Человек в высоком замке

Докладчик замолчал.

«Кажется, я схожу с ума, – подумал Тагоми. – Надо уйти отсюда. У меня приступ. Тошнит, рвет… я умираю!» Он с трудом поднялся, выбрался в проход и побрел, почти ничего и никого не видя. «В уборную!» Он побежал по проходу.

К нему повернулось несколько голов. «Какой позор! Не мог найти другого времени и места для обморока? Уволят…» Он выскочил в дверь, распахнутую перед ним служащим.

Сразу прошла дурнота. Вернулось зрение. Перестали вращаться стены и пол.

«Всего лишь приступ головокружения. Функциональное расстройство вестибулярного аппарата. Диэнцифалон, промежуточный мозг, доставшийся в наследство от пращуров, дает о себе знать.

Подумать о чем-нибудь успокаивающем. За что ухватиться?

За религию? Или за прошлое? «А сейчас потихоньку начинаем гавот. Отлично, отлично, у вас прекрасно получается. Вы схватываете на лету…» – Частица узнаваемого мира. «Г. и С. Гондольерс. Школа европейских бальных танцев». – Он закрыл глаза. – Уходящий мир…»

– Сэр, вам помочь? – спросил служащий посольства.

– Благодарю, – с поклоном ответил Тагоми. – Я пришел в себя.

«Может, все они смеются надо мной? – подумал он. – В глубине души?»

Внимательное, участливое лицо слуги. Ни тени насмешки.

«…Зло – везде. Оно, как цемент, скрепляет наше общество… Не могу в это поверить. Не могу этого вынести. – Он расхаживал по вестибюлю и слушал гул автомобилей, доносящийся с Саттер-стрит. – Нет, религия не поможет. Что мне делать? – спросил он себя, направляясь к выходу из посольства. Привратник отворил двери, и мистер Тагоми сошел по ступенькам к стоянке лимузинов.

Зло незримо. Оно – неотъемлемая часть нашего мира. Оно везде. Изливается на нас, разъедает мозги, тела, сердца и впитывается в асфальт.

Почему?

Мы – слепые кроты. Копошимся в земле, тычемся рыльцами в потемках. Ничего не ведая. Я понимаю это… но не знаю, куда ползти. Остается верещать от страха. И удирать.

Жаль.

Смеются надо мной, – подумал он, идя к машине. – Где мой портфель? Ах да, остался в кресле».

Все смотрели, как он кивает шоферу и неуклюже садится в автомобиль.

«Отвезите меня в больницу, – хотел сказать он. И – вслух:

– «Ниппон Таймс Билдинг». Помедленнее, пожалуйста.

Он смотрел в окно на машины, магазины, ультрасовременные высотные здания. На безликий поток пешеходов.

Добравшись до кабинета, он поручил Рамсею позвонить в один из отделов Торгпредства – «Добычу полиметаллических руд» – и попросить, чтобы по возвращении из посольства заведующий отделом связался с ним.

Ответный звонок раздался около полудня.

– Наверное, вы заметили, что на собрании мне стало дурно, – сказал в трубку Тагоми. – Очевидно, это всем бросилось в глаза. Особенно мое поспешное бегство.

– Я ничего не заметил, – ответил чиновник из «Полиметаллических руд». – Но, не увидев вас после заседания, встревожился, не случилось ли чего.

– Вы очень любезны, – уныло поблагодарил мистер Тагоми.

– Вовсе нет. Я уверен, все были поглощены докладом мидовца и ничего кругом не замечали. Вас, наверное, интересует, о чем говорилось после вашего ухода? Вы успели выслушать первую часть доклада?

– Да, вплоть до Зейсс-Инкварта.

– Затем докладчик подробно осветил экономическую ситуацию в Рейхе. На Родных островах сложилось мнение, что намерение Германии обратить население Европы и Средней Азии в рабов, уничтожив всю интеллигенцию, буржуазию, патриотически настроенную молодежь, грозит экономической катастрофой. До сих пор немцев спасали только достижения в науке и технике. Образно говоря, чудо-оружие.

