Человек видимый

Итак, для Валери в этот вечер были только эта песня и она сама. Она вела себя самым естественным образом, не пытаясь притворяться какой-то другой. Одурманенная наркотиком, она просто сидела на своем уютном маленьком диванчике и слушала на старомодном кассетнике запись низкого качества. Песня вызывала у нее какие-то мысли и чувства, которые принадлежали ей одной, — думаю, она нарочно поставила эту кассету в отсутствие Джейн, чтобы прочувствовать песню в одиночестве. Но для меня все было по-другому. Хотя Валери не подозревала о моем присутствии, в тот вечер я почувствовал себя самым близким ей человеком. Я слышал шум дождя, переплетающийся со звуками музыки. Я видел, как в этой дикой и несуразной песне ее неосознанная любовь к «Битлз» находит обоснование и подтверждение, видел, как она этому радуется. А когда ты понимаешь, почему человек любит что-то одно, то способен понять и его любовь ко всему остальному. Она пребывала наедине с собой, а на самом деле мы были вместе. От ощущения близости у меня дух захватывало. И каждый раз, как она снова запускала эту песню, я чувствовал, как нас все глубже и глубже затягивает куда-то вниз, в какую-то бездну. Был ли этот вечер самым романтичным в моей жизни? Нет, это было бы слишком сильно сказано. Но для меня он был полон значения. А Валери до этого и дела не было. Как она могла что-то чувствовать? Бывает любовь безответная, можно любить человека, который даже не подозревает о твоем существовании. Но мою ситуацию нельзя было сравнить ни с первым, ни со вторым случаем. Скорее это было похоже на то, как если бы ты любил человека, страдающего амнезией. Как будто она забыла, кто я такой, хотя я был рядом. Я пребывал в полном восторге. Понимаете, вот ее я действительно видел, видел настоящей, такой, какая она есть. Когда-нибудь Валери полюбит и выйдет замуж. Но ее муж никогда не будет ей ближе, чем был я в тот вечер, потому что он никогда не сможет увидеть ее такой, какой она бывает одна, без него. Это доступно только мне.

Так о чем вы хотите меня спросить, Виктория? Нравилась ли мне Валери? Я уже сказал, что да, нравилась. Но только тогда, потому что с тех пор, как я видел ее в последний раз, я практически ее не вспоминал. И если бы не вы, вряд ли я когда-нибудь заговорил бы о ней. Может, я себя обманываю, но не думаю. Потом я все-таки нашел ту песню, которую она слушала, ее исполнял местный житель по имени Деннис Джонсон. Так, ерунда, ничего хорошего. Никогда больше я не стану ее слушать. Но сейчас я ухожу с воспоминанием о том, как слушал ее в тот вечер. Казалось, будто нас с Валери объединяло какое-то общее чувство. Но этого не было. И я это прекрасно понимаю. Нас ничто не объединяло. Валери была в одной комнате со мной, но то, что происходило со мной, ее не коснулось. И мне необходимо это осознать. (23.05.2008, 10:32–10:42)

4. Вы смотрите на меня так, будто я вас обманываю, что я говорю совсем не то, что думаю на самом деле. Или думаете, что я какой-то злобный тролль.

Я говорю Игреку, что ничего такого про него не думаю.

Что ж, рад за вас. Впрочем, может, вы действительно ничего такого не думаете. Я-то вижу, как вы на меня смотрите, в таких вещах я никогда не ошибаюсь. Но, знаете, я понимаю вашу реакцию. Вы поражаетесь, как я мог быть так безразличен к Валери, почему я даже горжусь своим равнодушием. Я кажусь вам бессердечным, жестоким. Это видно по вашим глазам, они выдают ваши мысли как информационно-поисковая система.

У меня создается впечатление, что рассказ о Валери заставил вас еще больше задуматься над тем, чем я занимаюсь и по каким причинам. Возможно, вы думаете, что я просто психически больной человек, которому нравится подглядывать за людьми, и что я выдумал эту идею об изучении человеческой натуры исключительно ради того, чтобы оправдать свое занятие. Можете мне сказать, если вы действительно так думаете.

Я говорю Игреку, что сама не знаю, что думаю.

Да, сейчас вы говорите правду. Вы даже не пытаетесь разобраться в своих мыслях. Но я скажу вам, о чем вам следует думать: «Что нам дало это наблюдение? Что такого узнали мы о людях, чего не знали прежде?» Вот какие вопросы должны вас интересовать.

Я говорю: «Очень хотелось бы это узнать».

Не давите на меня. Я отвечу вам, но только когда буду к этому готов. Только вы все равно ничего не поймете.

Я говорю: «У меня создается впечатление, что вы ждете от меня вопросов только для того, чтобы уклониться от ответа».

Неправда. Вам недостает уверенности в себе. Но у нас почти вышло время. Сеанс практически окончен. Дождитесь следующей недели. Мы поговорим об этом на следующей неделе. И знаете, Виктория, мне не нравится ваш тон. Он заставляет меня думать, что вы настроены против меня. (23.05.2008, 10:44–10:46).

5. Я стал чувствовать себя ответственным за Валери. По всей видимости, она была довольна своей жизнью, но мне ее жизнь решительно не нравилась. Она не осознавала, что стала безвольной рабой своих страстей. У нее не было семьи, она была одинока и независима, но вела жизнь, полностью лишенную свободы. Она даже не понимала, что такое свобода. Порой у приговоренного к заключению убийцы больше свободы, чем у Валери. Я действительно так думаю.

