Человек с того света
Шрифт:
Снова крутят фильм.
Мари. Я думаю, сынок, пока мы смотрим картину, твои гости не дождутся тебя и уйдут.
Джек. Ладно, пошли. Дед, возьми меня на руки. Я устал.
Боб. Я же слабенький и старенький.
Джек. Не для меня, дедушка, для Тернера.
Боб. А я-то думал.
Удаляющиеся шаги.
Джек (от двери). До свидания, наш чёртик.
Леший. До свидания, малыш…
«Меф, — доносится до него голос Лешего, — включаю запись вторую. Она короткая. Сделал я её шесть лет назад. Мари сюда пришла одна, погладила меня, немного постояла и ушла».
Мефодий снова слышит её каблучки. Они неторопливы и сбивчивы. В их стуке тягучая тоска. У Мефодия сжимается сердце. «Что случилось?» — думает он, напрягшись. Мари долго молчит. Часто вздыхает… Наконец заговорила:
«Меф, милый, любимый мой, где ты? Мы с Женечкой (имя сына она назвала по-русски) остались совсем одни… Умер папа… Возвращайся, дорогой. Я больше не могу…»
«Всё, Меф», — объявляет Леший.
«Прокрути всё ещё раз».
«Пожалуйста, но пришёл дежурный офицер».
«Какой ещё офицер! Пошли его к чёртовой матери».
«Пожалуйста, но ты сам его звал».
«А-а-а, — протянул Артамонцев, — правильно, звал».
«Я ему уже сообщил, что ты на связи. Он, по всей видимости, тебя знает».
«Спроси, как его зовут и звание».
«Стив Лейн, подполковник», — докладывает Леший.
«Стив… Стив… Лейн… — вспоминает Мефодий. — Бывший электрик, что ли?»…
«Говорит: „Так точно!“»
«Пусть
«Подошёл».
«Мои слова проецируй на лоб».
«Хорошо».
«Стив, здравствуй. Слава богу, что дежурным оказался ты. Поздравляю с „подполковником“… Где Сильвио? Почему Лешего держали отключённым от внешней связи? Он, бедняга, не мог сообшить вам обо мне. А я здесь, в Москве уже почти полтора месяца. Здесь не верят, что я — это я. Ну да ладно, об этом потом… Приём».
Леший. Слова Стива передаю дословно. «Я так и знал, что ты объявился. В пятницу из МВД СССР пришёл запрос. Интересовались тобой. Ответ мы подготовили и отправили в тот же день, Скарлатти подписал его и укатил в Хьюстон, к дочери. Ответ в Москву отправлял я. На свой страх и риск я приписал постскриптум: почему, мол, запрашивали? Как чувствовал. Что касается Лешего — у сирен, что это случайность… Какие будут указания?.. Приём».
«Прежде всего, старина, дай Лешему свободу действий. Включи ему блок самоуправления и подсоедини к телефонному кабелю. Он поможет тебе отыскать Скарлатти… И обязательно, даже в гервую очередь, сообщи в МАГ. Пусть они немедля выручают меня… Стив, я сейчас в психушке, куда следователь поместил меня. Возможно, меня завтра снова переправят в Бутырку. Есть такая в Москве тюрьма…»
«За что, Меф?»
«Они не верят мне… Признаться, на их месте я бы тоже не поверил. Видишь ли… Ты в курсе, чем я занимался?»
«Кто не знает этого?!. Временем…»
«В общем, так оно и есть… Эта штука, Время, куда я имел безрассудство стартовать, выкинуло меня из XIV века в другом обличье».
«Надеюсь, в обличье человека?»
«Не смеши, старина. Иначе и разговора бы не было».
«Меф, неужели XIV век?»
«Именно, Стив…»
«Меф, через две минуты я тебя отключаю, — перебил Леший. — Остальное Лейн узнает от меня. Я ведь все твои вызовы и рассказы записывал. Только из-за этой кретинки не мог ни им сообщить, ни с тобой связаться».
«Леший, тебе не кажется, что ты без меня распустился? — Не без раздражения заметил Артамонцев. — Когда мне отключаться, буду решать я».
«Меф, мне жаль, конечно, но я это сделаю. Ты забыл, вероятно. В нашей связи наступает порог психической опасности. Опасности для тебя, а ие для меня».
«Да-да, я запамятовал. Извини, Леший. Спасибо за предупреждение… Сколько времени ты мне ещё можешь отпустить?»