– Да, – подтвердил Тагоми. В одной руке он держал трубку, а другой наполнял чашку горячим чаем. – Как спасли их в войну снаряды ФАУ и реактивные истребители.

– Немцы – мастера на подобные штучки, – продолжал чиновник из «Полиметаллических руд». – Но сейчас они опережают нас только в областях атомной энергетики и развлечений – согласитесь, запуск ракет на Венеру и Марс очень напоминает цирк. При всех объемах германского импорта, как подчеркнул докладчик, снаряжение подобных экспедиций не дает никакой экономической выгоды.

– Но со стороны выглядит эффектно, – заметил Тагоми.

– У докладчика мрачные прогнозы. По его убеждению, большинство высокопоставленных нацистов боятся смотреть правде в глаза. Тем самым они усугубляют тенденцию к мероприятиям, для которых требуется tоur de force, [35] – мероприятиям авантюрным, с непредсказуемыми последствиями. Сначала – приступ маниакального энтузиазма, затем страх и отчаянные призывы Партай. Вывод докладчика: подобная ситуация способствует приходу к власти самых безответственных и безрассудных претендентов. Нам следует готовиться к худшему. Судя по всему, ответственные и здравомыслящие элементы потерпят поражение в начавшейся борьбе.

35

Большое усилие, напряжение (фр.).

– А кого он считает худшими? – Тагоми глотнул чая.

– Гейдриха. Доктора Зейсс-Инкварта. Геринга. Такова точка зрения Имперского правительства.

– А приемлемыми?

– Бальдура фон Шираха и доктора Геббельса. Но на этот счет он был очень краток.

– Что он еще говорил?

– Сказал, что сейчас мы больше, чем когда-либо, должны сплотиться вокруг императора и Кабинета.

– А потом, видимо, была минута молчания в знак соболезнования?

– Да.

Тагоми поблагодарил собеседника и повесил трубку. Но звук селектора не дал ему спокойно допить чай.

– Сэр, вы хотели выразить соболезнования германскому консулу, – напомнила Эфрикян. И добавила после паузы: – Мне зайти с диктофоном?

«А ведь верно, – подумал Тагоми. – Совсем из головы вылетело».

– Да, зайдите.

Она вошла и спросила с улыбкой:

– Вам лучше, сэр?

– Да. Благодаря витаминам. – Безуспешно порывшись в памяти, он попросил: – Напомните, пожалуйста, как зовут консула.

– Пожалуйста, сэр. Барон Гуго Рейс.

– Mein Herr, – начал диктовать мистер Тагоми, – известие о безвременной кончине вашего вождя герра Мартина Бормана повергло нас в пучину скорби. Эти слова я пишу со слезами на глазах. Вспоминая доблестные подвиги герра Бормана, не жалевшего усилий для защиты германского народа от внешних и внутренних врагов, вспоминая его жесткую, бескомпромиссную борьбу с малодушными, которые предали тысячелетнюю мечту человечества о космосе, куда устремилась светловолосая, голубоглазая нордическая раса в своей… – Он замолчал. Надо было как-то закончить фразу. Эфрикян ждала с выключенным диктофоном.

– Мы живем в великое время, – задумчиво произнес он.

– Записывать, сэр? – встрепенулась секретарь. – Это текст?

– Нет. Я обращался к вам, – ответил Тагоми.

Она улыбнулась.

– Перемотайте назад, – попросил он.

Зашуршала пленка. Из двухдюймового динамика зазвучал металлический голос: «…не жалевшего усилий для защиты…» – казалось, в динамике бьется и пищит насекомое.

– Закончим так, – произнес он, дослушав запись, – …решимости возвеличить и принести себя в жертву, и тем самым занять нишу в истории, из которой никто во всей Вселенной не сможет ее вытеснить, я испытываю невыразимую горечь утраты… – Тагоми умолк и задумался. – Мы все – насекомые, – сказал он вдруг. – Слепо бредем к чему-то ужасному или, наоборот, высокому, чистому. Вы согласны? – Он поклонился. Эфрикян, сидевшая с диктофоном в руках, слегка поклонилась в ответ. – Напечатайте и отправьте, – велел он. – С подписью и всем прочим. Если сочтете нужным, внесите поправки.