Нравилось ли ей заниматься физкультурой? Нет. Она занималась только для того, чтобы курить марихуану и объедаться пиццей. Нравилось ли ей наркотическое опьянение? Возможно, только в самом начале, а потом, безусловно, нет. Скорее это был ритуал, который пробуждал в ней аппетит. Получала ли она удовольствие от еды? Нет. Иначе она не запихивала бы ее в себя насильно. Может, ей нравился сам процесс еды — жевание, глотание и набивание желудка? Ни в коем случае. Ведь это только напоминало ей, что придется снова заниматься бегом и упражнениями. Я даже не уверен, что она действительно любила «Битлз». Ей казалось, что она их любит, но как она могла знать это наверняка? Она совершенно себя не знала и не понимала. Скорее всего, она считала, что такие люди, как она, должны слушать «Битлз». У Валери не было воли. И мне не важно было, что она этого не понимала. За нее это понимал я.

А понять это, дорогая Вики-Вик, можно только путем скрытного наблюдения за человеком — если бы в комнате был посторонний, Валери «стала» бы счастливой. То есть вела бы себя как всем довольный и беззаботный человек и думала бы, что ее поведение каким-то образом соответствует ее чувствам. В очередной вторник к ней снова пришла Джейн. Как и в прошлый раз, они смотрели этот дурацкий, совершенно бестолковый фильм, горячо обсуждали события, происходящие в нем, смеялись, курили марихуану и ели курочку с поджаристой кожицей. Они наверняка воображали себя веселыми и счастливыми, но ошибались. Все это не приносило им радости, а просто помогало не осознавать свою несвободу. Это было ясно по их пустым, абсолютно бессодержательным разговорам. Они подпитывали друг друга своей вымученной, притворной веселостью. Но когда Валери была одна, я видел ее отчаяние, причину которого она не понимала. Она изнуряла себя физкультурой лишь для того, чтобы можно было курить марихуану, обжираться как свинья и не задумываться о смысле жизни. И это было ужасно. Она заслуживала лучшего. Я видел, что Валери способна жить более интересной и полной жизнью, чего она не понимала, так как уже не могла вырваться из порочного круга своих страстей.

Итак, мне предстояло определиться. Мне нужно было решить, что важнее — продолжать наблюдение или помочь ей измениться? Был ли я ответствен за этого человека? Господь сказал бы — да. Ницше сказал бы: «Не задавайте вопрос, ответ на который вам известен». Но не станем углубляться в эти тонкости. Я должен был сам это решить. И то, что я решил сделать, было бы, как я рассчитывал, выгодно обеим сторонам. Я решил помочь Валери для того, чтобы наблюдать за ней. Я думал, что, изменив ее жизнь в лучшую сторону, я смогу более ясно понять ее истинную сущность, потому что она единственная остается неизменной. Я до сих пор вижу здесь оправданную логику.

Казалось, для того, чтобы помочь Валери, достаточно было вырвать хотя бы одно звено из ее порочного круга: заставить ее прекратить либо упражнения, либо курение марихуаны, либо чревоугодничество. Если исключить что-то одно, остальные две страсти постепенно ослабнут. Для того чтобы она перестала заниматься, нужно было нанести ей какую-то травму. Я решил этого не делать, хотя намерения у меня были самые благие. А если в результате она станет инвалидом? Что, если ее страховки не хватит на лечение? Нет, это было слишком рискованно. Заставить ее отказаться от марихуаны? Нет, безнадежно — она слишком пристрастилась к наркотику. Если я его выброшу, она возьмет у Джейн или снова купит у дилера. Оставался один вариант — вызвать у нее отвращение к еде, и этот вариант показался мне наиболее перспективным и удачным.

Я уже говорил, что всегда носил с собой возбуждающие средства. Я был вынужден употреблять их — мне приходилось подолгу не спать и все время быть начеку. Я не мог спать когда мне вздумается. И вследствие приема этих средств я практически никогда не хотел есть. Я даже не представлял себе, что такое голод. Нужно было сделать так, чтобы и Валери не хотелось есть. И вот когда Валери отправилась на работу, я подмешал в ее травку состав, подавляющий аппетит.

Мне казалось это наилучшим решением.

Валери хранила марихуану в музыкальной шкатулке, которую убирала в холодильник. У нее было много травки — она явно была из тех наркоманов, которые при встрече с дилером приобретают запас на несколько месяцев. Травка была спрессована в мягкий зеленый брикет небольшого размера. А я уже говорил, что у меня был целый арсенал возбуждающих средств: аддерал, метамфетамин, метилфенидат, декседрин, медицинский кокаин и модафинил. Я же сам себе фармацевт. У меня всегда имеется при себе всего понемногу, так как во избежание зависимости я старался не употреблять одно и то же средство на протяжении нескольких дней. Когда Валери ушла на работу, я принялся составлять возбуждающий коктейль. Все, что у меня было, я сложил в пластиковый пакет, нашел под ванной скалку — понятия не имею, зачем скалка человеку, который не готовит дома, но у Валери оказалась очень хорошая скалка. Я растер все эти таблетки в порошок. Вышел полный пакет для сэндвичей. Получилось намного больше, чем я ожидал, — этих возбудителей было достаточно, чтобы лошадь, как кошка, влезла на дерево. Я пересыпал порошок в миску, куда положил ее брикетик, хорошенько размял его и перемешал с порошком. Но тут я сообразил, что она сразу заметит, что брикет перестал быть брикетом, потому что наркоманы обычно очень внимательны к виду своего зелья. Практически только на это они и обращают внимание. Но тут меня осенило: я вспомнил, что единственное, что было у нее в доме из продуктов, — это оливковое масло! Он оказался идеальным натуральным клеем — одной столовой ложки оказалось достаточно, чтобы слепить из полученной смеси брикет. Я и до сих пор поражаюсь, до чего мне везло с Валери. Понадобилась скалка — пожалуйста, нужен клей — вот вам оливковое масло. Такое впечатление, будто она, сама того не зная, хотела, чтобы я помог ей.