«Одну минуту сорок пять секунд».
«Хорошо. Пиши Стиву… „Лейн! В МАГ и Скарлатти передай: я задержан сотрудниками отделения милиции Калининского района города Москвы как гражданин Новрузов Фуад Джебраил оглы — зооветеринар, чабан (пастух) колхоза имени генерала Ази Асланова. Сейчас на предмет якобы своей полноценности, в смысле трезвости рассудка, я помещён в психоневрологический диспансер имени Сиднина. Меня ведёт главврач Гершфельд…“ Боже! Чуть не забыл пароль для МАГа: „Сегодня я видел то, что было вчера“. Скарлатти прошу лично поехать к моей жене и сыну Джеку и сообщить, что я вернулся… Со мной через Лешего можно связаться часов через семь-восемь. Моя подкорка должна отдохнуть Так ведь, друг мой Леший? Иначе я действительно могу рехнуться… Вот, кажется, и всё. Выручайте меня из дурдома! Обнимаю тебя, Стив! Обнимаю всех. До свидания…»
Одностороняя запись разговора Артамонцева с роботом по имени Леший позднее была нами полностью прослушана, проанали-знрована и запротоколирована. Она вся в архиве. Но одно место из этой записи я обязательно приведу. Для читателя это будет интересно. Поэтому я её целиком, хотя и по памяти, предлагаю автору. Вот она:
«…Знаешь, кем я там был?! Знаменитым врачевателем Персии локманом Хаджи Исмаилом… Это проклятое время обращалось со мной довольно бесцеремонно… После старта я очнулся от того, что меня, трёхлетнего пацанёнка, бросили под копыта лошадей… А при возвращении ничего лучшего не придумали, как сбросить меня в пропасть… После сделанной мной операции скончалась любимая тена Шекинского хана. Я ничего не мог поделать. Меня позвали слишком поздно. У нее был перитонит… Приступ у ханши начался в горах, на охоте, куда она сама напросилась поехать. Хан выполнял все её прихоти. Пока оттуда послали за мной в Шеки, есть та-кой древний городок в Азербайджане, и пока я в окружении экзо тических всадников доскакал туда, аппендикс её лопнул. Я слышал её крик от самого подножия горы, что нависла над селением Илису. Там есть и такое… Я сказал хану, что тут моё искусство бессильно. Хан уничтожающе посмотрел на меня и негромко рявкнул: „Я повелеваю тебе, раб!“ Он стоял передо мной в тюрбане на самой середине которого сверкал огромный, чистой воды алмаз, державшей высокое павлинье перо. На нем был парчовый, осыпаяный драгоценностями халат. Хан был величествен и неприступен, как скала… „Торопись, локман, — процедил он. — Если ты не спасёшь её, я брошу тебя на растерзание шакалам“. После этих его слов, послушные телохранители втолкнули меня в шатёр, где исходила криком и корчилась от боли „несравненная из несрав-неяных“… Когда меня нукеры, ханские слуги, выкинули из шатра от тела покойной, я „вспомнил“, если можно так выразиться, ребёнка, оставленного в Шеки, жену по имени Мария-Медина, дом и всю обстановку его до мельчайших деталей… Бухару, где я много лет учился искусству врачевания… Свои скитания по дорогам (Востока, Голодные, похожие один на другой, дни своего падения… И день своего величия, когда великий шах Персии одарил меня золотом за умение мое…
Я вспоминал то, что было со мной и, взывая, вопил: „О, аллах, не карай меня бесславной смертью. Неужели всей своей мученической жизнью я заслужил позорный конец?“
Но кто станет слушать стенания неудачника?!.. Ты знаешь, тоя на коленях между двумя стражниками, у которых по бокам юлтались кривые сабли, я смотрел на плачущего хана и где-то в потёмках подсознания во мне копошилась мысль, что всё это про, исходит не со мной. Что это сон. Что и хан, и стражники, и вся его челядь в тюрбанах и чалмах, да и сам я — сплошная бутафория, Киношный трюк что ли? И я, Лешенька, поднялся и такую им выдал речь!.. На чистейшем персидском, приводя наизусть стихи ивами, изречения Абу Али ибн Сипы, Сократа и Гиппократа, хотя, признаюсь, в моей нынешней жизни, к своем стыду, я их не при какой погоде не читал.
Речь моя произвела впечатление грома небесного. Верховный житель их культа в белой чалме и другие сановники, стоящие поодаль от властителя, воздели руки к небесам и объявили меня „кафиром“ — безбожником.
