Человек-Судьба

— Да.

— Ты помнишь, как убил моего отца? — с ярчайшей из возможных улыбок спросил он меня. — Помнишь, как он корчился, как извивался, будто грешник на сковороде в одной из ваших, людских, религий? Помнишь, как он умолял о пощаде? Как обещал не трогать мир игроков?

— Помню, — кивнул я, до скрежета сжимая зубы. — Я помню вас. Его семью. Женщина, игрок. Жена. Сын, пять-шесть лет от роду. Полубог.

— Помнишь… — кивнул Рон, прикрывая глаза. — Эх, Ганс-Ганс. Как от прошлого не бегай, оно всё равно нагонит.

— Твой отец поддерживал тиранию, — сплюнул я. — Как и прочие старые боги, он манипулировал игроками, манипулировал Системой для собственного блага. Я видел клетки с рабами, Рон. Видел изуродованные души, которым уже никогда не было суждено восстановиться. Сколько игроков пропало с Фронтира и с других врат, прежде чем я остановил Нора? До-хре-на.

— Я знаю, — хохотнул паренёк. — Знаю я, Ганс. Ты мог отпустить его, когда он просил. Мог пощадить… Дать уйти. Мы бы никогда не тронули мир игроков. Мы бы просто ушли. Отец клялся словом богов, а оно нерушимо. Ты знал об этом. Ты знал. Но ты всё равно убил его, расчленив сперва тело, а затем душу. На глазах у ребёнка и жены.

— Выродку подобная смерть к лицу, — прищурился я. — У всех у нас в то время руки были в крови, парень. Я не святой, конечно, отмазываться не буду. Но твоей отец заслужил свою смерть.

— Это не отменяет моей ненависти к тебе, Ганс, — склонил он голову набок, прикрывая глаза. — Правые, виноватые, невинные… Всё это вопрос отдельный. Да и мне, если честно, плевать.

— Хочешь сразиться? Да пожалуйста. Пойдём, выйдем. Это только между тобой и мной.

— Нет, было бы глупо так умирать… — легонько вздохнул Рон. — Я знаю, что ты привязан к той девочке. Фиона, кажется?

— Это между тобой и мной, — процедил я. — Не вмешивай сюда других.

— Я что, похож на ублюдка, каким был мой отец? Успокойся, я не собираюсь её трогать. Но и не отомстить я не могу. Понимаешь, люди принципиальны в некоторых вопросах. Иногда… Вот знаешь, иногда! Им так плевать, какие последствия будут у их действий. Им так плевать, пострадают ли невинные, обрушатся ли экономики, будут ли плакать жёны и матери где-то там, далеко… Они просто делают то, чего желают их сердца. Это ужасает и потрясает одновременно. Потому что в тот момент, когда они творят то, чего желают… Они не делают добро и не делают зло. Они просто совершают… Что-то. Суждение о том, плохо это или хорошо — не их забота. Они делают что-то во имя своих желаний, Ганс. Вопреки правилам, вопреки исключениям, вопреки словам и мнению других. Это то, что делает людей особенными.

— И ты — тоже? Поступишь, как того желает твоё сердце?

— Э-э, Ганс, вот тут ты ошибся, — хмыкнул Рон, разворачиваясь. — Понимаешь ли, хе… Сердца-то у меня с того самого дня нет.

— Я…

— Ты, Ганс, — кивнул он, не обернувшись. — Ты будешь страдать, как я. Когда ты посмотришь в зеркало и увидишь, какой кроваво-красной стала твоя голова, каким зверем, бесчеловечным и неживым, ты стал — тогда ты ощутишь всю прелесть моей мести. Да, я вампир. Выродок, питающийся людьми. Мы прикрываемся фальшивыми улыбками, аристократизмом и уверенностью в собственном превосходстве. Так-то оно так… А чем ты отличаешься от нас? Не отвечай. Поживёшь — увидишь. Сайонара!

— Эй, стой! — выкрикнул я, бросаясь за стоявшим в паре метров парнем. Только рука прошла сквозь ткань, не задев ничего. А Рон, рассмеявшись, растворился в тумане.

Вот за это я не любил кровопийц. Особенно кровопийц сильных, повидавших всякое. Их племя славилось не столько страшными увечьями, которые могли они нанести простым людям, сколько умением изменять человека. Обращать в раба собственных желаний. В какой-то мере они были похожи на Судьбу — но та всегда давала выбор. А эти… Обман, гипноз, ложные ценности, обращение в веру, которая и гроша ломанного не стоит — те же старые боги, которые давно подохли. Люди действительно становились рабами, из которых высасывали кровь, которыми пользовались для уборки после пиршеств, как живыми куклами для удовлетворения животных инстинктов. Рон знал, кто я такой. И его слова должны были стать первым кирпичиком в гениальном плане мести одного живого вампира одному живому человеку.

