Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 1

– Ты победил Флитли? – спросила Китти.

– Камня на камне не оставил.

Вольфи достал из холодильника жестянку пива.

– Сколько очков?

– Сто двадцать и трое воротцев.

– Да это просто здорово.

«Китти прелесть», – подумала Флора, никогда и не интересовавшаяся крикетом.

– Они разозлились, – продолжал Вольфи. – Когда мы выходили из автобуса, девятый номер из Флитли, засмеявшись, спросил: «Ну и как вам нравится учиться в этой второразрядной школе?» Я ответил: «Не знаю, только поступил» – а потом мы их сразили наповал. Здорово было.

Он развернул школьную фотографию. Флора и Наташа взвизгнули: в третьем ряду, как раз позади мисс Боттомли, стояла Флора в маске гориллы.

– Их отпечатали шесть сотен и большинство разослали, даже не посмотрев, – сказал довольный Вольфи. – Боттомли прослывет хулиганкой.

– Хулиганкой с гориллами, – сказала Флора. – Китти, посмотрите.

Китти рассмеялась до слез.

«Да она не намного нас старше, – удивилась Флора и, понаблюдав, увидела, что, хоть Китти и не красавица, у нее очень милое лицо, и она вовсе не заслуживает такого отношения Наташи.

– Ты здесь прекрасно вышла, Таша, – проговорила Китти, возвращая фотографию.

Не по возрасту чувственная, Наташа обладала густыми черными кудрями, темными глазами с тяжелыми веками и большим ртом. Видя их смеющимися и заметив, как рука Вольфи скользит по тонкой талии Флоры, Китти ощутила прилив зависти. И тут, в ужасе обернувшись, она чуть не выронила салатницу, потому что комната погрузилась во тьму: приземлившийся самолет Раннальдини закрыл солнце.

– Вот тебе и на, – произнес Вольфи, собиравшийся после обеда поваляться с Флорой в густой травке.

– «И тут налетела стая чудовищ, черных, как бочки со смолью», – сказала Флора.

Только Наташа была в восторге оттого, что через пять минут дом наполнился звуками Малера и внутрь вошел Раннальдини. За ним следовала Таблетка, любимый и свирепейший ротвейлер, чуть не бросившийся на Наташу, рванувшуюся обнять отца. Но Раннальдини прикрикнул на него, дав чувствительного пинка в ребра, от которого тот взвыл.

– Я слышала, вы и своих солистов запугиваете, – с укоризной выговорила Флора.

– Отменили запись? – спросила Наташа.

– Я поднял всех пораньше, чтобы успеть до жары.

Приобретя дом, Раннальдини в нем завел железный порядок. Блестящий кулинар, частенько воскресные обеды он готовил сам, так же искусно, как и дирижировал. Он мог колдовать одновременно над пятью кастрюлями, все смешивая, пробуя и гоняя Китти, как прислугу. Но сегодня, поскольку обед уже был готов, он умышленно заставил всех ждать, отправив Китти за спиртным для него и проверяя конспект из посланий почты, факса и телефонных сообщений. Находя ошибки, он ворчал, как Таблетка, лежащая у его ног.

Он обратил внимание на сообщение видного композитора, что концерт в «Альберт-холле», с которого сбежала Флора, был самым удивительным событием в музыкальной жизни.

– Жаль, что ты его недослушала, – протянул Раннальдини письмо.

– Надо полагать, старый подхалим хочет всучить вам очередную симфонию, – ничуть не раскаиваясь, возразила Флора. – А вообще-то я думала, что Дон Жуан очень застенчив. И если не нравится Штраус, мне его слушать ради Раннальдини? Вы можете продолжать репетировать это сентиментальное произведение, но все равно ничего не получится. Я думаю, для Штрауса действительно наступило бы время «Четырех последних песен», знай он, что Гермиона будет их исполнять. Голос моей мамы намного прекрасней, чем чириканье этой канарейки.

В ужасе оттого, что Раннальдини терпит эти насмешки, Китти, не глядя, готовила майонез.

– Исключительней голоса нет, – холодно сказал Раннальдини.

– Да ведь дело-то в страсти и искренности. А у Гермионы нет души.

Под рыжей челкой зеленые глаза Флоры, удивительным образом совместившие и коричневые Джорджии, и лазурь Гая, наполнились презрением и отвагой.

«Я должен заполучить эту девочку в постель», – думал Раннальдини.

– Мы так и не дождемся обеда? – раздраженно бросил он Китти.

А когда та поставила блюдо с розовой морской форелью и соусник с желтым майонезом, Раннальдини заметил, что это, должно быть, зеленый соус. Салат из зелени, включавший крошечные кормовые бобы и молодую картошку, он не удостоил комментариев и только отверг бутылку «Мюскадета», отправив ее в ужасное подземелье за «Санкерром».

– Почему бы вам самому немного не размяться и не сходить за выпивкой? – сказала Флора, разворачивая зеленую салфетку. – С какой стати Китти должна носиться, как бармен в «Счастливом часе»?

Но Раннальдини, как обычно, изучал кроссворд в «Таймсе», заполняя его так же легко, как паспортный формуляр.

– «Кто, подобно черному лебедю, в предчувствии смерти поет безмятежную песню?»– спросил он у собравшейся компании. – Надо полагать, вы, болваны, не знаете.

– Святая Сесилия, – сказала Флора, принимая от Китти тарелку с морской форелью. – Вкуснятина, и как красиво.

– Правильно, – объявил Раннальдини. – В отличие от моих детей ты читаешь книги.

– Я все сдаю на «отлично».

Наташа продолжала изучать школьную фотографию.

– А Маркус Кемпбелл-Блэк – красавчик. Флора, у тебя с ним ничего еще не было?

– Слишком робок. Может, заняться его папашей?

– Руперта Кемпбелл-Блэка мы выбрали мужчиной, который лишит нас девственности, – сказала Наташа. – Но ты, папочка, был вторым, – торопливо добавила она.

Раннальдини овладело отвратительное настроение. Хотя блюдо было изысканным, он сильно его наперчил и покрыл пинтой соуса «Табаско», прежде чем попробовать. Съев кусочек, стал рычать на Китти, что рыба умерла естественной смертью, и бросил свою порцию Таблетке, которая, мгновенно ее проглотив и распробовав перец и соус, испустила вопль.

– Эта морская форель само совершенство, – запротестовала Флора. – Вы же задержали обед. К счастью, рыба не так стара и жестка, как здесь некоторые люди. Но собаке это чертовски вредно.

Все проигнорировав, Раннальдини заговорил с Вольфи по-немецки. Китти на протяжении обеда молчала, как статист на сцене, не желающий отвлекать внимание, обращенное на говорящего актера. Но последовал еще один взрыв Раннальдини, обнаружившего бутылку «Бри» в холодильнике.

– Раннальдини, я виновата, – забормотала Китти, – но на такой жаре она могла взорваться.