Человек. Образ и сущность 2016. Гуманитарные аспекты. Информационный универсум и самосознание современного человека
Шрифт:
Поэтому соображения о неактуальности проблемы человека в его движении и развитии (тем более проблемы сверхчеловека как некоего «альтернативного» способа возможности ее решения), во-первых, обычно только представляются обоснованными, само же возможное замечание по поводу несвоевременности темы кажется справедливым, во-вторых, лишь на первый взгляд. Проблема сверхчеловека имеет давнюю историю, а ее обсуждение – серьезную философскую традицию, подкрепляемую именами известнейших мыслителей, целой галереей созданных искусством образов сверхлюдей разного типа, содержания, уровня, предназначения, разного способа оценки и разного, порой противоположного, «знака ценности»… Всё это объясняется тем, что проблемы человека и сверхчеловека неразрывным образом (и вполне естественно) связаны, сама же проблема человека как такового сохраняла для него интерес на всем протяжении существования человеческой культуры и будет оставаться актуальной, пока актуален (т.е. пока существует) сам человек – в самых разных его проявлениях и самоощущениях. И пока он существует – и, в частности, для того чтобы и продолжал существовать – в своей сложной, одновременно и постоянной, и постоянно уточняемой (возможно, расширяющейся) идентичности, – необходимо знать (следовательно, определить), в чем состоит эта его идентичность, позволяющая утверждать, что человек по-прежнему есть собственно человек, что он (пока) не ушел из бытия в своей человеческой особости и специфике, своей
А пока нам нередко доводится испытывать шок от некоторых, например, кадров военной хроники, террористических актов и т.п.: неужели все это делают люди, действительно люди, или это уже действительно существа какой-то другой природы, неведомых науке побочных ветвей эволюции? Ведь ныне, например, вопрос нередко встает даже уже не только о размерах гуманитарной катастрофы, но об обрушении самих исконных человеческих представлений о добре и зле, о мере допустимого для нормального человека, об утрачиваемой опять же нормальным человеком способности чувствовать «чужое» страдание, о справедливости, апеллирующей к совести как сугубо, специфически, показательно человеческому качеству. Известно, что совесть традиционно трактуется как глубоко прочувствованное и ощущаемое, интимно переживаемое осознание человеком своего единства с миром, внутреннего родства и с ним, и с окружающими людьми (положение, объединяющее в культуре философскую этику и христианство), и потому религия, например, считает совесть выше каких-либо идей, ибо идеи преходящи, совесть же неизменно выступает центральной осью, связывающей всех людей в едином ощущении ими и общей своей связи, и общего смысла бытия их как родовых существ, и некой безусловной правды, которая существует или должна обнаружиться и осуществиться. Однако, что странно, из сферы современной науки оказалась почти полностью элиминирована традиционная этическая проблематика, даже в вопросах, непосредственно затрагивающих перспективы существования человека.
И, кроме того, совсем уходит из обсуждения проблема должного, проблема идеала. Отсутствие героя, без которого общество становится безликой, не имеющей духовно-человеческого измерения толпой, уже начинает ощущаться в функционировании не имеющей и подлинной человеческой индивидуальности современной «цивилизьяны», по выражению А.Н. Павленко (Павленко, 2008, с. 75–86), который утверждает, что сам по себе технический прогресс еще не означает развития человека как индивида, как личности, просто человек начинает привычно и бездумно оперировать более широким набором более сложных приборов и механизмов и сам становится (все более) «машиносообразен». Эта бесформенная текучесть бездумно функционирующей массы, которой ничто не сообщает ни смысла, ни сугубо человеческого измерения – тем более не предполагает ни осмысленной цели собственно человеческого развития, ни специфически человеческой духовной наполненности жизни разноязыкой толпы «квалифицированных потребителей», плывущих по инерции, – как бы по определению не подразумевает появления исключительных личностей, будучи материально безлика и духовно безгеройна.
Мир маленьких людей с маленькими интересами и мелкими проблемами, с мелкими ценностями и устремлениями, маленькими мечтами и желаниями, мелкими играми и целями все чаще становится как непосредственной реальностью, так и предметом современного искусства: так, С. Минаев весьма красноречиво называет свою книгу «Духless. Повесть о ненастоящем человеке» (12). Подобная атмосфера и подобное настроение от безысходности и безвыходности пребывания в маленьком мире передаются всем повествованием и в недавней книге В. Брагина «Поколение €700» (Брагин, 2010) через созданный автором образ типичного представителя современного массового слоя, «топ-лузера» – разновидности массового человека, выступающего противоположностью «виннеру» (победителю) и смирившегося со своим вечным, неустранимым, неисправимым, как бы «назначенным» ему «потолком» возможностей, не находя нравственных сил на какую-либо альтернативу… Ощутима при этом как бы перекличка с созданным В. Пелевиным (Пелевин, 2007) известным романом «Generation P» (дающим общемассовое среднестатистическое представление о типичных чертах численно преобладающего «поколения “Пепси”»).
