Чем никогда – баллада о писателе

Месяц, пока оформлялось переустройство на новую работу, прожил в своём чуланчике у родителей. Тягостно было их непонимание и упрёк во взглядах. Устроился простым электромонтёром на фабрике «Свобода», там обещали общежитие.

В общежитие получил койку в трёхместной комнате. Соседи попались весёлые, компанейские, любящие выпить, покутить, попеть песни из кинофильмов под гитару. В такой обстановке не до писанины в тетрадке, конечно. Но, по удаче, на работе была выделена служебная кандейка, в которой можно было в рабочий день уединиться и несколько страниц заполнить текстом, который уже мысленно сочинился. Выходил из кандейки только по вызовам в цеха. И передвигался по цехам как лунатик, как с ведром, заполненным до краёв водой, боясь расплескать сложившиеся в голове словесные обороты сюжетных ходов.

В душевном плане такое положение вещей вполне устраивало: не надо было, как в бытность главным энергетиком, переживать мучительный процесс, будто у оборотней в сказках, мигом менять своё обличье, притворяясь строгим начальником. Образовалась какая-то замкнутая сфера, общение лишь со своими мыслями, предназначенными для тетрадки. С одной стороны, да – устраивало такое, но с другой стороны – жгуче-остро хотелось знать мнение понимающего человека, о том, что там, в тетрадке… может быть, бред сивой кобылы и чушь несусветная. Ведь, по совести рассуждая, никто, кроме мальчишек на угольном ящике, положительных отзывов о его сочинениях не выражал.

Познакомился с девушкой, лаборанткой, которая подрабатывала перепечаткой на пищущей машинке. Отдал ей, договорившись о цене работы, чёрную тетрадку, заполненную уже до последней страницы. А для окончания «Холостого выстрела» приобрёл в канцтоварах новую толстую тетрадь в синей обложке с плакатными портретами молодых покорителей Целины. А в голове созревал, точно зерно при благоприятной погоде, сюжет нового романа. Хотелось быстрее закончить старый и взяться за новый. Видимо, будоражная атмосфера в стране, как в весеннем половодье, захватывала разливом энтузиазма и замкнутых в себе неактивных граждан.

Была и у самого мысль рвануть покорять целину под общим порывом романтизма на грани авантюризма. Опять стоял выбор судьбы, как у богатыря на распутье. Была мысль – бросить всё, чем жил раньше, свою писанину, свои сомнения, свою отшельническую непонятность для окружающих и начать жить с новой тетрадки, с новым сюжетом собственной жизни в её реальном воплощении.

Порыв в романтизм-авантюризм был разрушен в один момент, когда в инструментальную кандейку зашла та девушка-лаборантка, перепечатавшая его рукопись. Девушка с красной ленточкой в тугой темно-русой косе положила на верстак стопку машинописных листов, а затем всплеснула обеими руками.

– Как вы пишете! Как вы пишите… Я такого давно не читала. У вас всё из жизни. Порою грубо, но зримо. Вы не облизываете читателя елеем стилистики, вы наносите читательской душе рваные, секущие раны…

Сам Анатолий в это время точил на электрическом наждаке скобы для крепления проводов. Он выключил наждак и с изумлением уставился на девушку. Когда она вошла, он подумал, что за оплатой выполненной работы. А она – вон какую загнула тираду похвальную. Первая похвала от человека, прочитавшего его сочинения, называемые блажью всеми другими их не читавшими. Он всмотрелся внимательно в лицо лаборантки: нет ли там издёвки затаённой. Такие фразы заворачивает, как настоящий литературный критик в литературном журнале.

Девчонка-то с виду ничем не примечательная, кроме мощной косы на плече. Она откинула косу за спину, присела на топчан и сказала уже успокоенным голосом, без ноток восторга:

– Вы не думайте, что я дилетански тут своё мнение высказала. Я на вечернем учусь в университете на филологическом. Четвёртый курс. И хочу посвятить свою профессию литературоведческому анализу…

– Заметно, угу, – покачал головой Анатолий.

– Чего?.. Что заметно?

– Что начали уже посвящать.

Рабочий день подходил к концу. И девушку проводил до дома. Всю дорогу Ксения занималась «литературным анализом» недописанного романа, а сам «анализируемый автор», словно пересохшая почва капли дождя, молча впитывал в сознание её «научные слова».

– Я вам карандашом на полях отметила свои замечания, пожелания. Можно стёркой их потом аккуратно удалить. А как будет готов весь роман, обязательно несите его по всем журналам. Сейчас пришло ваше время, – уверенно заявила она на прощание. – Сейчас журналы ищут такую литературу.

Анатолий возвращался обратной дорогой, и в горле у него при воспоминании выслушанного то и дело образовывались противные слезливые спазмы. А в голове вертелась мелодия популярной песенки: «Отчего, почему – я не знаю сам, я поверил твоим голубым глазам…»

10.

В общежитской драке разбили нос и вывихнули руку. Пришлось взять бюллетень. Но, как говорится, что бог ни делает – всё к лучшему. Днём соседей по комнате не было, и он, накинув щеколду на дверь, в полном полёте вдохновения, левой рукой, положив правую руку возле тетрадки, гнал быстрые строчки, словно их кто-то ему диктовал. Закончилась синяя тетрадь и заключительные фразы «Холостого выстрела» дописывал на внутренней стороне обложки.

Навестил Ксения. Ксюша принесла домашних вареников с картошкой и солёной кильки. Забрала для перепечатки тетрадь с законченным романом, обещав горячо, будто сама себе клялась, что перепечатает его в сверх рекордные сроки. Категорически отказалась брать деньги за свою работу. Пригласила в гости – познакомить с мамой.

Относительно Ксюши, худенькой, энергичной девушки, никаких половых импульсов не возникало. Для снятия мужского напряжения заезжал в Марьину Рощу к давнишней знакомой – «общей давалке» Соньке. Не получалось уподобиться монашеской отрешенности классиков русской литературы, как их представляла социалистическое литературоведение. Случалось и напиваться до трясучего похмелья, и в драках на общежитской кухне махаться с криком «всех порешу… где мой кортик!..». И по бабам тянуло прошвырнуться, когда вдохновенье иссякало.

А Ксюша, судя по всему, готова была не только душу, но и тело положить во славу новой русской литературы. В её голубых глазах пылал, как любили выражаться классики, огонь страсти. Познакомила с мамой, а жили они в коммуналке трёхэтажного дома недалеко от тюрьмы «Матросская тишина» и вся комната по стенам в книжных полках, на круглом столике – массивный как рояль, чёрный железный «ундервуд». И мама смотрела на гостя весьма благожелательно, как на будущего зятя.

Машинописный вариант «Холостого выстрела» был изготовлен в четырёх экземплярах. Последний экземпляр получился совсем слепой и трудно читаемый, но Ксюша сказала, что его в редакции носить не нужно, а оставить в своём архиве для «дальнейшего размножения, если понадобиться». Правили машинописную рукопись вместе, и некоторые страницы Ксюша перепечатывала заново. Упаковали в три папочки с завязками, и направленный по указанным Ксюшей адресам Анатолий развёз свой роман.

Опять началось то жгучее чувство ожидания, как и бывало в истории с пиратскими рассказами, когда утром, проснувшись, первым делом возникали мысли о конверте с ответом в почтовом ящике. Но, страшно было даже подумать, что если с романом случится тот же итог – сердечный ожог будет больнее. Может быть даже со смертельным запоем от невыносимой обиды на самого себя за ошибочно выбранный жизненный путь.

Конец ознакомительного фрагмента.