Чемпионы Темных Богов

— Довольно, — произнес низкий глубокий голос, донесшийся от Линисы, но ей не принадлежавший.

Линиса медленно прошла вперед, ее движения были по-кошачьи грациозными, несмотря на массивные доспехи. В глазах ее шлема горел холодный свет. Иобель держала болтер в руке, но уже знала, что если нажмет спусковой крючок, ничего не произойдет.

Послушница присела и подобрала с земли пригоршню серого пепла. Инквизитор моргнула. Что-то кричало внутри нее, голос, говоривший ей отступить — голос, звучавший как ее собственный.

Линиса позволила пыли слететь с пальцев.

— Кости легиона, погребенные под пеплом всего, что они построили.

— Ариман, — выдохнула Иобель.

— Этого было достаточно, не так ли — прийти сюда, коснуться первой могилы моего легиона? В этот момент ты поняла, что все, найденное тобою о нас, было правдой, — Ариман указал на инквизиторский символ, который Иобель все еще сжимала в руках. — И этой безделушки было достаточно, чтобы повести тебя дальше и продолжить охоту за правдой, — Ариман встал, и очертания Линисы начали размываться в движении, спиралью свиваясь в циклон из пыли. — И здесь и сейчас, мне этого достаточно для того же.

Иобель затряслась. Туман и земля исчезли. Они стояли среди пустоты. Очертания Линисы растаяли. Во взвихрившемся перед ней облаке пыли блестели две холодные точки света. Она почувствовала, как сила воли пытается удержать ее на месте.

— Нет! — сумела крикнуть она, прежде чем пылевая буря поглотила ее.

— Почему я здесь?

Астреос увидел, как тонколицый человек шагнул ближе.

— Ты здесь потому, что ты — предатель — ровным голосом сказал человек. — Ты здесь потому, что твой хозяин бросил тебя. Ты здесь, дабы рассказать нам все, что ты знаешь.

— Предатель… Я не предатель.

Тонколицый человек покачал головой. Старуха и стеклянноглазый человек позади него обменялись взглядами.

— Прости, возможно, сейчас ты в это веришь. Возможно, ты верил в это и раньше, но то, во что ты веришь, не меняет правды. Ты нарушил клятвы, ты принял силы, которые жаждут только порабощения человечества, и ты поднял оружие против тех, кто сражался ради его сохранения. Ты — прислужник разрухи, Астреос.

— Я… — слово застряло у Астреоса в горле, — … не помню.

— Нет, твой разум поврежден. Но если ты способен вспомнить, ты вспомнишь.

Астреос не ответил. В мыслях словно клубился туман. Кем он был? Он узнал имя, которое дал ему человек, но было ли это его настоящее имя? Другие образы и обрывочные воспоминания кружили у самой границы сознания, а затем рассеивались обратно в дымку. Воспоминания были. Он чувствовал, что те ждут у края восприятия, подобно зданиям разрушенного города, вырисовывающимся из тумана. Астреос хотел узнать, кто он такой, и почему он здесь, прикованный к металлической плите. Он пробыл здесь какое-то время, но не был уверен, как долго. Он помнил, что раньше ему уже задавали эти вопросы, что была боль, но он не помнил ни подробностей, ни того, как долго продолжался цикл боли и вопросов. Было только тупое болезненное чувство, что эти вопросы он уже спрашивал, и в ответ его спрашивали о том же.

Тонколицый человек не шевелился; Астреосу казалось, будто он ждет.

— Как тебя зовут? — спросил Астреос.

— Мое имя сейчас едва ли имеет знание, — произнес человек и оглянулся на старуху и кристальноглазого человека. — Я — инквизитор. Если нужно, считай меня за такового.

— Инквизитор, — осторожно повторил Астреос. Где-то в тумане его памяти что-то сдвинулось и затрещало. Это слово что-то для него означало, нечто большее, нежели его очевидное значение. — Ты называешь меня предателем, и думаешь, будто я расскажу все, о чем ты спросишь?

