Человек перед лицом смерти

Важность психоделической терапии умирающих превосходит своим значением узкие рамки простой помощи больному. Время смерти является критическим в любой семье. Хотя большая часть страданий приходится на долю умирающего, перспектива неизбежной разлуки оказывает глубокое эмоциональное воздействие на многих других вовлеченных в этот круг людей. Близкие родственники и друзья зачастую остро реагируют на создавшееся положение; кроме того, многим из них придется долго избавляться от неблагоприятных последствий. Практикующим психиатрам хорошо известно, что смерть родителей и других близких родственников играет существенную роль в развитии многих эмоциональных расстройств. Такое событие может стать исходной психотравмой для подобного рода расстройств в случае, если оно произошло в детстве; позже оно также может спровоцировать проявление различного рода симптомов.

Судя по всему, характер периода траура и переживания утраты тесно связаны со степенью и природой конфликтов во взаимоотношениях умирающего с остающимися жить. Свыкание со смертью члена семьи может стать более трудным процессом, если родственники испытывают двойственные чувства касательно правильности своего поведения по отношению к уходящему. Отсутствие возможности выразить ему сочувствие, высказать благодарность за прошлое либо найти способ попрощаться, приводит к тому, что оставшиеся в живых испытывают чувство неудовлетворения, горечи и зачастую глубокой вины. Если же врач в состоянии включиться в существующие отношения и побудить возникновение эффективного эмоционального взаимного общения, процесс кончины и смерть могут стать событием, наполненным глубоким смыслом для всех, связанных с ним. Оно может привести к возникновению ощущения соприкосновения с вечнодействующими силами Вселенной, которым подчиняются все живущие. При таких условиях люди почти не испытывают вины за человеческое страдание и смерть, отчего период горя и траура, видимо, значительно сокращается. Кроме того, участие в происходящем вместе с умирающим может повлиять на представления о смерти остающихся в живых детей и даже взрослых и помочь им сформировать образ собственной смерти, а также, возможно, благотворно повлиять на их поведение, когда придет время последнего перехода. Соответствующее терапевтическое вмешательство часто позволяет облегчить муки умирающего и в то же время помочь тем, кому предстоит жить дальше и свыкаться с травмой.

Психоделическая терапия не является химиотерапией, равно как и волшебной медициной. Здесь решающее значение имеют стиль человеческого поведения, деликатное психотерапевтическое управление умирающим, индивидуальная работа с семьей, а также оптимизм врача, становящиеся могучим фактором при многих формах психотерапии. Драматичные переживания, происходящие в ходе психоделических сеансов, вызванные ими благотворные перемены в чувствах, отношении и поведении пациента — всего этого более чем достаточно, чтобы поддерживать воодушевление врача на высоком уровне, даже перед лицом зачастую суровой действительности.

Но одних энтузиазма и оптимизма недостаточно для проведения программы психотерапии с использованием ЛСД. Тех, кто, возможно, попытается повторить программу «Спринг Гроув» либо ее модифицированный вариант собственного изобретения, следует предупредить о необходимости специальной подготовки. Согласно нашему опыту, ее оптимальный метод включает в себя не только знакомство с существующей литературой, просмотр видеозаписей сеансов приема ЛСД и личное присутствие на таких сеансах, проводимых под руководством опытного врача, но и участие будущего врача в тренировочных психоделических сеансах. Так, в рамках тренировочной ЛСД-программы для профессионалов, проводимой в больнице «Спринг Гроув», психиатры и психологи имели возможность лично пережить вызванные препаратом измененные состояния сознания и оценить параметры переживания, возникающие вследствие приема ЛСД. Такое непосредственное знание совершенно необходимо для эффективного и тонкого проведения психотерапии с использованием ЛСД. Как уже часто подчеркивалось, психоделические состояния, судя по всему, не поддаются адекватному описанию, и потому их невозможно серьезно постичь путем чтения книг и статей в научных журналах.

Другим важным аспектом личного участия в тренировочных сеансах ЛСД является необходимость дать будущему наблюдателю возможность столкнуться с собственным страхом смерти и другими эмоциональными проблемами, которые возникнут у него позже, при работе с умирающими, и проработать их. Самообладание и сосредоточенность врача при соприкосновении с подобным материалом являются едва ли не важнейшими факторами, влияющими на успешность психотерапии с использованием ЛСД. В ходе работы в Пражском научно-исследовательском институте психиатрии, а также в Мэрилендском центре психиатрических исследований, расположенном в Балтиморе, С.Гроф собрал много доказательств того, что для успеха работы необычайно полезно, когда медицинский персонал группы из числа лиц, контактирующих либо работающих с проходящими курс психоделической терапии, могут лично испытать состояния, вызываемые приемом ЛСД.

