Человек-легенда
Шрифт:
Может быть, их было даже слишком много, этих прославленных генералов, и каждый соперничал с другим, каждый хотел сам, один, без чьей-нибудь помощи войти сначала с триумфом в Москву, а затем - в историю.
Были среди них и способные и бездарные - и отличавшийся храбростью Каппель и оголтелый палач Шкуро. И все они сражались против народа и, оторвавшись от народа, становились бескрылыми, жалкими, бессильными со всем своим опытом и блеском мундиров.
Народ не ошибается. Всегда он выберет единственно правильный путь. Можно до каких-то пор силой оружия, жестоких расправ удерживать его в повиновении, но неизбежно
В годину смертельной опасности, когда жадные руки тянулись уже к украинской пшенице, к бакинской нефти, к самоцветам Урала, к золоту Колымы, народ отбросил всех, кто мешал ему, и, не колеблясь, пошел по ленинскому пути.
И вдруг из недр народа, как из волн морского прибоя, вышли могучие витязи, сказочные герои, отважные богатыри. И не было им числа. Они шли под пулеметным огнем, переправлялись через непроходимые реки. Они знали, за что сражаются, что дороже самой жизни: они защищали Отечество, были провозвестниками нового, социалистического общества - высшей ступени мировой истории.
3
Стоял томительный зной. На горизонте клубились, наливались зловещим лиловым пламенем грозовые тучи. Солнце было странного палевого цвета. В воздухе повисла гнетущая, мешающая дыханию желтая мгла. Вот-вот собирался хлынуть ливень - и снова уползали тучи, не проронив ни одной капли.
Котовский смотрел на лиловое небо, на вспышки далеких молний и хмурился. Он знал: разворачивается новый поход интервентов. На этот раз они делают ставку на белогвардейские армии, на внутреннюю контрреволюцию. Предстоит упорная борьба. Котовский проверял готовность бригады, проверял и изучал каждого бойца.
Многим запомнилось происшествие с Иваном Белоусовым. Сын Терентия Белоусова, рослый хлопец и признанный в полку силач, исчез бесследно. Думали сначала, что погиб, но вот и братская могила готова, а Ивана Белоусова среди убитых нет. Разнесся нехороший слушок об Иване: дезертировал.
Вскоре Колесникову все стало известно. Оказывается, нашлись люди, которые уверили Ивана, что его, как сына кулака, сына организатора восстания, расстреляют перед строем.
– У них, у этой власти, такой закон, чтобы по седьмое колено преследовать, - нашептывали Ивану Белоусову какие-то замешавшиеся в толпу погорельцев шептуны.
– У них пощады не жди. Беги куда глаза глядят, да и то с оглядкой: не ровен час - выследят!.. Беги, Иван, беги!
Вывел Иван Белоусов лучшего коня из пылающей отцовской конюшни, поскакал, а потом стал разбираться что к чему.
"Как же это так получается? За что меня перед строем расстреливать, позору предавать? Разве я какой разбойник и душегуб? Разве я не выступил в поход вместе со своими товарищами-однополчанами? Разве не стрелял в меня самолично мой покойный папаша, хотя о покойниках плохо не говорят, но ведь нельзя отрицать, что был он самая заядлая контра?.."
Так стоял на распутье всех дорог, держал под уздцы вороного коня и раздумывал Иван Белоусов:
"Я вот сын кулацкого отродья, а воспитан в Красной Армии. Кто я есть? Может меня усыновить трудовой народ?"
Колесников доложил о Белоусове Котовскому. Котовский приказал отыскать во что бы то ни стало Ивана Белоусова и чтобы волоска с его головы не слетело!
Отправились гонцы во все
стороны, а где искать Ивана? Наконец напали на след. Видели его на дороге в деревню Лиходеевку приезжие крестьяне.Догнали. Иван Белоусов заперся в клуне, завалил бревнами дверь. Сидит, отстреливаться приготовился.
– Иван! Иди до командира!
– До какого еще командира?
– Как до какого? До Котовского.
– Живым не дамся, - отвечал Иван.
– Вот дурной! Приказано, чтобы волосок на твоей голове не слетел. Понятно?
– Волосок не слетит, а голова слетит. Знаю.
Долго они так переговаривались. Наконец сам командир полка прибыл. Дал честное слово, что никто не тронет Белоусова.
– Не поймешь нашего слова - уходи, держать не будем.
Настала тишина. Молчали парламентеры, молчал Иван. Потом стало слышно, как он бревна от забаррикадированного входа откатывает.
Вышел хмурый. Все еще не верил посулам.
– Куда ты?
– с тревогой спросили его, когда он вдруг свернул за угол.
– Коня возьму. Конь у меня хороший.
Привел Иван Белоусов коня к Котовскому, ударил себя в грудь и сказал:
– Я - сын кулака Терентия Белоусова, что из села Долгое...
– Слыхал.
– Расстреливай, командир! Если правило по седьмое колено истреблять стреляй!
– И Белоусов разодрал на груди гимнастерку.
С болью смотрел на него Котовский:
– Постой, постой, не горячись. Объясни толком, что тебе в голову втемяшилось? Какое правило? Какое седьмое колено?
Тогда уже тише Иван Белоусов продолжал:
– Я - красноармеец. Я сам стрелял по контрреволюции. Можно меня перед строем расстрелять?
– Кого расстрелять? Откуда ты такое выдумал? Чудишь ты, малый! Ты лучше объясни, чего ты хочешь?
Тогда Белоусов и вовсе успокоился. И высказал заветное желание:
– Припиши, командир, к Няге, в кавалерию. Ездить я горазд.
Котовский посмотрел ему в душу, все беспокойные мысли его прочитал. Стоял Белоусов перед ним, а Котовский читал его, как раскрытую книгу, и все светлел его взор. Понял, что для Ивана Белоусова решается сейчас вопрос жизни. Понял горечь его, понял, почему говорит он так прерывисто. Все понял.
– Каждый решает свою судьбу, - взволнованно сказал Котовский.
– Жизнь - не расписание поездов. Мы знаем революционеров, вышедших из чуждых классов. Мы чтим их. И возьмем другое: если весьма ответственный гражданин вырастит по нерадивости дрянного сынка, разве будем мы укрывать такого сынка папочкиным авторитетом? Да мы и отца-то притянем к ответу: как ты мог, ответственный папаша, вырастить такого молодчика?
– Гм-м, - издал неопределенный звук Иван Белоусов, напряженно слушавший командира.
– Звать тебя как?
– Звать Иваном. Уважь, командир!
– У меня кавалеристы, знаешь, какие люди? Отборные!
– Знаю. Это мы все знаем.
– Ладно, Иван. Иди к Няге, скажешь, я лично прислал. Иди. Не подведи, слышишь, Иван? Надеюсь на тебя, Иван.
Ушел Иван Белоусов, а Котовский все поглядывал вслед да поулыбывался. Славный парень! Вот что значит вовремя помочь человеку!
И опять улыбался Григорий Иванович доброй улыбкой. Любил он людей. И было это чувство похоже на то, как агроном любит хорошо возделанное поле, как садовник любит свой сад.