В свое время в подобную же монотонную атмосферу современного ему буржуазного общества с его бездуховностью и лицемерной моралью, перед лицом «растекания» качественного содержания человека, в неподготовленное сознание филистерского мещанского большинства Ф. Ницше буквально вбрасывает свою идею и созданный им образ сверхчеловека. Эпатируя и даже шокируя обывателя непривычной резкой определенностью, полемически заостряя качества своего героя, Ницше рисует образ, сразу ставший как бы вызовом обществу, в котором многие были склонны с некоторым опасением усматривать определенные черты античеловека… Однако истинный смысл его идеи сверхчеловека был направлен все-таки против подобного неадекватного понимания созданного им образа как представляющего его героя античеловеком. Желая создать образ человека активного и ответственного, Ницше в некой эпатирующей, хотя как бы и в неявной, непрямой форме ставил вопрос о качестве современного ему человека, о его способности быть и оставаться человеком в сложных обстоятельствах и неблагоприятных (при всяком возможном способе толкования) условиях, имея в себе и являя миру внутреннюю твердую духовную основу для сопротивления и действия. Герой Ницше представлен несколько тенденциозным способом отчасти еще и потому, что именно в сравнении с его сгущенными, гипертрофированными характеристиками публике будет легче прийти к адекватному пониманию истинной сути и смысла как реально сущего, так и реально должного.
Наименованием для такого сущностного облика, поднимающегося над прежним людским складом человечества, выступает термин «сверхчеловек». Следует сразу подчеркнуть, что под таковым Ницше разумеет не какую-то отдельную человеческую особь, в которой способности и намерения всем известного обычного человека гигантски умножены и возвышены. Слово «сверхчеловек» есть наименование сущности человечества, которое, будучи человечеством нового времени, начинает входить в завершение сущности его эпохи. Только лишь сохранение жизни в неизменном качестве в инерционной перспективе означает тенденцию к деградации. Действительная же цель жизни – в возрастании (возможностей, проявлений…), в усилении (качеств, проявляющих глубину природы и реализацию «замысла о человеке»). Живой и живущий хочет усиления, возрастания, возвышения жизни. Ибо это есть естественное качество здорового живого – не одно лишь сохранение, но развитие, усиление, возрастание…
В существующей ситуации, когда разговор о человеке, его содержании, его возможности (и необходимости) выступить в качестве творческого сверхчеловека становится неизбежен, хотелось бы обратить внимание на особое, хотя порой весьма неявно (или сложно опосредованно) выступающее, этическое измерение содержания сложной проблемы сверхчеловека. В частности, на существенное различие между понятием «сверхчеловек»,
ницшевским образом сверхчеловека или фрейдистским термином «сверх-Я». Если ницшевский образ полемически, даже вызывающе заострен 1 в некоторых своих проявлениях (хотя это не столько аморальность, как считают некоторые, сколько порой специфически экзальтированный имморализм), то понятие «сверх-Я», во-первых, авторитарно и самоцентрировано, во-вторых, несмотря на ожидаемое содержание, этот термин во всей внутренней природе человека главным образом учитывает отнюдь не сверх– , но как раз до– , т.е. бессознательные и предсознательные побуждения и обусловленности. В целом все такие и подобные им аспекты создают определенные трудности для адекватного понимания и современного человека, и человека выступающего (готового или даже должного выступить) ему антиподом, который заявляется как сверхчеловек 2 .1
Философия Ницше неизменно облачена в боевые доспехи, демонстрируя подчас экстатическую стремительность и натиск. Его позиция выступает своего рода антитезой взвешенной позиции весьма уважаемого им Гёте, который как бы увещевает: «Но ввысь не надо / Без меры влечься! / Смотри, не падай, / Не изувечься…».
2
Более подробный анализ этой проблемы, понятия сверхчеловека и его освещения в литературе см.: (Самохвалова, 2015).
