Человек, который упал на Землю

Внезапно сотрудник ФБР сжал запястья Ньютона и снова завёл его руки - такие слабые по сравнению с человеческими - за спину. Кто-то надел ему на голову зажим и затянул его на висках.

–  Нет!
– тихо вскрикнул Ньютон, дрожа от страха.
– Нет!
– Он не мог пошевелить головой.

–  Мне очень жаль, - сказал лаборант, - но для этой процедуры нам нужно зафиксировать вашу голову.
– В его голосе не было ни капли сожаления. Он подкатил прибор прямо к лицу Ньютона. Затем покрутил колёсико, которое подвело окуляры с резиновыми чашечками к глазам Ньютона, словно бинокль.

И Ньютон, во второй раз за эти два дня, сделал кое-что впервые, кое-что очень человеческое. Он закричал. Сначала он кричал без слов, но постепенно его крик сложился в слова:

–  Разве вы не знаете, что я не человек?! Я не человек!
– Резиновые чашечки полностью заслонили свет. Он больше ничего не видел.
– Я вовсе не человек!

–  Ну хватит, довольно, - сказал сотрудник ФБР позади него.

Вспышка серебристого света показалась Ньютону ярче, чем июльское полуденное солнце показалось бы человеку, который только что вышел из тёмной комнаты и смотрит, смотрит на него, не смыкая век, - пока не почернеет в глазах. Затем чашечки перестали давить на лицо, и он понял, что они откатили машину назад.

Лишь после того, как Ньютон упал дважды, они проверили его зрение и обнаружили, что он ослеп.

10

Ньютона шесть недель продержали в государственной больнице без всякой связи с внешним миром. Правительственные врачи ничем не смогли ему помочь. Светочувствительные клетки его сетчатки выгорели почти полностью: всё, что он мог теперь видеть, напоминало сильно засвеченную фотопластинку. Через несколько недель он уже мог с трудом отличить свет от тьмы, и если у него перед глазами помещали большой тёмный предмет, он мог сказать, что это и в самом деле большой тёмный предмет. Больше он не мог различить ничего - ни цвета, ни очертаний.

В это время Ньютон снова начал думать об Антее. Он стал ловить себя на том, что вызывает в памяти старые разрозненные воспоминания, по большей части из детства. Он вспомнил игру, вроде шахмат, которую любил ребёнком, - в неё играли прозрачными кубиками на круглой доске - и её сложные правила, по которым бледно-зелёные кубики получают превосходство над серыми, если выстроить их в многоугольник. Он вспомнил музыкальные инструменты, на которых учился играть, книги, которые прочёл, особенно книги по истории, и то, как в возрасте тридцати двух антейских лет - или сорока пяти земных - вместе с женитьбой закономерно окончилось его детство. Жену он сам не выбирал, хотя иногда это допускалось, а разрешил сделать выбор своей семье. Его брак оказался плодотворным и достаточно приятным. Между ним и его женой не было страсти, но антейцы не были страстным народом. Теперь, ослепший, в американской больнице, он вспоминал жену с большей нежностью, чем когда-либо раньше. Он тосковал по ней, и хотел, чтобы она была рядом. Иногда он плакал.

Не имея возможности смотреть телевизор, он временами слушал радио. Так он узнал, что правительство не смогло удержать в тайне его слепоту. Республиканцы извлекли из его положения немалую выгоду для своей предвыборной кампании. То, что с ним произошло, они назвали примером произвола и безответственности со стороны руководства страны.

Уже через неделю он не держал на них зла. Разве можно злиться на детей? Ван Бру сконфуженно принёс ему извинения: всё это было недоразумением, он не знал, что ФБР не уведомили о его особенностях. Ньютон понимал, что Ван Бру по большому счёту наплевать, и его заботит лишь одно, - что Ньютон расскажет газетчикам, какие имена назовёт. Ньютон устало заверил его в том, что преподнесёт всё как неотвратимый несчастный случай. Просто несчастный случай - никто не виноват.