— А ты сам веришь в то, что ты — предатель?

— Нет, — без раздумий сказал Астреос.

— Вот тебе и ответ.

— Я не помню, кто я, или почему оказался здесь, — Астреос устало хохотнул. — Что ты хочешь узнать?

— Все, — ответил инквизитор. Он провел рукой по лбу, и сделал тщательно контролируемый выдох. — Начнем с того, что ты помнишь — тебя зовут Астреос.

— Нет, — сказал Астроес. Он ощутил, как в разуме открылся карман воспоминаний. Говорить казалось ему хорошей мыслью, разговор как будто прояснял его память. — Это мое имя, но не первое мое имя, — он прервался, облизал пересохшие губы. Его наполнили образы и ощущения. Он увидел лица и почувствовал круговорот запахов, которые не были реальными для него долгое время, но стали реальными сейчас, более реальными, чем лицо инквизитора и боль в голове. Он начал говорить, его голос словно доносился от кого-то другого и из какого-то другого места.

— При рождении меня назвали Меллик. В детстве было много дыма, а небо всегда имело цвет меди. Я помню башни, вздымавшиеся до облаков. Они были покрыты огнями и извергали пламя. Думаю, у меня были сестры. Я не помню название дома, или как звали остальных. Я помню лишь то, что меня звали Меллик. Я все еще слышу, как кто-то зовет это имя. Я привык прятаться на крышах или заползать в переходы, и просто ждать, пока все не утихнет. Мне не нравились люди, и они также не любили меня. Я был другим, все это знали, хотя об этом я им никогда не говорил. Но я мог их слышать. Я чувствовал их страх и ненависть, касавшиеся моей кожи всякий раз, когда они смотрели на меня.

Астреос остановился. Вокруг него вращались фрагменты воспоминаний, показывая ему отражения лиц, эхо голосов. Он наблюдал за ними, зная, что все они что-то значили для него, но не в силах понять, что же именно.

— Большинство из твоего рода не могут такое помнить, — сказал инквизитор. Образы прошлого померкли.

— Моего рода? — переспросил Астреос. Инквизитор кивнул.

— Псайкеры Адептус Астартес.

— Так вот кто я такой?

Инквизитор приподнял бровь.

— Ты помнишь, как говорить, помнишь, что такое сервочереп, но не помнишь, кто ты, — он улыбнулся, сверкнув серебряными зубами. — Что еще ты помнишь, Астреос?

Астреос машинально попытался закрыть глаза. В ответ над глазными линзами сервочерепа сомкнулись створки. Вид с камеры сменился перемежаемой статикой тьмой.

— Я помню день, когда пришли корабли. Они пронзили серое небо, больше башен, больше чего-либо. Они забрали свет. Я знал, что они явились за мной, даже до того, как начали вещать громкоговорители, я знал это. Я прятался, но меня нашли. Люди, которых я знал, помогали им, рассказывали, где любил прятаться странный ребенок. Проснулся я уже в другом месте. Там были крики и боль, и мгла, и больше света, чем я когда-либо видел. Так продолжалось очень долго. Затем меня забрали в другое место, где было еще больше боли. Вопросы. Проверки…

Его голос постепенно затих. Он снова увидел мужчин и женщин в плотных масках на пряжках, волочивших его на цепи. Там были машины, и крики, которые проникали сквозь стены и попадали в его сны. Они длились бесконечно, но никогда не были одними и теми же. Неизменным оставалось только воспоминание о страхе и боли.

— Ты помнишь еще что-либо?

— Да, — медленно сказал Астреос. Теперь воспоминания приходили быстрее, сумрак рассеивался, когда он пробегался по своему прошлому. — Я помню еще один корабль, но я был уже один. Комната была серебряной. Было холодно. Следующее, что я помню, был великан в черных доспехах. У него был череп вместо лица и красные глаза. Там был еще второй великан, но он был в синем, и его… его глаза. Я чувствовал их внутри черепа. Они сказали…