Черчилль и Гитлер

Много мужчин и много женщин на Острове, которые, когда придет час их сурового испытания, будут ощущать утешение и даже гордость от сознания того, что они разделяют страдания наших парней на фронте – солдат, моряков и летчиков, да благословит их Господь – и принимают на себя хотя бы часть тех атак, которые должны выдержать фронтовики. Разве не наступило время для всех сделать самое большое усилие, какое только есть в наших силах?

Обращаясь к народу таким образом еще до того, как Британия подверглась нападению, Черчилль превратил нервничающих и напуганных, по вполне понятным причинам, людей в героев. Даже если его уверенность в окончательной победе разделяли не все, никто не сеял пораженческие настроения, высказывая вслух свои опасения. Это было высшее проявление лидерских качеств со стороны Черчилля. Вот что он сказал в Палате общин 4 июня 1940 г.:

Нам сообщили, что у господина Гитлера уже есть план высадки на Британские Острова. Это то, о чем часто раньше помышляли. Когда Наполеон расположился у Булони на год со своими плоскодонками и своей Великой Армией, ему сказали: «Много трудностей нас ждет в Англии». И их будет несомненно гораздо больше, так как Британские Экспедиционные Силы вернулись… Даже если огромные просторы Европы, многие древние и прославленные государства пали или могут попасть в тиски гестапо и других гнусных машин нацистского управления, мы не сдадимся и не проиграем. Мы пойдем до конца, мы будем биться во Франции, мы будем бороться на морях и океанах, мы будем сражаться с растущей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем защищать наш Остров, какова бы ни была цена, мы будем драться на побережьях, мы будем драться в портах, на суше, мы будем драться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не сдадимся.

«Перед нами лежат долгие темные ночи суровых испытаний, – предупреждал он в одном из особенно мрачных радиообращений. – Нас несомненно ждут не только великие опасности, но и множество бед, множество ошибок, множество разочарований. Смерть и горе будут сопровождать нас на нашей дороге, и только непреклонная решимость и мужество будут нам защитой. Мы должны объединиться, мы должны сохранять присутствие духа. Мы должны быть непреклонны». Одним из тех, кто сразу же распознал стратегию, скрывавшуюся за мрачной прямотой Черчилля, был Йозеф Геббельс. «Его слоган про пот, кровь и слезы сделал его практически неуязвимым для ударов, – писал нацистский министр пропаганды в журнальной статье, озаглавленной «Трюки Черчилля». – Он подобен врачу, который предсказывает, что пациент умрет, и каждый раз, когда состояние того ухудшается, самодовольно объясняет, что все идет именно так, как он и предполагал». Готовя людей к плохим новостям, Черчилль лишал победы нацистов их пропагандистской ценности. Как они могли подорвать моральный дух британцев, если те уже слышали самое плохое от самого премьер-министра.

Когда Черчилль произносил в Палате общин речь, в которой объяснял эвакуацию из Дюнкерка, он понимал, что должен подать хоть какую-то надежду – пускай слабую, чтобы вдохновить народ Британии на борьбу. Фактором, на котором он решил сделать акцент, была возможность, как он в глубине души знал, совершенно ничтожная, что Соединенные Штаты в скором времени могут вступить в войну. В заключении он призвал продолжать борьбу «до тех пор, пока, в благословенное Богом время, Новый мир, со всей его силой и мощью, не отправится на освобождение и спасение старого». Из неофициальных бесед с президентом Рузвельтом он знал, что неспровоцированное прямое военное вмешательство Америки по-прежнему представляет собой весьма отдаленную возможность, но вести за собой значит давать надежду, какой бы иллюзорной она ни была.

Важным моментом было то, что если британцы и обманывались, мало кто из них хотел быть обманутым. Профессиональные аферисты подтвердят, что для того, чтобы «игра» была успешной, «жертва» должна, по крайней мере, подсознательно, хотеть быть обманутой. Именно это произошло с коллективным подсознанием британского народа в 1940–1941 гг.: люди верили Черчиллю потому, что внушили себе, и потому, что другой альтернативы не существовало, что мир с Гитлером слишком ужасен и позорен, чтобы даже думать о нем. Но если бы кто-то спросил британцев, каждого по отдельности, действительно ли они верят в то, что Америка вступит в войну, или что весь европейский континент можно подвергнуть блокаде с целью вынудить врага сдаться, или что Германию можно победить любым из способов, которые, по мнению Черчилля, вселяли надежду в те непростые, но при этом грандиозные тринадцать месяцев, они бы с трудом смогли объяснить, что же заставляет их верить в окончательную победу.