Затем, в одно из посещений, Ван Бру сообщил ему, что уничтожил плёнку. Он с самого начала знал, сказал он, что в это никто не поверит. Скорее они решат, что это подделка, или что Ньютон сумасшедший - да что угодно, кроме того, что это правда.

Ньютон спросил его, верит ли он сам в то, что это правда.

–  Конечно, верю, - тихо ответил Ван Бру.
– По меньшей мере шестеро знают и верят. В том числе президент и государственный секретарь. Но мы уничтожили запись.

–  Почему?

–  Ну, - Ван Бру холодно рассмеялся, - кроме всего прочего, мы не хотим войти в историю как величайшее сборище придурков из всех, кто правил этой страной.

Ньютон отложил книгу, на которой упражнялся в чтении по Брайлю.

–  Значит, я могу продолжить мою работу в Кентукки?

–  Может быть. Я не знаю. Мы не спустим с вас глаз до последнего дня вашей жизни. Но если победят республиканцы, меня отстранят. Так что не знаю.

Ньютон снова взял книгу. На какой-то миг он заинтересовался тем, что происходит вокруг - впервые за долгие недели. Но интерес пропал также быстро, как появился, не оставив и следа. Ньютон тихо рассмеялся.

–  Вот, значит, как, - сказал он.

Когда Ньютон вышел из больницы, ведомый сиделкой, перед зданием его ожидала толпа людей. Он слышал их голоса и даже видел их силуэты на ярком солнечном свете. Кто-то держал для него в толпе открытый проход, - наверное, полицейские, - и сиделка повела его по нему к машине. Ньютон услышал робкие аплодисменты. Он два раза споткнулся, но не упал: сиделка вела его умело. Она останется с ним на месяцы, а может и на годы - столько, сколько будет нужно. Её звали Ширли, и, насколько он мог судить, она была довольно тучной.

Вдруг кто-то взял Ньютона за руку и мягко пожал её. Перед ним возникла большая тень.

–  Как я рад, что вы вернулись, мистер Ньютон, - это был голос Фарнсуорта.

–  Спасибо, Оливер.
– Ньютон почувствовал огромную усталость.
– Нам есть что обсудить.

–  Несомненно. Мистер Ньютон, вас снимают на телекамеру.

–  Да? Я не знал.
– Он обернулся вокруг, безуспешно пытаясь отыскать силуэт камеры.
– Где она?

–  Справа, - вполголоса подсказал Фарнсуорт.

–  Пожалуйста, поверните меня к ней лицом. Кто-нибудь хочет меня о чём-нибудь спросить?

У его локтя зазвучал голос, - по-видимому, телеобозревателя:

–  Мистер Ньютон, я Дуэйн Уайтли из телекомпании «Си-би-эс». Не расскажете ли вы, как вы себя чувствуете, снова оказавшись на свободе?

–  Нет, - ответил Ньютон.
– Не сейчас.

Обозреватель ничуть не смутился.

–  Каковы, - спросил он, - ваши планы на будущее? После тех испытаний, через которые вы прошли?

Ньютон смог, наконец, различить камеру и повернулся к ней лицом, почти не думая о внимающих ему людях, как здесь, в Вашингтоне, так и по ту сторону голубых экранов по всей стране. Он думал о другой аудитории. Он слегка улыбнулся. Антейским учёным? Своей жене?

–  Как вам известно, - сказал он, - я работал над одним проектом по исследованию космоса. Моя компания поставила перед собой большую задачу - запустить по Солнечной системе беспилотный корабль для измерения космического излучения, которое препятствует межпланетным перелётам.
– Он ненадолго умолк, чтобы перевести дыхание, и почувствовал, как болят голова и плечи. Наверное, снова даёт о себе знать земное притяжение - после всех этих недель, проведённых на больничной койке.
– Во время моего заключения - которое ни в коей мере не было неприятным - у меня была возможность подумать.