Я тяжело вздохнул. Закрыл глаза, успокаиваясь.

— Посмотрим, Рон. Меня не одолел бог Обмана, меня не одолел твой отец, сильнейший среди вампиров. Но боги любят троицу… Так, кажется, говорят. Поэтому попытка — не пытка. Только не обижайся, если я тебя случайно убью.

Не в первый раз мне этим заниматься.

Где-то между

Чиркнула зажигалка, подпалив фитилёк свечи. Отправившись к сёстрам, похожих, как две капли воды, она заняла ту пустоту, что ещё оставалась на подоконнике. Солнце стояло в зените, но свечи нужны были исключительно в роли ароматизаторов: после них оставался приятный запах лаванды и чего-то цветочного, сладкого, почти приторного. Закончив с делами у окна, я отошёл от него прочь, присаживаясь за небольшой столик рядом с Фи, старательно читавшей что-то в её записях. Сегодня у неё был маленький экзамен по теоретической части, поэтому малявка готовилась тщательно, чтобы всё-всё запомнить. Глянув мельком в текст, я только присвистнул — удивительно, сколько она успела себе записать с моих слов. Судей будет двое, кстати. Я и Анастасия, едва-едва отошедшая после случая с вампирами. Чтобы не вдаваться в подробности, мне пришлось накормить её удобной ложью, но увы, иначе никак.

— Что по поводу способа Цезаря? — как бы невзначай спросил я, но Фиона среагировала молниеносно, посылая резким движением ладони сгусток, отдалённо напоминающий стрелу, прямиком мне в лицо. Ударившись о проявившийся на мгновение щит, водяная стрела стекла бесцветной жидкостью вниз, на пол. Упражнение, придуманное мной для практики нескольких занятий одновременно: контроля, нападения и концентрации вместе. — Уже лучше. Если боишься, лучше поднять взгляд на противника. Посмотри прямо в глаза и тут же атакуй — так выиграешь лишние секунды, которые опытный соперник потратит на перегруппировку и контратаку, а враг послабее… Ну, с высокой вероятностью твоя текущая стрела пройдёт навылет.

— Жестоко… — протянула Фи, не отвлекаясь от записей.

— Зато эффективно, — пожал я плечами. Странное чувство дежавю пронеслось в голове. — Помни одно, Фи. Мы, помимо того, что люди — мы игроки. Мы играем в жизнь, но это не значит, что здесь всё понарошку. И пусть у каждого из нас девяносто девять жизней, каждая смерть что-то значит. И каждый раз, когда ты опускаешь чьи-то очки жизни до нуля, ты отнимаешь жизнь. Будь готова к последствиям. Всегда. А ещё… Тебе обязательно следует научиться делать это эффективно, как я и сказал.

— Я поняла, учитель Ганс, — кивнула девочка, на миг посмотрев мне в глаза. — Хорошо, думаю, я готова.

— Окей, — поднялся я, оборачиваясь к Леди Мира Грёз. — Тётя Настя, прошу приступить к опросу. Углублённая теория на мне.

— А? — дёрнулась дремавшая на кровати девушка, тут же поднимаясь. На утренней тренировке она едва стояла на ногах, наблюдая вместе со мной за Фи. Видимо, последняя ночь серьёзно отразилась на девятом номере лиги Передовой. — Да, кхм… Ты точно готова, Фиона? Экзамен затрагивает довольно много тем, поэтому не бойся, если решишь сдать его завтра или даже на следующей неделе. Никто не станет тебя ругать…

— Я готова, тётя Настя, — упрямо кивнула малявка вновь, закрывая тетрадь. Я отошёл в сторонку, подставляя под задницу табуретку и готовясь к зрелищу. — Пожалуйста, начинайте спрашивать!

— Ладно, ладно, — вздохнула Настя, похлопав себя по щекам. Встала с кровати, присаживаясь напротив ученицы. — Итак, поехали. Начнём с азов, которые ты точно должна была выучить… Расскажи мне историю появления Системы и первых лет человечества в ней.

— Это легко, — улыбнулась девочка: тема была ей знакома. В конце концов, она сама обожала спрашивать меня о деталях относительно далёкого прошлого. — На текущий момент прошло десять лет, сто тридцать четыре дня, шесть часов и семь минут с момента появления механизма, известного как Система, на нашей планете. Первым появлением принято считать объявление, появившееся в виде серебристой таблички перед глазами каждого тогда жившего человека…