Хан изумлённо смотрел на меня, словно впервые видел. Глава его стали сухи, горячи.
Я больше не встал на колени. Тяжёлые раздумья опустили голову хана. С минуту она была склонённой. Но вот хан вскинул её и сказал:
— Логман, я простил бы тебе её смерть. Все мы ходим под аллахом. Но ты, локман, видел мои слезы. Этого я простить не могу.
На миг он умолк, а потом приказал:
— Семье Хаджи Исмаила — тысячу золотых, а его самого — в пропасть.
Обрушившиеся на меня вполне реальные удары зкзогических всадников, волоком иотаипюших меня по камням к пропасти, убедили меня, что окружающее — далеко не бутафория…
Я очнулся на дереве. Мена на крепком суку держал не менее прочный подол брезентового плаща. Болтался я на нём, как маятник — плачевный символ моего вояжа во Времена. Я дёрнулся и спарашютировал на другое дерево. Сойдя на землю, я, естественно, посмотрел на часы. Прошло еще 40 минут, как я в Калькутте лёг под высчитанный нами стержень Спирали Времени. Этот стержень мог меня увлечь и в будущее. Но я оказался под ним в момент сжатия Великой Спирали Времени.
В общем, я спустился со склона на проселок, перессекающий ущелье, и пошел навстречу бредущим коровам, потом и его решил: в такую рань животные могут идти от человеческого шилья… И точно. Я не ошибся. Вдали показалось село. Прежде чем продолжить путь, я придирчиво осмотрел себя. В таком разодранном плаще выйти на люди пыло бы по крайней мере неприлично. Пришлось его стянуть с себя и забросить в кизиловые кусты. Я остался в чёрном, шеоиётовом костюме в крупную полоску, джемпере, надетом на клетчатую рубашку и в кирзовых сапогах, в которые были заправлены брюки.
Во внутреннем кармане пиджака я обнаружил паспорт на имя Наврузова Фу ад а Джебраил оглы, родившегося и прописанного в селе Итису Закатальского района Азербайджанской ССР. Меня удивила дата его рождения — 1968 год. Если сейчас 80-й — год моего старта, то ему должно быть 12 лет. А по фотографии в паспорте — он зрелый мужчина. Хотя, если по правде, я тогда был далёк от мысли какую скверную шутку сыграло со мной Время. Тогда я с самодовольным, ехидством подумал о недобросовестности сельских, паспортистов, допустивших ошибки. К общем не придал какого-то особого значения… В другом кармане пиджака я нашёл 157 рублей. Они меня здорово обрадовали. Без денег мне было бы худо…
В селе каждый встречный со мной здоровался по-восточному: Салам алейкум!» Каждый считал своим долгом что-то спросить меня. Как позже я понял, говорили они на азербайджанском язы-е. Что мне оставалось делать? Я кивал и с хмурой миной на лице роходил мимо заговаривающих со мной людей. Возле дома с красной вывеской остановился. На пей, на вывеске, было написано: «Азербайджанская ССР. Илисуинский сельский Совет Закатальского районного Совета народных депутатов». По этой надписи нетрудно было догадаться, где я нахожусь. Меня это обрадовало. Я в своей стране. Хуже, если бы я вдруг объявился в тропических лесах среди дикого зверья…
Вдруг из окна сельсовета высунулся человек, который поздоровался со мной и пригласил меня подняться к нему. Об этом во Щенком случае красноречиво говорил его жест. Я, подняв голову, кивнул и… обмер. На фронтоне здания висело два транспаранта, какие принято у нас в стране развешивать. Я обалдел. На них, белым по красному читаю: «Труженики села! Превратим 2005 год — в год ударного труда…»
«Бог ты мой, неужели 2005 год?» — подумал я.
Ну конечно, иначе они не вывесили бы этого… Значит, я отсутствовал двадцать пять лет!
