Человек воды

Недосказанности о чем? Богус пришел к заключению, что ему необходимо посмотреть этот долбаный фильм.

Главная причина, по которой ему хотелось посмотреть этот фильм, не имела ничего общего с рецензиями. Он очень хотел снова увидеть Тюльпен, но не мог вынести мысли о том, что она может увидеть его. Трампер, как вуайериет и пристрастный зритель, должен был пойти и посмотреть «Облом».

У него было назначено собеседование в Колледже свободного искусства «Литчефилд Коммунити» в Торрингтоне (Коннектикут), который находился более или менее по дороге в Нью-Йорк. После собеседования он мог бы пробраться в город и посмотреть фильм.

Как выяснилось, вакансия открывалась на две группы слушателей обзорного курса британской литературы и на две группы вводного курса писательского мастерства для начинающих. Рекомендации Трампера, в особенности владение нижним древнескандинавским, произвели на декана факультета английской литературы и языка неизгладимое впечатление.

— Господи! — воскликнул он. — Да у нас здесь нет даже необходимости в иностранных языках.

В голове Богуса все бурлило, когда он добрался до Виллидж, как раз вовремя, чтобы успеть на девятичасовой сеанс «Облома». Увидев свою фамилию среди тех, кто работал над звуком, и в списке актеров, он пришел в возбуждение, хотя и постарался справиться с волнением. Окончательная версия оказалась более гладкой, чем он помнил; он обнаружил, что смотрит на экран с любопытством, как в некий альбом с фотографиями старых друзей в маскарадных одеждах. Но все выглядело очень знакомым: он все помнил до самых последних кадров, до той сцены, о которой лишь слышал, — когда Тюльпен в ванной говорит Ральфу и Кенту, что им пора уходить.

Затем он увидел те эпизоды, которые смонтировал сам накануне бегства. Ральф изменил лишь их порядок. Сначала Трампер покидает зоомагазин, говоря: «До свидания, Ральф. Я больше не хочу быть в твоем фильме». Потом Трампер, Тюльпен и Кольм едут на метро в Бронкский зоопарк, а голос Трампера за кадром произносит: «Прости, Тюльпен, но я не хочу ребенка».

В конце шло несколько новых кадров.

Тюльпен в спортивном трико показывает упражнения для рожениц: глубокое дыхание, какие-то смешные выпады в стороны и так далее. Голос Ральфа за кадром комментирует: «Он оставил ее».

Затем крупный план Тюльпен в монтажной; камера показывает ее со спины: она сидит и только в тот момент, когда поворачивает голову, становится узнаваемой в профиль. Она не сразу замечает присутствие камеры, она бросает через плечо взгляд в объектив, затем отворачивается. Ей больше нет дела до камеры. За кадром Ральф спрашивает: «Ты счастлива?»

Тюльпен выглядит умиротворенной. Она поднимается с рабочего места и делает странный жест: сзади ее локоть взлетает вверх, словно птичье крыло. Но Трампер догадывается: она приподнимает свою роскошную грудь тыльной стороной ладони.

Когда Тюльпен поворачивается в профиль к камере, видно, что она беременна.

«Ты беременна», — ворчливо произносит голос Ральфа.

Тюльпен спокойно смотрит в объектив, ее руки одергивают вокруг большого живота бесформенные складки платья для беременных.

«Чей это ребенок?» — с напором спрашивает Ральф.

Никакой заминки не происходит, только небрежный жест грудью, но она не поворачивается лицом к камере. «Его», — говорит Тюльпен.

Кадр останавливается, поверх него появляются титры.

Когда фильм закончился, в кинотеатре Грин-вич-Виллидж вокруг Трампера образовалась давка. Он сидел не двигаясь, словно находился под наркозом, пока до него не дошло, что его неуклюжие колени мешают людям пройти; затем он встал и вышел в проход вместе с толпой.

В ядовитых сладковатых испарениях, в хилом свете холла молодежь закуривала сигареты и топталась по кругу; захваченный медленно движущейся толпой, Трампер слышал обрывки разговоров.

— Настоящее дерьмо собачье, — заявила какая-то девица.

— Я не знаю… я не знаю, — пожаловался кто-то.

— Пакер все больше и больше зацикливается на самом себе, тебе не кажется?

— Ну, мне понравилось, но… — задумчиво произнес кто-то.

— Играют они действительно неплохо…

— Но на самом деле они не актеры…

— Ну да, тогда люди…

— Да, здорово!

— Отличная операторская работа…

— Да, но она не имеет к этому отношения…

— Хочешь знать, что я говорю, когда смотрю такие фильмы, как этот? — спросил кто-то. — Я говорю: «Ну и что?», вот что я говорю, приятель.

— Дай мне ключи, придурок…

— Еще один кусок дерьма про еще один кусок дерьма…

— Ну, это все относительно…

— Один черт!

«Простите…» — Богусу хотелось усмирить стройную шейку высокой девушки, что шла перед ним, хотелось развернуться и поставить на колени стайку желторотых философов, что за его спиной назвали фильм «воплощенным нигилизмом».

Уже у самого выхода он понял, что его узнали. Какая-то девица с нездоровой кожей и глазами-блюдцами вытаращилась на него, затем дернула своего спутника за рукав. Они пришли группой, и не успел Трампер и глазом моргнуть, как оказался окруженным у двери. Дверь состояла из двух половинок, но одна из них оставалась закрытой. После того как кому-то удалось распахнуть вторую половинку, послышался восторженный гул одобрения, и на какое-то мгновение Трамперу почудилось,, будто ему аплодируют. Затем юноша в какой-то униформе, с элегантной бородкой братьев Смит и желтыми зубами, преградил ему путь.

— Простите, — произнес Трампер.

— Эй, это ты, — начал юноша и, повернувшись к своим друзьям, выкрикнул: — Эй, я же говорил вам, это тот самый парень…

И мгновенно не меньше дюжины зрителей вытаращили на него глаза.

— Я думала, он выше, — обронила какая-то девушка. Кое-кто из самых юных — совсем еще сопляков, глупых и хохочущих, — сопровождал его до самой машины.

Одна из девчушек, поддразнивая, пропела:

— Эй, едем ко мне, познакомимся с моей мамочкой!

Он сел в машину и уехал.

— Новый «фольксваген», — насмешливо произнес какой-то парнишка. — Что-то не похоже…

Трампер начал кружить по городу и потерялся; он никогда раньше не ездил на машине по Нью-Йорку.

Наконец он заплатил таксисту и, следуя за ним, доехал до квартиры Тюльпен. У него все еще хранились ключи. Было уже за полночь, но он думал совсем о другом. О том, как долго он отсутствовал, какой срок беременности был у Тюльпен к окончанию работы над фильмом и сколько прошло времени с тех пор, как фильм выпустили в прокат. Хотя он уже догадывался, он представлял себе, как должна выглядеть Тюльпен сейчас: лишь немного более пухлой, чем в фильме.

Он попытался войти внутрь, но она заперлась на цепочку. Услышав, как она ворочается в кровати, он прошептал:

— Это я.

Прошло довольно много времени, прежде чем она впустила его. Она была в коротеньком банном халате, туго стянутом на талии, ее живот выглядел таким же плоским, как и раньше, она даже слегка похудела. На кухне он наткнулся на упаковку бумажных пеленок и хрустнувшую под ногами пустышку.

Какой-то извращенный черт продолжал шептать ему в ухо грязные шуточки.

Он попытался улыбнуться.