сообщил, что его превосходительства в здании посольства сейчас нет, и предложил, если мы не желаем довериться ему, сейчас же связать нас с его превосходительством по телефону.

– Скажите ему, Хорхе, - посоветовал мне владелец "номера триста три".

Я поднял брови, как делаю всегда, когда собираюсь сказать что-то очень важное.

– Вам говорили, что я хочу сообщить нечто в связи с делом Линдберга?

– Да, - ответил мне янки.

– Прежде всего: вы очень заинтересованы в том, чтобы ребенок нашелся?

– Чрезвычайно.

– Так вот, я пришел вам сказать: ребенок не найдется.

Мы увидели, как он изменился в лице.

– Откуда у вас такая уверенность?

– У меня есть для нее основания, сэр.

– Да-да, у него есть для этого основания, - подтвердил хозяин "номера триста три".

Несколько раз, медленно поднеся кулак к своей груди, старичок добавил:

– И очень веские.

– В конце концов, - воскликнул дипломат, - я полагаю, вам должно быть ясно, что эти основания нам важно узнать, и я надеюсь, что вы их скрывать не станете...

– Не знаю, рассказывать ли, - заколебался я.

– Расскажите, Хорхе, расскажите, - подбодрил меня хозяин "номера триста три".
– Это долг вашей совести.