Человек неразумный

– Влад, похоже, вы снова склонны шутить. Но ответьте, ради бога, почему же большинству из нас не очень интересно знать, как устроены галактики и атомы?

– Наверное, людям трудно иметь дело с невидимыми и неосязаемыми вещами.

– Не хотите ли вы сказать, что им просто не хватает воображения? – спросила Анна с несколько показным раздражением.

– Возможно, дело именно в этом, – неуверенно согласился Заломов.

– А не кажется ли вам, что любители абстрактных вещей, так называемые мудрецы, на самом деле просто больны вяло текущей шизофренией. Может быть, эти субъекты просто не любят своих ближних, а потому и не интересуются их переживаниями? Может быть, именно поэтому невидимые атомы и сверхудалённые галактики для них ближе, чем соседи по лестничной площадке.

– Таких субъектов я не назвал бы истинными мудрецами. Но ведь есть же на Земле и вполне гармоничные, ничем не ущемлённые люди, которым нравятся и цветы, и женщины, и абстрактные вещи. А сильное воображение позволяет им без особого труда переноситься в мир невидимых и неосязаемых объектов.

– По-видимому, таких гармоничных мудрецов особенно много среди крупных учёных? – спросила Анна.

– У меня здесь небольшой опыт, но, мне кажется, что бОльшая часть учёных по своим интересам мало отличается от обычных людей, то есть секс с карьерой в молодости и политика с карьерой в пожилом возрасте.

– Но не слишком ли вы категоричны?! Ведь учёные, чисто профессионально, просто обязаны заниматься абстрактными вещами, – возмутилась Анна, и на лице её Заломов не заметил даже тени улыбки. Более того, на её нежных щеках цвета созревшего персика поигрывали желвачки – явные свидетели раздражения. Заломову уже не хотелось продолжать спор, но он, что называется, сам загнал себя в трубу, так что пути назад ему не было.

– Абстрактные вещи для большинства учёных – это то, что обеспечивает их работой а, стало быть, и зарплатой. Мне кажется, даже открытия зачастую интересуют их лишь как средство для достижения таких прозаичных вещей, как материальное благополучие и высокий социальный статус.

Заломов говорил это и вспоминал заседание Учёного совета, на котором недавно побывал. Он не мог поверить, чтобы титулованных особ, сидевших в президиуме, серьёзно интересовала абстрактная материя. «Чем же они были так заняты? – спросил себя Заломов. – Едва ли сплетнями. Может быть, политикой? Но какой?»

– Влад, а вы знакомы хотя бы с одним гармоничным, как вы изволили выразиться, мудрецом?

Он открыл было рот и осёкся, внезапно осознав, что не знает ни одного такого. Анна ждала ответа, но Заломов молчал. В голове его бушевал шторм. «Почему же я верю в то, чего сам никогда не видел?» – спрашивал он себя, но безотказный внутренний голос молчал.

– Я не видел ни одного гармоничного мудреца, – наконец признался слегка обескураженный Заломов.

– Вот это да! Согласитесь, получилось презабавно! – с удовольствием рассмеялась Анна. – Послушайте, Влад, а с чего вы взяли, что ваши гармоничные мудрецы вообще существуют на белом свете?

– Но они просто обязаны существовать.

– И это всё, что вы можете привести мне в качестве аргумента?

Анна ласково улыбалась, но этот странный допрос почему-то стал доставлять Заломову душевную боль.

– Пожалуй, да, – выдавил он из себя, и ему стало печально. Его мозг почему-то не справлялся с такой простенькой с виду проблемой.

– Но, Влад, вы так и не объяснили мне, почему же вашему брату (и особенно нашей сестре) так нравится копаться в межличностных отношениях? Едва ли дело тут в отсутствии воображения.

Заломов смотрел в горящие умом глаза девушки, но их чары на миг прекратили воздействие на его слабую мужскую душу. Глядя сквозь собеседницу, он тихо и бесцветно промямлил:

– Миледи, мне очень жаль, но я не могу ответить на ваш вопрос. Я никогда об этом не думал. Вы просто загнали меня в угол.

По дороге в Институт он снова и снова прокручивал заключительную часть их беседы. Прощаясь, Анна подала ему руку и без всякого кокетства сказала: «Влад, если бы ваши гармоничные мудрецы существовали, они были бы идеальными людьми, но помните, вы уже говорили когда-то, что в природе нет идеальных объектов».