Определенную трудность в трактовке проблемы сверхчеловека представляет также то, что в самом значении этого понятия, кроме необходимо конститутивных этических коннотаций, присутствует и ощутимая смысло-понятийная двойственность, и потому необходимо указать, когда эти два значения уравновешиваются, а когда разводятся, ибо начинают обозначать разные направления движения мысли (а возможно, и связанные с этим направления предметной активности). Так, в первом случае понятие «сверх» означает высшую степень присутствия какого-либо качества, например: сверхточный (предельно точный), сверхпрочный (максимально прочный) и т.п. – внутри тех рамок, которые определяют идентичность объекта, его принадлежность к классу аналогичных объектов. Во втором случае понятие «сверх» означает как бы преодоление самого этого качества через превосхождение его в устремленности к иному, более высокому одновекторному качеству, уровню или состоянию; в этом случае качество выходит за рамки, за пределы идентифицирующего его определения, занимая место «над»; например, сверхурочная работа (за пределами отведенного времени), сверхрешение, т.е. нахождение решения, выходящего за рамки возможно предполагаемых вариантов. Так, можно подниматься над собой; над какими-то людьми; над обстоятельствами; над внешней природой; над своей собственной природой. Иными словами, существует некое методологическое различение между процессами изменения и преобразования; так, при изменении – в любой его степени – объект остается тождественным сам себе, т.е. хотя и измененным, но тем же самым, тогда как при преобразовании объект становится другим, иным в целом, способным к отрицанию своего прежнего не только состояния, но и даже самого бытия.
Поэтому проблема во многих отношениях оказывается достаточно сложной, ибо предполагает необходимое приобретение человеком и многих качеств, которые в определенной степени изменяют его прежний статус, но одновременно важно, чтобы чаемый многими поколениями мыслителей-мечтателей, романтиков и максималистов высший человек, сверхчеловек 3 не оказался при этом неким вышедшим за пределы всего человеческого созданием (а может быть, даже уже и своего рода монстром, узурпатором, терминатором и т.п., ведь не случайно такие создания все чаще фигурируют и в современных произведениях искусства и тем более в судебной хронике). Иными словами, изменившись, сверхчеловек должен оставаться человеком в своем максимально возможном, усовершенствованном и как бы облагороженном человеческом качестве. Более того, человек и тем самым человечество, по мнению А.Г. Маслоу, необходимо должны становиться лучше, иначе они окажутся стерты с лица земли или будут жить под постоянной угрозой исчезновения (Маслоу, 1997, с. 32).
3
Можно сказать, что при всем различии представленных – и содержательно, и художественно – образов героев и «Мцыри» М.Ю. Лермонтова, и «Казнь Степана Разина» Евг. Евтушенко, и «Заповедь» Р. Киплинга – это в определенном смысле песни о сверхчеловеке.
В связи со всем этим, в частности, представляется актуальным и установочно важным разговор об аутентичной природе человека и о конститутивных ее составляющих, о возможности определить меру присутствия того или иного качества в его норме и в случаях ее превосхождения, о нравственно-этической оценке характера и цели подобного превосхождения. При этом становится все более актуальным способ самого понимания характера необходимого «превосхождения»: сверхчеловек возникает, когда человек возвышается до него, преодолевая в себе все человеческие недостатки и ограничения; или же когда он начинает презирать в себе все человеческое вообще как слабость и ограниченность, пытаясь освободиться от всех привязок к человеческому как природному (т.е. тем самым как бы косно-пассивному и заземленному), когда естественному предпочитает искусственное (считая, как герой известного романа Е. Замятина «Мы», идеалом «машиноравность», т.е. объективность, предсказуемость, надежность, отсутствие чувств и фантазий). Или же все-таки – когда, отвергая искусственное, он культивирует и «гиперболизирует» положительное естественное, видя в его усилении и развитии единственный адекватный источник реализации возможного человеческого потенциала. До каких пределов человек может «дополняться» искусственным, чтобы остаться творчески живым и саморазвивающимся?
Представляется, что все такие варианты – с их достоинствами и недостатками – следовало бы осмыслить для продолжения разговора о возможном развитии (вопроса о наличии или даже, может быть, необходимости границ для него) потенциала человека, о характере и способе этого развития, о расширении человеческих возможностей в мире – о собственно человеческих возможностях, а не своеобразных их «заменителях» или искусственных усилителях. Ведь если вернуть слову «сверхчеловек» его настоящий смысл, а не его идеологизированные (порой и отчетливо демонизированные) тем или иным историческим опытом и соответствующими интенциями употребления варианты значения, то смысл программы сверхчеловека вполне можно понимать как вектор утверждения перспективы развития человека против тенденции его перерождения в процессе инерционного «расслабления», если, принимая парадигму истолкования мира как неизбежно, удобно и естественно саморазвивающегося в направлении к упорядочению и гармонии, включать в нее и человека как своего рода объект.