Человек, который съел «Боинг-747»

«Будь это коровий нос…»

Джей-Джей даже боялся подумать о том, как он будет выглядеть, когда спадет опухоль. У него были веские причины опасаться, что этот обонятельный аппарат, некогда способный уловить экзотический аромат печеного бедуинского верблюда, никогда больше не сможет функционировать должным образом. Его безупречно симметричный нос!

— Как насчет болеутоляющих? — превозмогая боль, осведомился Джей-Джей.

— Ну… — Доктор на несколько секунд задумался и как-то неуверенно стал теребить свою бороду. — Предположим, корова со сломанным носом принимала бы — разумеется, по моему предписанию — фенилбутазон. Проблема, пожалуй, заключается в одном — в дозировке. Очень уж большие таблетки делают для крупного рогатого скота.

Ветеринар заглянул в стоявший у стены шкафчик и вытащил из него здоровенную пилюлю, размером едва ли не с сардельку.

— Давайте прикинем. На первый взгляд по весу вы тянете примерно на пятую часть коровы. Если хотите вычислить более точную пропорцию, то считайте сами.

Джей-Джей понял, что с такой болью в лобной и лицевой части черепа ни о каких точных расчетах речи быть не может. Пришлось согласиться с предложенной ветеринаром приблизительной дозировкой.

— Через несколько недель все как рукой снимет, — донесся сквозь пелену боли голос доктора. — Впрочем, должен вам сообщить, что та корова, о которой шла речь выше, еще некоторое время после выздоровления вряд ли могла обоснованно претендовать на участие в конкурсах красоты.

Джей-Джей с ужасом посмотрел в зеркало. Он с трудом узнал себя. Его глаза превратились в две узкие щелки, вокруг которых расплылись огромные черно-синие круги.

— Спасибо, док, — сказал Джей-Джей гнусавым из-за вмятого в череп носа голосом.

Он слез с железного стола, зажал в руке огромную таблетку и молча пошел к выходу. По дороге из ветеринарной лечебницы в город облаять его посчитала своим долгом каждая собака. Ни одна машина не притормозила, чтобы предложить помощь или подбросить до мотеля. Наоборот, Джей-Джею казалось, что местные водители его демонстративно объезжают и лишь прибавляют скорость.

На углу Центральной и Четвертой улиц он остановился и осторожно прикоснулся к носу. Было больно, но эту боль Джей-Джей считал вполне заслуженной. Она была наказанием за те страдания и мучения, которые он причинил другим людям.

В его голове вдруг послышался голос отца: «Иди по жизни прямо, сынок. Выбери себе дорогу и с нее не сворачивай. Не прыгай из стороны в сторону. Держись своей полосы». Впервые в жизни он ослушался отцовского завета и, съехав со своей полосы, тотчас же стал виновником серьезной аварии, в которую из-за него попали сразу несколько машин. Ну как, как получилось, что, сам того не желая, он сумел безнадежно все испортить?

Простит ли он себя когда-нибудь, сможет ли искупить свою вину?

Настало время уезжать из этого захолустья, из этого забытого богом места, где небо чаще бывает серым, чем голубым, и где дуют сильные, сбивающие с ног ветры. Джей-Джей окинул взглядом так внезапно опустевшую главную улицу. Все флаги и рекламные растяжки были уже сняты, сувенирные прилавки убраны с тротуаров. На какое-то мгновение Супериор ощутил себя большим и знаменитым городом, но теперь все возвращалось обратно, к привычной, неторопливой жизни. Все было как раньше — и все же неуловимо изменилось.

ГЛАВА 17

Уолли проснулся еще до первых петухов. Наскоро надев комбинезон, он сразу направился к своему амбару. Он не стал тратить время на то, чтобы разглядывать вытоптанное поле вокруг фермы. По правде говоря, он был даже рад тому, что все эти павильоны и палатки наконец разобрали и что больше никто не следит за каждым его шагом. «От этих журналистов все равно одни неприятности, — подумал он. — Только пачкают все». Вспоминать о них, да и вообще оглядываться назад у Уолли не было ни времени, ни желания.

Ему предстояла серьезная работа.

Все утро он потратил на то, чтобы внимательно осмотреть, смазать и отрегулировать свой самодельный измельчитель. Кое-что пришлось подтянуть, некоторые ремни изрядно износились, и их давно следовало заменить. «Нельзя так к машине относиться, — мысленно корил себя Уолли. — Она сама хоть и железная, но и работа ей досталась, прямо скажем, нелегкая». До сих пор она ни разу его не подвела, послушно перемалывая кусок за куском фюзеляж и внутреннее оборудование «боинга». Настало время подлечить ее, привести механизм в порядок.

Покончив с регулировкой и ремонтными работами, Уолли любовно протер машину, вытряхнул все опилки и стер пыль с вентиляторов системы охлаждения. «Вот он, труд во имя любви в чистом виде, — размышлял он. — Рекорд как таковой мне никогда не был нужен. Я ведь чего хотел: показать Вилле, что ради нее я готов на все. Значит, для меня ничего не изменилось, и я буду продолжать то, что начал».

Еще мальчишкой он как-то раз съездил с отцом на футбольный матч, проходивший на стадионе «Мемориал» в Линкольне. Ему на всю жизнь запомнилась выгравированная на камне над четвертой трибуной надпись: «Не победа, а участие, не гол, а игра. Слава обретается в деяниях». Вот они, те слова, которые настраивали его на борьбу — долгую и упорную.

Рекорд — ничто, любовь — всё.

Наконец Уолли осталось только заменить свечи и фильтры — и работы по обслуживанию дробильной машины можно было считать законченными. К этому времени солнце стояло уже высоко, и в амбаре было невыносимо жарко. Арф, высунув язык, спрятался в тени и наблюдал за тем, как хозяин направляется к уцелевшей секции «боинга» — к вертикальным и горизонтальным стабилизаторам. Да, от самолета к этому времени оставался только хвостовой киль с оперением. Эта конструкция была для удобства демонтажа обнесена строительными лесами. Уолли вскарабкался на верхнюю площадку и начал отпиливать очередной кусок рулевой плоскости. Следом за рулем своей очереди дожидались двойные цилиндры гидравлических приводов. «Если бы эти журналисты меня не отвлекали, — подумал Уолли, — я бы уже доедал последние крошки. Ну ничего — все равно осталось совсем немного».

Что бы о нем ни говорили и ни думали, как бы ни пытались его осмеять или обидеть, — никто на свете не способен повторить то, что сделал он.

Свой самолет он доест — во что бы то ни стало.

_____

Джей-Джей нашел ее у реки. Вилла сидела на поросшем мхом стволе дерева, рухнувшего со склона в воду. Услышав его шаги, она оглянулась и явно не на шутку удивилась.

— Ну вот… Хотел повидаться с тобой перед отъездом.

— Как ты нашел меня? — спросила она.

— Айола тебя выдала. Но ты не сердись: мне пришлось серьезно потрудиться, чтобы ее разговорить. — С этими словами Джей-Джей попытался улыбнуться, что получилось не слишком хорошо: половина лица у него была скрыта широкой повязкой. — Страшный я сейчас, наверное. Но надеюсь, это не помешает нам поговорить.

— Нам с тобой больше не о чем говорить.

— А мне кажется, мы еще не все сказали друг другу. Подсесть к тебе можно?

Вилла пожала плечами и отвернулась. Джей-Джей сел на поваленный ствол. На Вилле были те же шорты и та же футболка, что и с утра. Туфли она оставила на берегу и теперь болтала босыми ногами в воде. Ее глаза покраснели от слез.