Но Заломова не покидало чувство неудовлетворённости. Странная ограниченность подавляющего большинства людей требовала объяснения, и он попробовал разобраться. «Есть какая-то пелена, облепившая наше сознание, – начал Заломов свой анализ. – Из-за этой пелены мы плохо видим удалённые вещи, и поэтому нас не интересуют – страстно, по-настоящему – ни звёзды, ни атомы, ни даже эволюция. Главное для подавляющего большинства моих собратьев – это межлюдские, межличностные отношения… фактически, сплетни, – по спине пробежала волна лёгкого озноба, чёткое свидетельство, что он зацепил за что-то важное. – Но почему же лично мне хочется, чтобы людей волновали вопросы, связанные с генами, звёздами и атомами? Почему законы, по которым живут эти бесконечно далёкие от быта объекты, кажутся мне чрезвычайно важными? Почему моя душа так стремится к ним? Здесь что-то кроется. Приходится предположить, что где-то во мне, возможно, в моём подсознании, таится нечто, толкающее меня за грань обыденного. И большой вопрос – хорошо это или плохо».

Заломов вполне разделял мнение большинства, что для получения знаний нужно учиться и много читать, но, может быть, именно поэтому его всегда поражало, что не так уж редко к волнующей новизне можно прийти, совсем не корпя над книгами, а просто свободно рассуждая или споря с умным человеком. Да, на этот раз он был разбит в споре и был разбит девушкой. Однако он не испытывал досады. Напротив, Заломов был в восторге от Анны. Благодаря ей он вышел на интересную проблему.

ДРУГИЕ СТРОКИ

15-го июня Заломов должен был приступить к углублённому анализу способности личинок обесцвечивать красители фиолетового цвета. Однако, проявляя привычную строптивость, он снова потянулся к пробиркам уже, казалось бы, завершённого эксперимента. Сначала осмотрел контроль, где мухи развивались на чистом корме, затем перешёл к пробиркам с красителями и отметил, что здесь почти всюду живых насекомых меньше. В принципе, этого следовало ожидать, ибо едва ли химические вещества, созданные для окрашивания тканей, могли прибавить мухам здоровья. Единственным исключением были пробирки с КСК. В них было довольно много дрозофил цвета алой зари, бодро перепархивающих с места на место и занимающихся любовью на вертикальных стеклянных стенках. Подсчёт показал, что число живых алых мух превышало даже контроль. Этот результат выглядел странным и нелогичным. Впрочем, серьёзно судить о чём-либо на основании лишь трёх небольших пробирок было делом рискованным, поэтому Заломов решил повторить опыт с КСК в гораздо большем объёме.

И тут в его душу ворвалась какая-то дикая радость. Ему вдруг привиделось, что этот КСК выведет его на крупное открытие. И тогда сбудется его главная мечта. Это будет потрясающе! Он пошлёт статью в лучший научный журнал планеты – в Nature. И великие люди прочтут её, и придут от неё в восторг, и пригласят его сделать у них доклад. А директор Института спросит: «А кто такой этот Заломов? и почему я ничего о нём не знаю?» А Анна, конечно, тут же упадёт в его объятия. «Да что там Анна?! – вскричал его обезумевший внутренний голос. – Ведь если ты станешь великим человеком, то самые шикарные женщины Москвы, Ленинграда и Киева почтут за честь стать твоими любовницами».

Заломову стало смешно и грустно: «Боже, неужто и я, как какой-нибудь честолюбивый охотник времён позднего палеолита, мечтаю убить шерстистого носорога, чтобы родная пещера одарила меня ещё одной женой?» Он охватил голову руками и попытался притормозить полёт своих диких фантазий: «Зачем думать о наградах, если никакого эффекта КСК на самом деле нет? Не лучше ли обуздать свои радужные мечты в самом зародыше и настроиться на более прозаический лад».

Он покинул свою трудовую келью и бесцельно побрёл по захламлённому коридору нулевого этажа. И тут его чуть не сбил с ног парень в драном почти белом халате. В руках у него была широкая стеклянная посудина, полная мелкоколотого льда, из которого торчало несколько пробирок с красноватой жидкостью. Добежав до комнаты 012, парень ногой распахнул дверь, и тотчас послышался его бодрый восклик: «Заводи центрифугу, Макс!». В Заломове проснулась страсть к слежению (та, что заставляет нас читать до конца пошлый детектив или ждать последнего боя в идиотском кинобоевике). Заглянув внутрь кабинета, он увидел двух молодых людей, лихорадочно уравновешивающих на грубых лабораторных весах центрифужные стаканчики. В одном из парней – в том, что чуть не сбил его – он узнал косноязычного недотёпу, задававшего на Учёном совете неудобный вопрос Марату Ивановичу. Видно было, ребята спешат и очень увлечены своей работой. «Выходит, всё-таки есть и тут нормальные люди», – не без удовольствия отметил Заломов.