Человек-землетрясение

– Нет! – вскрикнул он. – Нет! Нет! Двигайся! Нельзя быть мертвой, лежать и гнить… Ты должна жить, именно ты, только ты, всегда только ты… Я люблю тебя, ты единственная, кого я люблю, с тобой я человек, а не чудовище… Марион, заклинаю тебя, двигайся!

Тогда она вскочила, снова затащила его в постель, обвила ногами его бедра и начала беситься и царапаться, она стонала и хохотала, целовалась и кусалась – словом, вела себя как сумасшедшая. И он смеялся вместе с ней, зарываясь в ее горячее, извивающееся, скачущее и стонущее тело, целовал ее в капельки пота и купался в потоке черных волос.

Короткое опьянение. После выкуренной сигареты они вытянули свои пышущие жаром тела и смотрели в потолок с причудливыми, фантастическими тенями.

– Ты сейчас снова уедешь?

– Нет, я останусь.

– До завтра?

– До послезавтра, может быть на неделю, я не знаю…

– Это было бы слишком прекрасно, дорогой. – Она повернулась к нему, забралась наполовину на него и поцеловала его в глаза. – Что мы за люди с тобой?

– Я не знаю.

– Мы нормальные?

– Наверняка нет.

– Когда все это кончится?

– Что?

– Это между нами.

– Никогда.

– Никогда не бывает. Все когда-то кончается. Ты великий Боб Баррайс, а я жалкая барменша. В глазах твоего мира я просто грязная проститутка. Скажи, разве я проститутка?

– Нет.

– Но я сплю с тобой! Когда ты бываешь извращенным, и я становлюсь извращенной. Разве это не распутство?

– Ах, Марион, кто это может понять? Почему мы обсуждаем это? Я люблю тебя. – Он запустил обе руки в ее волосы. – Который час?

– Почти четыре часа утра.

Он высвободился из-под ее обнаженного тела и выскользнул из кровати.

– Я должен позвонить.

– Сейчас?

– Да, сейчас.

– Кому же?

– Скоро услышишь. – Он поднял трубку, набрал номер – это был номер виллы Баррайсов во Вреденхаузене – и подождал. Быстрее, чем он мог предположить, трубку снял садовник. Боб Баррайс чувствовал, как его сердце бьется о ребра.

Они ее уже опознали, разумеется, опознали. Ведь у нее с собой была сумочка, она должна была остаться на мосту. Рената Петерс, служащая Баррайсов. На протяжении почти двадцати лет, уже почти живой инвентарь виллы. И вдруг эта милая фрейлейн сиганула ночью без всякой причины с моста на автобан и сразу погибла. Загадка! Пойди разберись в человеческой душе. Что это было? Депрессия? Неисполнившиеся надежды? Паника перед старением? Прорыв из одиночества в другой мир? Начало климакса, когда женщины зачастую склонны к неконтролируемым поступкам?

– Это Баррайс! – произнес Боб.

– А, молодой господин… – Голос садовника звучал взволнованно.

– Я только хотел предупредить, где я, на случай, если меня потеряют дома. Если я кому-то понадоблюсь…

– Молодой господин, побудьте, пожалуйста, у телефона. Рядом со мной стоит господин доктор Дорлах, он хочет с вами поговорить.

«Ага, доктор Дорлах! Большое наступление началось. Дядя Теодор наверняка уже высказал самые дикие предположения. Он будет разочарован, узнав, что я звоню из теплой, благоухающей, пропитанной любовью постели».

Он сел в небольшое кресло, далеко вытянул ноги и улыбнулся Марион. Какая она красивая! Не тело, а янтарная капля солнца.

– Боб?… – раздался голос доктора Дорлаха.

– А-а, доктор! Что вы делаете так поздно или так рано, как угодно, у нас? Дядя Тео разорился? Мама наконец-то отправилась к любимому Господу? Я сразу приеду, что бы ни случилось.

– Где вы? – односложно спросил доктор Дорлах.

– В Эссене.

– Где?

– В квартире в Эссене. Новостройка. Седьмой этаж. С видом на Гругу. В постели изумительной девушки, самой красивой из тех, что я знаю. По имени Марион Цимбал.

– С каких пор?

– Доктор, ну вы и шутник! С рождения, разумеется. Марион – не писатель и не политик, так что ей нет причины менять имя.

– С каких пор вы лежите там в постели?

– Один примерно с двадцати часов, вместе с самой прекрасной женщиной моей жизни – с двух часов.

– У вас имеются свидетели этому?

– Я не занимаюсь групповым сексом, доктор.

– Позовите эту Марион к телефону.

– Пожалуйста… – Боб Баррайс протянул трубку Марион. – Любимая, скажи славному доктору Дорлаху доброе утро. Он не верит, что я действительно могу любить женщину.

Марион Цимбал взяла трубку и несколько вымученно засмеялась. «Что здесь происходит? – подумала она. – О чем он умалчивает? Я его алиби, это ясно. Для чего Бобу нужно алиби?»

– Господин доктор? – произнесла она. Ее голос переливался, как звонкий индийский колокольчик. – Боб действительно у меня. Этого достаточно?

– Пока да. Дайте мне снова Боба.

Трубка возвратилась. Боб Баррайс постучал по ней:

– Тук-тук, доктор. Я опять здесь. Ну что, довольны?

– Приезжайте немедленно сюда, Боб. – Голос доктора Дорлаха был чужим, официальным, обезличенным, такого Боб у него никогда не слышал.

– Из теплых объятий Марион? Ни за что, доктор. Только в случае катастрофы в доме Баррайсов. Но ее нет.

– Она есть. Рената Петерс мертва.

Боб осекся. Он сыграл это замечательно, изменил даже тембр и заговорил прерывающимся голосом:

– Это… это неправда… Рената…

– Упала с эстакады на автобан…

– Самоубийство?

– … или сброшена. Криминальная полиция и первый прокурор уже здесь. Обер-вахмистр Кнолле из дорожной полиции сразу узнал Ренату. Кнолле проживает во Вреденхаузене. Потом нашли на мосту ее сумку. Теперь случай реконструируют. На мосту обнаружены следы шин и ног…

– Они… – заговорил Боб, растягивая слова.

– Боб… здесь идет дождь. Следы нечеткие, их вряд ли можно использовать. С каких пор вы в Эссене?

– С двадцати часов вчерашнего дня! – заорал вдруг Боб. – Что вы, действительно, хотите от меня?

– Такое твердое алиби, чтобы об него можно было сломать руку, если дотронешься.

– Оно у меня есть.

– Почему вы вообще позвонили?

– Чтобы сказать, что я здесь.

– Кого же это может интересовать? Вы никогда не сообщали, где вас можно найти. И неожиданно в вас заговорили родственные чувства? Или вы ожидали, что я здесь?

– Доктор, у вас что, прострел в голове?

– Нет, у меня там набатный колокол, и он звонит сейчас. Боб, кто эта Марион Цимбал?

– Моя невеста. Я женюсь на ней.

– Боб! – Марион выпрыгнула из кровати и раскинула руки – обнаженная богиня радости. – Боб, это правда?

– Вы слышите, доктор? – спокойно произнес Боб. – Так может ликовать только женщина, которая купается в счастье.

– А я купаюсь в ужасе, Боб. – Голос доктора Дорлаха стал хрипловатым. Он был действительно потрясен. – Если бы вы видели Ренату… страшно. Полицейский врач одно пока установил твердо: кто-то наступал ей на руки, когда она цеплялась за грязный парапет. На ладонях следы ржавчины, пальцы распухли от ударов ног. Это не похоже на добровольную смерть.