Человек на поводке

— А ты слышала когда-нибудь о месте под названием Мурманск? — спросил Ромстед.

— Конечно. Это русский порт в Арктике. А что?

Ромстед усилием воли подавил в себе волну холодной ярости, которая давала о себе знать на обратном пути из Невады, и как можно спокойнее рассказал Майо о штормах со снегом и дождем, о кораблях, намертво вмерзших в лед, об атаках пикирующих бомбардировщиков, о вражеских подлодках и постоянном безжалостном холоде, способном за считанные минуты убить оказавшегося в воде человека. Конечно, сам он не испытал ничего подобного, — он тогда был еще мальчишкой, беззаботно взрослевшим в одном из привилегированных районов Гаваны. Но узнал об этом позднее, когда прочитал о морских конвоях Второй мировой, о том, что это такое — везти авиационный бензин и взрывчатку через самую макушку мира, когда немцы и безжалостное Баренцево море изо всех сил стараются стереть тебя в порошок. Его отец проделывал все это в течение многих месяцев до самого конца войны — вместе Со многими другими, кто мог бы без особых усилий подыскать себе более спокойные воды и держаться в стороне от войны.

— Тогда ему повезло, и он уцелел. Выбрался из настоящего ада, ушел от смертельных врагов, и после всего этого его вывозят на мусорную свалку — связанным, с повязкой на глазах, — и какая-то дерьмовая шпана убивает его выстрелом в затылок.

— Но ведь полиция ищет убийцу? — спросила Майо.

— О да, конечно! Но только совсем не тех людей и не по тем мотивам.

— Что ты имеешь в виду?

— Они подозревают его в торговле героином. Мне кажется, что отца подставили. И ловушка сработала, по крайней мере — пока. Они добились чего хотели: убийство произошло в Колвиле, поэтому дело находится в ведении местного шерифского управления, а там убеждены, что преступление совершено профессиональными головорезами из Сан-Франциско. Конечно, полиция Сан-Франциско оказывает им всемерную поддержку, но они вовсе не собираются лезть из кожи вон из-за мертвеца в Неваде — у них хватает и собственных покойников, морги переполнены, и с каждым часом «жмуриков» становится все больше. «Будем держать связь, ребята. Какая там у вас погода?» И ни одна полиция — ни в Колвиле, ни в Сан-Франциско — не намерена затевать крестовый поход из-за убитого торговца героином. «Ну что ж, еще одним сукиным сыном меньше; им стоит почаще разделываться друг с другом».

— Значит, ты считаешь, что его убили из-за денег, которые он взял из банка? Кто-то узнал об этом?

— Нет. Его заставили взять деньги из банка, и потом те же самые типы убили его. Да можно было посинеть и лопнуть с натуги, но черта с два он взял бы эти деньги по доброй воле и принес им на блюдечке с голубой каемочкой.

— Значит, вымогательство? — спросила Майо. — Ему угрожали?

— Да.

— Но каким образом? Ведь тебе сказали, что в банк он пришел один. Что мешало ему позвонить в полицию?

— Рихтер просто ошибся, вот и все. Наверняка его кто-то контролировал, а они в банке этого не заметили. Какие есть еще формы вымогательства? Он был достаточно крепким орешком, чтобы выложить деньги шантажистам, даже если у них нашлось бы против него что-то серьезное, чему я ни за что не поверю. Похищение? Но я единственный близкий родственник, и меня никто не пытался похитить.

— Может, они начитались «Вождя краснокожих»? 7 — спросила Майо.

— Весьма остроумно.

7

«Вождь краснокожих» — рассказ американского писателя О'Генри.

— Ну и как ты собираешься вести розыски?

— Для начала — поговорю с Рихтером и Винегаардом.

— А тебя обучали в ЦРУ технике расследования? Или только как вести допросы — всякие там «испанские сапоги» и бастинадо 8 .

— Ты перестанешь когда-нибудь? Придумала тоже — ЦРУ!

— А ты знаешь, что ты разговариваешь во сне?

— Я?

— Что, испугался? Говоришь все время, правда, по-испански. Я уже подумывала, не записаться ли мне на курсы изучения испанского языка.

