Человек с того света

«Черт возьми, как она права, — подумал Бен. — У меня на самом деле такое ощущение, что мы знакомы с ней по крайней мере тысячу лет. И тысячу лет тому назад вот так вот вместе сидели».

Фолсджер об этом только подумал. Вслух он сказал другое.

— Хватит о парадоксах. Хватит о времени. К чертям собачьим мировую неустроенность.

— К чертям собачьим, — согласилась она.

Бен наполнил ее бокал и плеснул в рюмку себе.

— За самое человеческое чувство. За любовь! — провозгласил он.

Доли послала ему воздушный поцелуи.

— И все же, Доли, — не унимался Беи, — оригинальность, светлая голова, физические достоинства и прочее есть и у других. Более видных парней. Чем же он лучше?

— Оставь, Фолсджер… Не знаю. Мне никто другой не нужен. Я готова пойти за ним куда угодно.

— Доли, — не выдержал Бен, — но он с Того Света.

— Пойду на Тот Свет. Если… возьмет.

Фолдсжер пожал плечами. Он промолчал о том, что Терье запросил разрешение взять ее с собой. Лучше не говорить. Вдруг откажут. Могут ведь. Вряд ли разрешат… Ему стало жалко Доли. Понять их отказ она поймет, но примет ли?

IV

Низко склонив к столу голову, Доли тупой стороной ножа вычерчивала на скатерти геометрические фигуры. Лица ее он не видел. Кроме розовенькой полоски лба и копны рыжеватых волос. Не видел, а знал — ее душат слезы, а на сердце—как в промозглую осеннюю ночь с воем и невнятными угрозами ноет печаль. Не видел, а непонятно почему и как — знал.

Ее боль ему была близка. Фолсджер чувствовал ее как самого себя. Как свою дочь. Доли сейчас была очень похожа на нее. Он вспомнил, как невзначай обидел дочку, и она, уткнув в стенку пухлый пальчик, выводила на ней грустные каракули…

Фолсджер называл эти рисунки кабаллистическими знаками. Если, думал он, их ввести в компьютер, то он сможет их расшифровать. Расскажет об осенних ночах в душе человеческой.

Но кому, собственно, придет в голову сочинять такую программу для компьютера? Кому какое дело до чужой боли?..

— Как хорошо ты успокаиваешь, — не поднимая головы, произносит Доли.

Фолдсжер прямо-таки обалдел. Ведь в течение всей затянувшейся паузы он не вымолвил ни слова. И на тебе. Фолсджер хотел возразить ей и… встретился с ее глазами. Выступившие было в них слезы горели светлой весенней капелью.

— Ну посмотри, Бен, как мил мой альбинос, — горячо зашептала она. — Посмотри, как он рад мне. Какое родное-родное лицо…

Сорвавшись с места, она побежала навстречу Бангу. Доли увидела его раньше Фолсджера, хотя сидела спиной к нему… Она словно видела затылком. Обернулась, когда они только-только показались в дверях.

Не поверь теперь, что мы одного поля ягодки. Не поверь теперь в бредовую идею альбиноса о Времени, его многоэтажности… Фолсджер хмыкнул и поднялся навстречу Бангу, обнявшему Доли, и его гостю.

— Сато Кавада, профессор, доктор философии. Бенджамин Фолсджер, мой друг, бизнесмен и работодатель, — представил Терье.

Кавада понравился Фолсджеру. В нем начисто отсутствовала претившая ему, известная всему миру японская привычка. По каждому поводу вежливая гримаска, сопровождаемая улыбкой и кивками.

В компанию он вписался легко и быстро. С ходу выяснил, кто что пьет и приятно удивился тому, что Бен, так же, как и он, предпочитает всем напиткам русскую водку. Фолсджера и Доли Кавада называл по имени, а Терье — упорно, весь вечер, несмотря на его протесты — доктор Банг. Только так.

Очевидно, Кавада раз и навсегда признал за ним некое превосходство и с азиатской упрямостью подчеркивал его даже в такой мелочи. На этом его азиатчина кончалась. В остальном Сато был настоящим парнем. Выясняя, кто что пьет, он первыми же фразами дал понять, что любые научные разговоры за столь приятным застольем — не уместны.

— Доли! — воскликнул он. — Позвольте пару слов о вас. Но не в приложение к той статье, которую вы приготовили для меня. Я, кстати, читал ее за обедом. Она меня так увлекла, что я вилкой поранил губу. — Сато показал на три красные точки над губой. — Не хочется рисковать и за ужином. У нас будет возможность потолковать о ней. Неправда ли, доктор Банг?

Терье кивает.

— Думаю не время и не место говорить о Времени-Пространства и вообще о научных проблемах.

— Надоело, — ворчит Бен.

— Так может сказать только великий жизнелюб, — Сато заговорщически подмигнул ему и, переведя дыхание, продолжил;

— Доли! Я хочу поднять тост просто за вас. Вы — очаровательны. Ваше здоровье!

— Терье, он искусный совратитель. Берегись! — предупреждает Фолсджер.

— Не верь ему, дорогой, — вступилась Доли. — Сато милейший комплиментщик.

— Если я во что-то и верую, то это в тебя, Доли, — по-библейски вещает альбинос.

— Банзай! — Кавада победоносно выпячивает грудь.

Славнее вечера, чем тот, Фолсджер не припомнит. Все другие были другими. Больше походили на шабаш чертей и ведьм. Словно собрались на последнюю в своей жизни пирушку. Кутеж бешеных кобелей и сучек. Всегда одно и то же. Похабство, грязь, драки. А тут собрались малознакомые люди, а впечатление такое, будто они вместе не один пуд соли съели. Они любили его и он — их. И ничто человеческое им чуждо не было. Только выходило все чище, пристойней, порядочней.

Разгоряченный напитками Кавада громким шепотом, так, чтобы слышали и Терье с Доли, сообщил Бену, что неподалеку в одиночестве скучают две прехорошенькие девчушки.

— Бог не простит нам, Бен, — сказал он.

— Накажет, — поднимаясь с места, поддержал Фолсджер.

Девочки мигом выпорхнули из-за стола. Им явно не терпелось поразмять затекшие от долгого сидения крылышки. Сато свою повел вглубь, под самую лоджию, где располагался оркестр. Фолсджер за ним не последовал. Он стал топтаться у самого края отведенной для танцев широкой площадки. Его девочка тряхнула перышками так, что у него зарябило в глазах. Он мог, конечно, поддержать темп, но выделываемые ею выкрутасы ему были не по зубам. Хотя он и старался. Девчонка смеялась над его неуклюжестью и еще больше поддавала огонька. «Интересно, как приходится профессору?» — промелькнула у него злорадная мысль. — «Затанцевала, наверное», — решил он, не отыскав Каваду взглядом, и вновь стал подлаживаться под немыслимые па своей попрыгуньи. Потом в зале захлопали в ладоши.

Посыпавшиеся хлопки, сначала нестройные и жидкие, с каждой секундой становились все сильней и сильней, сливаясь в единый ритм. Танцующие пары одна за другой стали останавливаться, отходить к краю площадки. Они не расходились, их взгляды были устремлены на середину сектора. Сидящие за столиками тоже поднимались с места и поверх голов и в просветы фигур, сгрудившихся вокруг танцплощадки, пытались рассмотреть что-то. Оглянулся и Бен. С застывшим выражением зачарованности уставилась туда и его девушка. В глаза сразу бросилась одинокотанцующая пара.