На основании своего лечебного опыта, мы полагаем, что при соответствующем обучении, сходном с описанными выше, психотерапия с применением ЛСД может стать относительно безопасным и многообещающим направлением в области, состояние дел в которой до недавнего времени было малоутешительным. Хотя лица, специальностью которых является оказание помощи, наряду с общественностью обратили внимание на необходимость срочного содействия умирающим, в настоящее время в этой сфере существует мало эффективных программ. Большинство умирающих все еще находятся в крайне печальном положении, так описанном Олдосом Хаксли в «Острове»: «Нарастающая боль, нарастающая тревога, нарастающее потребление морфина, нарастающая требовательность, сопровождаемые полнейшим разрушением личности и невозможностью умереть с достоинством».

7. СОЗНАНИЕ И ПОРОГ СМЕРТИ

Люди, соприкоснувшиеся со смертью в ходе психоделических сеансов, часто сообщают, что испытанные ими переживания были в высшей степени реалистичны и убедительны: они неотличимы от действительного умирания. В воспоминаниях, романах, поэтических произведениях существует множество описаний изменения сознания у лиц, находящихся в критическом положении с угрозой для жизни или переживших клиническую смерть.

Однако психиатры и психологи относились к ним с поразительным пренебрежением. Существует лишь ограниченное число исследований, систематически изучавших эту интереснейшую область. Мы вкратце суммируем проделанную работу, проиллюстрируем ее личными отчетами людей, спасшихся от смерти, и соотнесем с нашими наблюдениями, полученными в ходе изучения действия психоделиков.

Первое исследование в этой области было проведено не психиатром и не психологом. Основополагающую работу выполнил в Швейцарии цюрихский профессор геологии Альберт Хейм, который прославился исследованиями Альп, а также книгой, посвященной процессам горообразования. Пережив несколько несчастных случаев, едва не окончившихся трагически, Хейм заинтересовался субъективными переживаниями умирания. В течение нескольких десятилетий он собирал наблюдения и отчеты людей, прошедших через ситуации, угрожавшие их жизни: солдат, раненых в бою; каменщиков и кровельщиков, падавших с высоты; рабочих, переживших катастрофы во время строительства в горах и несчастные случае на железной дороге, а также одного почти утонувшего рыбака. Однако наиболее важная часть исследования Хейма базируется на многочисленных отчетах альпийских скалолазов, сорвавшихся с гор, но спасенных, среди которых были и трое его коллег. [21]

21

Впервые Хейм выступил со своими открытиями перед секцией «Уто» Швейцарского альпийского клуба 26 февраля 1882 г. Позже его доклад был опубликован под названием "Замечания по поводу падений, опасных для жизни" в ежегоднике Швейцарского альпийского клуба.

Хейм пришел к выводу о поразительном сходстве субъективных переживаний состояния, близкого к смерти, приблизительно у 95 % жертв. Незначительные различия отмечены лишь в деталях. Судя по всему, практически не имело значения, откуда — со скалы или с ледника — и куда — в ущелье или водопад — падал человек. Даже субъективные ощущения людей, попавших под колеса повозки, ставших жертвой производственной аварии, угодивших под пулю на поле сражения или почти утонувших были подобны в своей основе. Практически у всех лиц, соприкоснувшихся со смертью, развивалось похожее ментальное состояние. Они не испытывали боли, отчаяния, горя или всепоглощающей тревоги, обычно поражающих людей в минуты менее острой опасности, прямо не угрожающей жизни. Напротив, сначала усиливалась активность сознания, повышая интенсивность и скорость мышления в сотни раз. Затем приходило ощущение спокойствия и принятия ситуации на глубинном уровне. Восприятие событий и предвидение их результата были необычайно ясными. Судя по всему, не наблюдалось ни дезориентации, ни замешательства. Течение времени резко замедлялось, и люди действовали с поразительной быстротой на основе четкой и реалистичной оценки ситуации. Все это часто сопровождалось неожиданным мысленным проигрыванием всей прошлой жизни жертвы. Наконец, человек, находящийся в условиях, угрожающих его жизни, слышал божественную музыку неземной красоты. В качестве примера описания подобных ситуаций, собранных Хеймом, мы приведем два свидетельства из числа включенных в его незаурядную статью. Ниже следует отчет самого Хейма о происшедшем с ним несчастном случае во время занятий альпинизмом в Швейцарских Альпах, когда, поскользнувшись, он упал с двадцатиметровой высоты в снежный вал у основания скалы.