8

бастинадо — удары палкой по пяткам, восточное наказание.

— Возможно, что во сне я разговариваю с другими водителями — на курсах такому испанскому не учат. Да и почему бы мне не говорить на нем? Моя мать была кубинкой, и до четырнадцати лет, пока она не умерла, я прожил в Гаване.

— Знаю, а потом ты забросил карьеру профессионального бейсболиста, чтобы сделаться скучным бизнесменом в Латинской Америке…

— Ты не поверишь, но для кетчера 9 со ста шестьюдесятью очками интеллекта довольно легко бросить профессиональный бейсбол.

9

Кетчер — игрок, захватывающий мяч в бейсболе.

— Не перебивай меня. И это произошло как раз накануне заварушки в заливе Свиней 10 . Все это довольно странно, не правда ли?

— Послушай, а если я признаю свою вину по всем статьям обвинения, смогу ли я снова заняться с тобой любовью?

— Ну…

— Вот теперь мы хоть до чего-то договорились. И почему я раньше не догадался сознаться во всех своих прегрешениях. А знаешь ли ты, что это я поднял Боксерское восстание в Китае, а потом развязал Войну гангстерских кланов в Чикаго?..

10

В заливе Свиней произошло решающее сражение в борьбе Кубы за независимость.

Ромстед проснулся, когда еще не было девяти, стараясь не шуметь, побрился и принял душ, потом отнес свежий костюм и все остальное в гостиную. Пару раз до его уха донеслось сонное бормотание Майо, слов разобрать было невозможно, за исключением чего-то насчет чертова носорога.

Ромстед думал, что ничего съестного в доме нет, — он ничего не оставил, отправляясь в Калифорнийский залив. Однако Майо припасла кое-какую еду, по крайней мере, на завтрак хватит. Он поставил на огонь кофе, выжал немного апельсинового сока и подогрел в электропечи булочку с корицей. До открытия банка оставался еще целый час, поэтому вполне можно успеть переговорить с Винегаардом. Отыскав номер в справочнике, Ромстед снял телефонную трубку.

— Да, — ответила секретарша, — мистер Винегаард пришел и будет рад встретиться с вами. Да, минут через пятнадцать.

Ромстед нацарапал Майо записку, что вернется до полудня, и вышел на Монтгомери-стрит. Утро выдалось солнечным, но все же несколько прохладным для настоящего калифорнийского лета.

В комнате для посетителей стоял ряд столов и больших кресел. На стене висела грифельная доска, на которой отмечались котировки акций. Двери в кабинеты партнеров находились в дальней части комнаты. Пол в кабинете Винегаарда был застелен дорогим ковром, на нем стоял массивный письменный стол, а в углу висела засушенная тихоокеанская рыба-парус. Винегаард оказался примерно одних лет с отцом Ромстеда — щеголевато одетый загорелый мужчина со старомодно подстриженными, слегка тронутыми серебром волосами. Он поднялся и пожал Ромстеду руку, потом указал на кресло для посетителей.

— Все это очень печально, — произнес Винегаард. — И я не понимаю, совсем не понимаю, в чем тут дело.

— Как и я, — сказал Ромстед. — Однако не теряю надежды все выяснить. До сих пор мне приходилось довольствоваться информацией из вторых рук, вот почему для меня так важно поговорить с вами, мистер Винегаард. Вы ведь давно были с ним знакомы?

— Двадцать… э… уже двадцать семь лет.

— Значит, вы не сомневаетесь, что он сделал эти деньги на фондовой бирже?

— Конечно нет. А что?

— Похоже, полиция в этом не очень уверена.

— Не понимаю, почему. В зарабатывании денег нет ничего предосудительного. Все достаточно просто: любой человек, у которого есть хорошая работа и немного денег, может ежемесячно вкладывать кое-что в ценные бумаги и стричь купоны. — Винегаард слегка улыбнулся, как бы припоминая давно ушедшие золотые деньки. — А потом оказаться на бирже в тот момент, когда акции «Доу» скакали в цене от двухсот до трехсот долларов за штуку, когда за надежные акции можно было получить пяти-, шестикратную прибыль и на рынок чуть ли не каждый день выходили большие, многообещающие компании.