Человек с Марса

Она мгновенно вспыхнула голубым пламенем, ярким, ослепительным, сверкающим танцующими оранжево-красными искрами — и всё же те из нас, кто сидел, ослеплённый, на расстоянии вытянутой руки от неё, не почувствовали исходящего от полусферы жара, только странное пощипывающее ощущение, которое говорило о больших скрытых электрических силах, заключённых в атмосфере. Более того, луч погас, как и разрядные трубки, но холодное голубое пламя горело само по себе, не ослабевая, описывая медленные, маленькие круги над нашими головами, пока не скрылось из виду под аккомпанемент ударов клавиш.

И тут произошло величайшее чудо всей программы. Появился второй аквариум, с рыбками, как и первый. Выплыли шары Теслы, десятидюймовые сферы из латуни, расположенные примерно в десяти футах друг от друга, и между ними заиграли бесшумные молнии, кружево бледного электрического пламени, которое танцевало без обычного потрескивания высоковольтной искры. И пламя запело — тихая, странная музыка, похожая на тихую мелодию терменвокса, вода в двух резервуарах-близнецах начала подниматься, отходить от стенок, образовывать округлый конус, который медленно удлинялся, пока с лёгким вздохом не оторвался от стекла, оставляя рыбок парить примерно в шести дюймах от дна аквариума. И вот конусы, или веретёна, превратились в две водяные сферы, свободно парящие над нами и медленно раскачивающиеся друг возле друга в ритме пламенной песни. Они раскачивались всё ближе и ближе друг к другу, а затем встретились и слились в единый огромный водный шар диаметром в дюжину футов, который плавал без опоры над нашими запрокинутыми лицами.

Возможно, игра цвета и тихая музыка загипнотизировали нас. Возможно, гигантский глобус был сделан из тонкого стекла и подвешен на невидимых проводах. Возможно, многое. Я рассказываю только о том, что видел.

Сфера стала непрозрачной, молочного цвета, и вот уже на её поверхности проступили смутные формы и рисунки — знакомые формы. Это была карта Земли, которая висела перед нами, медленно вращаясь, раскрашенная ярким сиянием полярных льдов, синевой морей, зеленью и розовым цветом лесов и пустынь, испещрённая плывущими облаками, горными хребтами, нанизанными, как жемчужины, на поверхность Земли — нашей Земли, видимой извне, из открытого космоса!

Она исчезла так же быстро, как и появилась, и на её месте возник новый мир — розово-красный, с белыми вкраплениями и узором тонких зелёных линий по всей поверхности, переходящих от красного цвета пустынь к прохладной зелени растительности, от южных льдов к северным снегам, повсюду, изгибаясь большими дугами по всей планете — планете Марс. Здесь не было ни облаков, ни синевы и блеска морей, но были другие, более медленные изменения, ускоряемые волшебством мысли — смена времён года на поверхности планеты.

Зелёное сияние весны медленно стекало с южного полюса, продвигаясь по тонкой сети «каналов», освежая серые тона Сырта, вниз к экватору и снова вверх к северному полюсу, затем обратно и снова вперёд — поток воды и жизни в другом мире. Затем всё исчезло, и сфера ярко засияла.

Теперь уже глубоко внутри неё возникали видения — красные пески и истёртые временем обломки красного камня, проносящиеся в её неподвижных глубинах, уступая место горным валам из прозрачного голубого льда, длинным ровным равнинам, поросшим жёстким, пушистым зелёным мхом, узким расщелинам и каньонам, врезающимся в сердце планеты, обрамлённым густым зелёным мхом.

И на мгновение мы заглянули в одну из этих огромных расселин на плато, обнаружив, что это ряд крутых коротких террас, уходящих всё ниже и ниже в тускло-голубую мглу, покрытых редкой растительностью и теснящимися рядами странных приземистых каменных хижин, плоских и угловатых, с овальными отверстиями в стенах. Мимо нас быстро пролетали терраса за террасой, стены утёса приближались, голубая дымка сгущалась, пока не появился слабый проблеск приближающегося дна пропасти, и лабиринт из камня и металла, возвышающийся на дне долины — один проблеск, не больше, потому что стены вдруг устремились вниз, пустынные просторы быстро проплывали под нами, и Марс проплыл в одиночестве, исчезая в чёрном космосе — Марс, затем серебро Земли, затем тьма. Занавес опустился, зажёгся свет, и мы в молчаливом изумлении направились к выходу.

