Человекообразный

Этот неожиданный переход к первому лицу заставил его покраснеть. Теперь он уже не был холодным, ироническим наблюдателем.

– Итак, вы воспитаны в институте?
– спросил я.

– В институте? В университете, в Оксфорде, кафедра биологии, - сказал он гордо.
– Воспитан? Не то слово. Я выведен. Вот так, как морские свинки.

Я молчал. Он взглянул на меня и улыбнулся.

– Не хотите признать во мне ближнего?
– спросил он.

– Я происхожу от гиббона и, не стесняясь, говорю об этом. Это только я происхожу от обезьяны. Вы-то ведь нет. Я просто похож на вас? Да?

Он наклонился.

– Не знаю, - начал я.

Но он перебил:

– Ладно, ладно. Я много раз слышал это. Во мне пытались отыскать отрицательные черты, дошло до того, что мои глаза, веки, руки были признаны типично обезьяньими. Вы, наверно, тоже обнаружили что-нибудь подобное. Иначе говоря, меня надо запереть в клетку? Показывать?

– Но вы...

– Да, да!!
– кричал он.
– Я рассуждаю, как человек. Так же, как человек. Я - этакая очень умная обезьяна, не правда ли? А вы человек от дедов и прадедов? Может, вы ведете свой род от римлян? Может, от Вильгельма Завоевателя? А я твердо знаю, что происхожу от обезьяны. И вы это знаете. Все в Оксфорде знают - по крайней мере доктора и профессора. И Бэрнин... и Иверсон... И от кого? От гиббона, от прагиббона, млекопитающего, жившего еще вчера.

– Вы напрасно нервничаете, - сказал я, не зная, что можно сказать еще.

Я боялся, что он начнет смеяться. Но он вдруг успокоился.

– Все в порядке. Я только хотел вам объяснить. Ах, впрочем, ничего...

Он удобнее устроился в кресле.

– И что стало с Бэрнином?
– спросил я.

– Что? Ничего. Умер пять лет назад. Югович опечатал материалы. Работы были прерваны. Взамен я согласился на Ванденберг. На Марс, Юпитер, тау Кита. Буду астронавтом, пилотом. Через сто лет вернусь на Землю. Буду я - Чарльз Фоксор, made in Oxford, а Оксфорда, может, уже не будет? Тогда я сменил бы имя на Фоксор оф Оксфорд.

Он говорил это уже спокойно, очень спокойно и с легкой усмешкой.

– Вы входите в экипаж "Бонье"?
– я был заинтригован.

Пассажир английского межзвездного корабля! Это было интересней, чем обезьяньи воспоминания.

– До конечной станции Дублин пятнадцать минут, - заскрежетал динамик.
– Начинаем торможение. Внимание!

Загудели тормозные турбины.

– В экипаж "Бонье"? Да. Мне был предложен Марс, а я выбрал "Бонье". Вернусь через сто лет и не застану Иверсона. А, может быть, и Оксфорда. Может, будет война и Оксфорд сровняют с землей. А то сейчас он возвышается над ней. Впрочем, я бы не хотел, чтобы весь Оксфорд... Дейвис - он был ничего. Только Бэрнин и Германн. Ну, и Иверсон. Разве я знаю, что делается там, на физическом?.. Кажется, создают искусственные мозги. Этакие настоящие мозги, не арифмометры. Беседуют с ними. Монтируют контуры с инстинктом самосохранения. Исследуют предсмертные реакции. Видимо, биологи им завидуют... Иверсон как-то признался мне (о, я был с ним на "ты"), что будет работать с осьминогами. Хочет создать марсиан, тех, уэллсовских, а потом напустить на Лондон. Вроде той телепостановки, как пятьдесят лет назад в Штатах, только на самом деле. Этот старый Иверсон... Он не лишен фантазии. Однажды он пытался вмонтировать своему ассистенту электроды и управлять его мозгом. В связи с этим у него были какие-то неприятности...

Мы остановились. Двери раскрылись. Горели голубые лампы вокзала. Я вышел. Вслед за мной вышел и он, астронавт Чарльз Фоксор оф Оксфорд оф гиббон.

– Вы летите отсюда?
– спросил я.

Он кивнул. Чемоданов при нем не было, видимо, он отправил их багажом, это было гораздо дешевле.

– Я лечу специальной ракетой, - сказал он.
– Я здесь впервые. Не имею понятия...

Неожиданно рявкнул динамик:

– Мистер Чарльз Фоксор, вас приглашают в ракетную часть, четвертый павильон. Повторяю: мистер Чарльз Фоксор, ракетная часть, четвертый павильон.

– Да, но где это?
– сказал он, поморщившись, и оглянулся.

Голубой свет ламп местами был слабее, и куполообразный потолок горел полосками синевы.

– Я вас провожу, - предложил я.

– Пожалуйста.

Он благодарно взглянул на меня и пошел следом. Мы встали на подвижный ходок, двигавшийся между изгибающимися полукругом оранжевыми стенами. Я потянул спутника за рукав - пора было сходить. Мы прошли по просторной остекленной галерее и вышли наружу. Было темно и холодно.

– Какой номер павильона?
– спросил я.
– Кажется, четыре?

– Да.

Мы остановились перед шлагбаумом. Зеленый автомат, стоявший сбоку, осветил нас прожектором. Шлагбаум поднялся. Мой спутник перешагнул белую фосфоресцирующую линию и направился в сторону неоновой четверки на низком здании.