Человек с двойным дном

Ветки у дерева были мощные, Катя поднималась по ним, как по ступеням, бросала взгляды вниз, на землю. Медведица была уже под деревом. Встала на задние лапы, вытянула морду к Кате, обнажив свои ужасные клыки, заревела разъяренно, обещая неразумной беглянке скорую мучительную смерть, и вдруг полезла вслед за Катей, обламывая сучья.

Катя поняла, что это конец. Выхода нет. Она еще продолжала вскарабкиваться вверх по дереву, но уже понимала, что это последние минуты ее жизни. Еще немного, и страх лишит ее последних сил. И пока этого не произошло, пока еще оставалась способность верить в чудо, Катя закричала со всей мочи:

– На помощь!!! Помогите!!! Спасите!!!

Ее крик метнулся над лесом и вернулся к ней равнодушным слабеющим эхом.

* * *

Катин крик услышал Костомаров. В том крике было столько отчаяния и столько ужаса, что Костомаров сразу понял: медведица настигла Катю. Он бросился вперед что было сил. Так спринтер преодолевает стометровку. Только это был бег с препятствиями. То тут, то там попадались поваленные деревья, и не каждую из преград Костомарову удавалось преодолеть с ходу. Он падал, но всякий раз цепко удерживал автомат в руках.

Костомаров оказался там, где поваленные деревья перегородили ручей, когда женский крик повторился. Это был вопль. И сразу же раздался медвежий рык. Какой-то шум. Захрустели сучья. Костомаров побежал по склону.

– Ты где?! – кричал он. – Отзовись! Я иду на помощь!

В ответ – медвежий рык.

Костомаров вскарабкался на взгорок. Шум. Сучья хрустят.

Костомаров бросился на звук. Медведица ревела не переставая. Костомаров ее скоро нашел. Зверь забрался уже высоко. Сквозь листву едва угадывалась бурая шерсть.

– Катя! Отзовись! – заорал Костомаров. – Я буду стрелять в медведя! Я боюсь в тебя попасть!

Ни слова в ответ. Затаилась.

– Не бойся меня! – орал Костомаров, боясь, что не успеет. – Ты мне нужна живая! Я ничего плохого тебе не сделаю!

Катя молчала.

Было видно, как пришла в движение медведица. Лезла по стволу. Только не разобрать с земли, вверх лезет или вниз.

Костомаров вскинул автомат, прицелился. Он видел бурое пятно среди листвы. Туда и выстрелил короткой, в три патрона, очередью. Попал. Медведица взревела пуще прежнего, и вдруг повалилась вниз, ломая сучья. Костомаров едва успел отскочить в сторону.

Толстые ветви дерева самортизировали падение, медведица грузно плюхнулась в траву, но тут же вскочила, повела окрест безумным взглядом налитых кровью глаз, увидела Костомарова и бросилась к нему. Он уже был готов. Ствол автомата смотрел прямо на медведицу. Костомаров нажал на спусковой крючок и не отпускал его до тех пор, пока не расстрелял весь рожок. Большая часть пуль угодила в медведицу, и та упала, не преодолев и половины разделяющего их с Костомаровым пути.

– Катя! – крикнул Костомаров. – Ты в порядке? Отзовись!

Молчание в ответ.

Костомаров не собирался останавливаться. Он уже настиг Катю. Она совсем близко. Костомаров закинул автомат за спину и полез на дерево.

* * *

То, что у Кати дело плохо, Никифор понял почти сразу, едва они с Корнышевым углубились в лес. Прошли метров двести и увидели брошенный в кустах автомат. Оружие было без патронов, от автомата просто отсоединили рожок. Так мог поступить тот, кому этот автомат был лишним. Патроны забрал про запас, а оружие, этот лишний груз, оставил. Потому, что у этого человека был еще один автомат. И этот человек – не Катя. Никифор почему-то сразу так для себя решил.

Они с Корнышевым шли по следам быстро. Катя и Костомаров сильно наследили, не собьешься.

Но взятый высокий темп сыграл с Никифором злую шутку. Старлей еще не оправился от ранения, полученного в поселке Красный, и через время заметно стал сдавать. Корнышеву же приходилось иногда останавливаться и ждать, пока спутник его нагонит. Предложил было Никифору разделиться, идти порознь: Корнышев – впереди, Никифор – за ним, как получится. Но Никифор запротестовал – рвался спасать сестру и отставать не хотел.

Привал им все-таки пришлось сделать. Корнышев принял решение отдохнуть, когда они вышли к охотничьей заимке, потому что Никифор мог не выдержать этой сумасшедшей гонки. Распечатали сухпайки. Ели торопливо, словно спешили поставить галочку в некой ведомости.

– Как ты попал к Захарову? – спросил Корнышев.

– Не сразу, – ответил Никифор. – Он сам меня разыскал. В прошлом году. Сказал, что есть интересная работа. Какая – не стал объяснять. То есть про Катю он – ни слова. Я про Катю и про вас узнал вот буквально только что. Совсем недавно.

– Но Захаров, я думаю, изначально был в курсе того, что ты – никакой не Сомов, а Никифор Ведьмакин.

– Конечно, – кивнул старлей. – Я так понимаю, что Захаров собрал у себя тех, кто был каким-то образом причастен к истории с моей сестрой. С того или другого бока.

– А до того ты как жил? До встречи с генералом Захаровым.

– Академию закончил…

– Нашу?

– Да, нашу. Повоевал немного. Обычная, в общем, биография.

– Дуешься на меня?

– За что?

– За то, что я тебя когда-то с Кипра вывез?

– Нет, – искренне ответил Никифор. – Мне моя жизнь нравится. Занимаюсь настоящим делом. Чувствую себя человеком. Если бы мы в тот раз остались на Кипре, нас, может быть, и в живых бы сейчас не было. Такие деньги, – покачал головой. – Наверняка к нам бы уже пришли. И защиты от этого никакой нет. Нет спасения. И потом… Чего вам терзаться? Вы свою работу выполняли. Верили, что так будет лучше. Мне и вправду так лучше. Только вот с Катей плохо получилось. Да и тут, если разобраться, вашей вины нет…

Он запнулся. Не сразу решился продолжать. То есть сам для себя он выводы сделал, но теперь этими выводами предстояло поделиться с посторонним человеком…

Никифор хмурился. Корнышев делал вид, что целиком поглощен своими галетами.

– Так получается, – сказал с усилием Никифор, – что мы порой страдаем из-за людей, которых любим и которые любят нас. Из-за самых близких наших. Вот мой отец…

Подступал, похоже, к главному.

– Давай не будем об этом говорить, – великодушно предложил Корнышев.