Когда я повернулся, чтобы уйти, чья-то рука легла мне на плечо, и хриплый голос зазывалы раздался у меня над ухом.

— Эй, он хочет видеть вас внутри — парень, который там всем заправляет. Вернитесь туда, к шестиногому телёнку. Он будет ждать. И скажем так, может, поговорит с вами немного, а?

Удивлённый, я вернулся к шестиногому телёнку — к пологу в задней части шатра и распахнул его. Я оказался за сценой, передо мной был трон и все остальные принадлежности, а марсианин устало развалился на своём не слишком комфортабельном позолоченном сиденье. Над ним склонился человек — настоящий человек. Услышав звон колокольчика, закреплённого на пологе шатра, он развернулся и двинулся мне навстречу, улыбка на его лице стала ещё шире — это был Харви Хендерсон!

— Ну что, старый хрыч, как тебе понравилось шоу? — усмехнулся он. — Довольно сложный фокус-покус, не так ли?

— Блин, Харви, это грандиозно! — ахнул я. — Это больше, чем всё, о чём я когда-либо мечтал. Неудивительно, что они берут по пятьдесят центов, и им это сходит с рук!

— Да, это действительно отличное шоу. Но лучше бы я никогда не видел этого — и его самого. Так не может продолжаться, Хэнк, и я боюсь, что наш союз распадётся очень скоро. Ему всё это надоело, и не мне его винить!

— Ему? О, ты имеешь в виду марсианина — человека с Марса.

— Да, человека с Марса. Забавно, что я столкнулся с ним уже после того, как он перестал хоть на что-то надеяться — забавно и даже жалко. Я просто хотел снова увидеть тебя, Хэнк, чтобы ты знал, что я здесь. Впереди ещё одно шоу, прежде чем начнётся большой шум на улице. Увидимся позже, если, конечно, ты не предпочтёшь поглазеть на старушку Минни, нашу толстокожую одиночку и нашего больного верблюда.

Он вздохнул.

— Для них нет такой уж большой разницы между изъеденным молью верблюдом или беззубым львом и им самим. И он чувствует это гораздо сильнее, чем я. Это не может продолжаться вечно. Но сейчас на это нет времени — увидимся, после большого события. Передай Стиву — зазывале — что я так и сказал.

И я ушёл, чтобы вернуться после того, как большое представление вытеснит толпу с дорожки побочных шоу, и за столовой начнётся шествие. Марсианин по-прежнему восседал на своём огромном троне, но теперь все приспособления для представления были отодвинуты в сторону, а трон повёрнут спинкой к закрытому занавесу, лицом к зажжённой масляной плите, на которой что-то кипело в кастрюле. Харви рассыпал корм для рыбок в двух аквариумах.

— А, вот и ты, — сказал он с нескрываемым облегчением в голосе. — Я боялся, что ты сбежал от меня, а мне понадобится помощь до конца дня. После сегодняшнего шоу — что ж, всякое может случиться. Он сыт по горло.

— Но что ты делал с тех пор, как я видел тебя в последний раз? И откуда он взялся — как он вообще сюда попал?

— Я расскажу тебе, всему своё время. Но прямо сейчас вам лучше познакомиться — он думал о тебе с тех пор, как ты пришёл после шоу. Я думаю, он чувствует родственную душу.

Харви повернулся и заглянул в огромные глаза, которые пристально смотрели на нас. Его губы чуть заметно шевелились, как бывало, когда он прилагал большие умственные усилия. В ответ фигура на троне напряглась, подалась вперёд и, поднявшись на ноги, с трудом двинулась ко мне. Его глаза встретились с моими, задержались на мне, казалось, проникли в самое моё существо и исследовали мою внутреннюю сущность, отыскивая какую-то мысль или эмоцию, жизненно важную для того, кто был их хозяином. Нежно его рука взяла мою — грубая и сухая, безжизненная, как у мумии. На таком близком расстоянии его лицо казалось таким же грубым, как и у любого другого человека, которого я когда-либо видел. Марсианин уловил мои мысли, потому что в его глазах появилось что-то похожее на огонёк — что-то доброе и понимающее юмор. Харви тоже это почувствовал и усмехнулся моему замешательству.