Получение неограниченных полномочий

Черчилль еще со времен Дарданелльской катастрофы в период Первой мировой войны знал, что «проводить крупную операцию, находясь в положении подчиненного», ошибочно. Он также писал: «Одной из моих фатальных ошибок было пытаться добиться успеха в большом предприятии, не обладая при этом неограниченной властью, которая легко могла бы его обеспечить». Помня об этом, он решил заполучить такие полномочия, когда пришел к власти в мае 1940 г.

Как сказал Черчилль, войны не выигрывают, покидая поле боя, как не выигрывают их одними лишь воодушевляющими речами. Одним из первых шагов на посту премьер-министра стала попытка изменить неповоротливый механизм принятия решений, доставшийся в наследство от Чемберлена. Черчилль справедливо жаловался, что все «решается для большинства разумением большинства после консультаций со всеми». Про Комитет обороны Империи, отвечавший за разработку стратегических планов, но не за проведение операций, он сказал, что его деятельность являет собой «максимум изучения и минимум действия».

Черчилль решил соединить ответственность с полномочиями действовать. Он не одобрял комитеты, имевшие чисто консультативную направленность. Война, говорил он, больше «похожа на то, как один разбойник бьет другого дубинкой по носу» [71] . С той же прямолинейностью он жаловался Гарольду Макмиллану: «Можно взять самого храброго моряка, самого бесстрашного летчика и самого отважного солдата, собрать их вместе – и что вы получите? Сумму их страхов». Макмиллан вспоминал, что это было сказано «с присвистом»

71

Brendon, Churchill, op. cit., p. 140.

Черчилль успешно модернизировал процесс принятия решений, так же как проделывал это ранее, будучи министром по поставкам снаряжения и занимая должность в министерстве по делам колоний. Он знал, что нужно делать, чтобы не задушить подчиненных излишним вниманием к деталям и дублированием распоряжений. Во время войны он в полной мере использовал свои прекрасные организаторские способности, стремясь сократить случаи пересечения правительственного и административного функционала. Ему даже удалось упростить административную лексику: добровольцы местной обороны (Local Defence Volunteers) превратились в войска местной обороны (Home Guard), центры общественного питания (Communal Feeding Centres) в британские рестораны (British Restaurants), и т. д.

Военный кабинет, куда входили 10 человек, был слишком большим, так же как в начале Первой мировой войны. Одной из ошибок было то, что он включал сразу трех военных министров, что обуславливало чрезмерно широкий характер обсуждений, зачастую перераставших в разработку плана боевых действий. Чемберлен предпринял попытку решить эту проблему, сформировав военный координационный комитет во главе с лордом Чатфилдом. В его задачу входило координировать действия отдельных видов вооруженных сил в соответствии со стратегией, определяемой военным кабинетом. Этот комитет имел чисто консультативные функции, не имея при этом возможности контролировать действия боевых частей и отдавать приказы. В апреле 1940 г. он был упразднен по настоянию Черчилля, который, тем не менее, продолжал жаловаться на то, что у него «нет полномочий принимать или исполнять решения». Став премьер-министром, он вдвое сократил военный кабинет, оставив в его составе только пять членов. «Дни, когда мы занимались только координацией, к счастью, прошли, – писал впоследствии один из них. – Теперь мы определяем направление, руководим, действуем – и делаем это с энтузиазмом!» [72]

72

Hayward, Churchill on Leadership, p. 73

Черчилль на этом не остановился. Он немедленно начал добиваться еще больших полномочий, полагая, что, по его собственному выражению, стратегические провалы в войне являются результатом «полного отсутствия руководящего разума и командной силы воли». Вести войну под началом комитета было плохой идеей, но хуже всего было отсутствие четкого разделения между процедурой принятия политических и военных решений. Учреждение нового поста министра обороны, который он сам же и занял, назначив надежного генерала Исмея своим личным помощником, ставшим связующим звеном между ним и начальниками штабов, было политически верным решением. Благодаря этой новой структуре Черчилль сосредоточил в своих руках больше власти, чем любой из прежних премьер-министров. Он взял на себя непосредственную ответственность за разработку планов военных действий и их осуществление, но при этом не создавал министерство обороны со всеми его расходами и бюрократическим аппаратом. Он предупреждал Исмея: «Мы должны быть очень осторожны, чтобы не определить наши полномочия слишком четко». Сохраняя гибкость и размытость границ своих полномочий, им удавалось добиться гораздо большего, чем если бы они действовали в рамках предписаний из Уайтхолла, Вестминстера или – что имело бы наибольшую сдерживающую силу – на основе прецедентов.