Оправившись от столбняка, я повернулся спиной к ожидавшему человеку у окна, поспешно шмыгнул за угол дома. Метров двести я вышел на автобусную стоянку. Мне нужно было узнать, доберусь ли я отсюда до Баку, столицы Азербайджана. Па моё счастье, там стоял одинокий старый драндулет, имеющий фор-автобуса. Возле него, засунув голову в кабину, возился водитель. И спросил, а он довольно сносно по-русски объяснил… И тут, Леша, мне пришлось пережить второе, ещё более серьезное потрясение. Меня потянуло заглянуть в зеркало, тем более, что оно было у самого носа. То, что служит шофёрам для заднего обзора дороги. Я дважды подходил к нему, отказываясь верить своим глазам. Зеркало показывало мне того самого парня, чья фотография красовалась в моём паспорте… Страшнее и опаснее этого сюрприза, каким меня одарило Время, наверное, невозможно и придумать…
Добрался я до городка под названием Закаталы, а оттуда, сориентировавшись, отправился в Гянджу — второй после Баку промышленный центр республики. Туда было ближе, и из тамошнего аэрonopтa, как я выяснил на автовокзале, на Москву есть несколько рейсов. Так я и оказался в своей московской квартире, в которой живут чужие люди и где меня сцапала милиция…
Настенные часы пробили ровно десять, когда в кабинете Гершфельда раздался звонок городского телефона.
— Исаак, судя по всему, наше дело — табак, коли ты и в воскресенье тоже сидишь со своими чокнутыми, — гудел в трубке басистый голос его давнего приятеля, генерал-лейтенанта внутренней службы Бориса Куркова.
— Не табак, а махра, коли заместитель министра внутренних дел в воскресенье надумал звонить в психушку, — в тон ему отозвался профессор и чтобы не остаться в долгу с сердобольным ехидством поинтересовался:
— Надеюсь, с тобой всё в порядке?
— А что работы мало? Пациентов совсем не стало?
— Скажешь тоже. Умаялся…
— Исаак, — не слушая приятеля, перебивает Курков, — у тебя лежит гражданин по фамилии Артамонцев Мефодий…
— Ой, — сокрушённо вздыхает Гершфельд, — да отстаньте вы от меня. Завтра по всей форме представлю медицинское заключение…
— Какое заключение? — с недоумением спрашивает Курков и, очевидно, догадавшись, добавляет:
— Понял… Ну и как он?
— Знаешь, Боря, случай неординарный. По-моему, он совершенно нормальный человек… Только мне жалко его отдавать твоим ребятам.
— Исаак, дорогой, наши дурачки с ним перегнули… Он… Да что я?! Никуда не отлучайся. Через полчаса я буду у тебя! — Последние фразы Куркова прозвучали в тоне приказа.
И вот Курков напротив него. Он взволнован. Рука, извлекающая из кейса документы, едва заметно дрожит.
— Вот, Исаак, читай! Это пришло в субботу поздним вечером, — Курков протягивает лист с машинописным текстом.
Москва. МВД СССР. (Совершенно секретно)
На ваш запрос отвечаем. Артамонцев Мефодий Георгиевич — полковник, доктор философии, бывший сотрудник следственного Отдела спровоцированных стихийных явлений, созданного при Интерполе в конце 1972 года. Служебная кличка — «Красная сатана». Великолепный профессионал, организатор и интеллектуал. В период своей работы в Интерполе с 1973 по 1978 г. участвовал в раскрытии крупных преступлений. За ряд операций, осуществлённых Отделом, полковник Артамонцев удостаивался денежных призов ООН… В 1978 г., по просьбе Международного агентства по исследованию глобальных проблем человечества (МАГ), Артамонцев командирован был в их распоряжение для выполнения специального и сверхсекретного задания. В декабре 1978 г. он прибыл в резиденцию МАГа и был зачислен в его штат.
26 июля 1980 г. в Интерпол пришло сообщение о старте в Пространство-Время первого бихронавта планеты, доктора философии Мефодия Артамонцева. В тот же день МАГ распространил секретный документ всем правительствам мира, в котором просил спустить его как директивное и долговременное указание своим военным и сыскным ведомствам…
В означенном документе, в частности, указывалось следующее: «… п. 2. Дать указание военному командованию, руководству органов безопасности, полиции (милиции) и всем службам, осуществляющим сыск и следствие, при задержании (появлении) гражданина, назвавшего себя Артамонцевым Мефодием Георгиевичем, немедленно сообщить непосредственно в МАГ или в канцелярию Премьера (Председателя) своего правительства и до соответствующих распоряжений обеспечивать задержанному все требуемые им условия содержания. Подлежит информированию также всё, так или иначе услышанное о личности с этой фамилией…»
Изложенное приведено по настоянию Президента МАГа, которого я проинформировал о поступившем от вас запросе.
С уважением,
Шеф Интерпола, комиссар полиции Сильвио Скарлатти г. Нью-Йорк.
P. S. Вопрос частного порядка: чем вызван запрос?