Начав падать, я сразу же понял, что грохнусь о скалу, и представил силу предстоящего удара. В попытке затормозить движение я цеплялся скрюченными пальцами за снег. Ногти покрылись кровью, но я не чувствовал боли. Я ясно слышал удары головы и спины по всем выступам скалы и глухой удар снизу. Но боль я почувствовал несколько часов спустя. Ранее упомянутый поток мыслей начался во время падения. То, что я ощутил за пять-десять секунд, невозможно описать и за десятикратно превышающее этот срок время. Все мои мысли и соображения были абсолютно логичными и четкими. Они ни в коем случае не походили на неудерживаемые памятью сновидения. Прежде всего я оценил перспективу и сказал себе: «Та часть скалы, на которую меня вскоре швырнет, уходит вниз отвесной стеной, поскольку я не могу увидеть подножья. Очень важно, лежит ли у подножья снег. Если да, то снег, стаявший со стены, окружает основание скалы валом. Если я упаду на этот снежный вал, то, возможно, выживу, в противном случае — ударюсь о камни и при падении с такой скоростью смерть неминуема. Если в момент удара я не погибну и не потеряю сознание, то должен тут же достать маленькую фляжку с уксусным спиртом и капнуть несколько капель на язык. Мне не следует избавляться от альпенштока: может быть он еще пригодится». Поэтому я крепко держал его в руке. Я подумал, хорошо бы снять и отбросить очки, чтоб уберечь глаза от осколков, но меня так быстро вращало, что я не мог набрать силы поднять для этого руки. Затем последовал ряд мыслей и соображений, касавшихся оставшихся позади. Я сказал себе, что как только приземлюсь, следует, независимо от тяжести полученных ран, тут же позвать спутников, чтобы успокоить их и сказать, что со мной все в порядке. Тогда брат и трое друзей вполне смогут прийти в себя, чтобы осуществить довольно трудный спуск ко мне. Следующей мыслью было, что я не смогу произнести первую университетскую лекцию, которая уже была объявлена и должна была состояться спустя пять дней. Я представлял, как весть о моей гибели достигнет любимых мною людей, и утешал их в мыслях. Затем я увидел всю прошлую жизнь в виде многочисленных картин, как бы разыгрывающихся на сцене на некотором расстоянии. Я был главным героем представления. Все было преображено как бы райским светом и было прекрасно и свободно от горя, тревоги, боли. Память о весьма трагичных событиях, пережитых в прошлом, была четкой, но лишенной щемящей печали, а мое сердце — свободно от противоречий, борьбы. Противоречия переродились в любовь. Приподнятые и гармоничные мысли соединяли отдельные образы и царили над ними. Подобно великолепной музыке, божественное спокойствие окутало душу. Прекрасные голубые небеса, разукрашенные изысканными крошечными розовыми и фиалковыми облачками, на вечные времена раскрывались вокруг меня. Мягко и безболезненно я погрузился в них и увидел, что теперь нахожусь в свободном падении и подо мною — снежное поле. Объективные наблюдения, мысли и субъективные чувства развертывались одновременно. Затем я ощутил тупой удар, и паденье закончилось.

Другой пример, взятый из статьи Хейма, является, по его словам, классическим образцом субъективных переживаний, происходящих во время неожиданных падений в результате несчастного случая. Это отчет студента теологии, ставшего в 1891 году жертвой железнодорожной катастрофы, когда рухнул Моншенстейнский мост.

Когда мы подъезжали к мосту через Бирс, я неожиданно ощутил резкий рывок. В тот же момент поезд внезапно прервал свой бег. Инерция движения отбросила пассажиров прямо к потолку. Я оглянулся, не в состоянии понять, что случилось. Из-за оглушительного металлического хруста, доносившегося от головы поезда, я предположил, что произошло столкновение. Открыв дверь, попытался выйти, но увидел, что следующий за нами вагон задрался вверх и грозил рухнуть на меня. Тогда я вернулся на место и собрался крикнуть соседу, находившемуся у окна: «Отойдите от окна!». Я закрыл рот, сильно прикусив язык: в кратчайшее время последовало самое кошмарное падение, какое можно представить. Машинально я вцепился в сидение. Руки и ноги функционировали нормально, как бы инстинктивно заботясь о себе и со скоростью молнии парировали на рефлекторном уровне все доски, жерди и скамейки, сокрушаемые вокруг и валящиеся на меня. В это время через мой мозг самым четким образом проносился поток мыслей. Они говорили: «Следующий удар убьет меня». Цепь картин быстро проносилась перед глазами, представляя все, любимое мною, и то прекрасное, что я когда-либо испытал. В перерывах между картинами звучала могучая мелодия прелюда, который я слышал утром: «Бог всемогущ, Небеса и Земля покоятся в Его руке; мы должны склониться перед Его волей». С этой мыслью в душе, находясь в центре происходящего ужасного смятения, я был захлестнут чувством бесконечного покоя. Вагон тряхнуло еще дважды, а затем головная часть неожиданно под прямым углом врезалась в Бирс, а задняя, где я находился, раскачивалась из стороны в сторону, то свешиваясь над ограждением, то вновь наклоняясь к реке. Вагон был разбит вдребезги. Я лежал, зажатый со всех сторон, засыпанный грудой досок и скамеек и ждал, когда на мою голову обрушится следующий вагон. Но неожиданно наступила тишина. Грохот стих. Кровь капала со лба, но я не ощущал боли. Потеря крови вызвала головокружение. После непродолжительного барахтанья, я выбрался из-под груды обломков, вылез через окно. Только тут я впервые понял кошмарный масштаб происшедшей катастрофы.