Черчилль и Гитлер

Лидеры, по-видимому, еще больше проникнут в нашу повседневную жизнь, поскольку политику проще всего делать с помощью средств массовой информации, и в этом смысле проще всего сконцентрироваться на каком-то одном лидере или еще лучше на двух противниках. Эта потребность при общей тенденции обращаться фактически к самой интеллектуально неразвитой части электората – по крайней мере, среди тех, кто принимает участие в голосовании – неминуемо привела к общему снижению стандартов во всем, что касается речевого воздействия, – процесс, которому во многом способствуют сегодня сами политики.

Вот выдержка из речи Уильяма Гладстона, в которой он критикует представленный Бенджамином Дизраэли бюджет 1852 г. (а вместе с ним и все правительство тори):

Я с сожалением вспоминаю те дни, когда я был ближе ко многим моим почтенным друзьям, чем сейчас, и чувствую, что обязан использовать ту свободу слова, которую, я уверен, вы, как англичане, мне простите, и сказать вам, что если вы дадите свое согласие и разрешение на этот в высшей степени ошибочный и вредный закон, на котором основывается финансовая схема правительства, – вы можете не услышать мой призыв – то этим окажете поддержку канцлеру казначейства; но я верю, что придет день, когда вы вспомните это голосование – последствия которого рано или поздно проявятся – и испытаете горькое, но запоздалое и бесполезное раскаяние. [5]

5

Brian MacArthur (ed.), The Penguin Book of Historic Speeches, 1995, pp. 300-1

Это, возможно, была одна из самых длинных речей «великого старца», но можете ли вы представить кого-нибудь из современных политиков произносящим что-нибудь подобное? Безглагольные предложения из трех слов, умело подобранные цитаты, известные фразы из футбольных репортажей или мыльных опер – все это инструменты современной политической риторики.

Лексический запас политиков древности, включавший литературные и античные аллюзии, просто не подходит для современной жизни, поскольку снижение образовательных стандартов делает невозможным для большей части электората его понимание, даже если интеллектуальный уровень самого политика позволяет ему произносить речи нужного масштаба. Великий государственный деятель, один из лидеров партии вигов, лорд Брум говорил: «Образование помогает руководить людьми, но мешает манипулировать ими; помогает править, но не позволяет порабощать». Страшно подумать, что может быть верно и обратное высказывание, о недостатке образования, которое вполне можно применить к избирателям ближайшего будущего.

Это не просто реакционный снобизм – я совсем не хочу быть похожим на принцессу Петипуа из романа Дизраэли «Конингсби», считавшую своим долгом «отомстить виновным в свержении династий и изгнании аристократии», – но факт остается фактом: Гладстон, Дизраэли, Розбери, Бальфур и лорд Солсбери рассматривали политику как процесс, способствующий прогрессу, и намеренно стремились к тому, чтобы в их речах образовательной составляющей было не меньше, чем убеждающей. Немногие политические лидеры современности имеют столь же благую цель, а те, кто пытается сделать свои выступления поучительными, звучат педантично и самодовольно.

Теперь, когда, как и предсказывал Аристотель, демократия скатилась к демагогии, нет в мире более бесстыдной формы государства, чем абсолютная демократия, поскольку оно не способно допустить, что ее правитель, народ, может ошибаться. Сегодня политических лидеров обвиняют в социальных проблемах, которых при старых олигархиях практически не было. Наряду с этими обвинениями существует подсознательная уверенность в том, что государственным деятелям под силу изменить все, даже человеческую натуру. Это абсурдное предположение становится особенно очевидным во время встреч премьер-министра с народом, когда Тони Блэра периодически просят принять законы, которые в прежние времена по праву оставлялись священнослужителям, провозглашавшим их во время богослужения, или же, в некоторых случаях, доверяли святым с их божественным вмешательством. «Парламент может запросто издать закон о том, что все должны быть добрыми и хорошими, – писал лорд Солсбери в одной из своих статей для «Saturday Review» в 1860-х гг., – или что земное притяжение не должно больше заставлять мойщиков окон падать с подоконников, но вот воплотить его в жизнь будет куда сложнее».

Момент, в который современное политическое лидерство проявляется наиболее ярко в мирное время, наступает в период избирательных кампаний, предшествующих всеобщим выборам. Он неприятен для всех и каждого, даже при условии ослабления чувства человеческой гордости и достоинства. Парламентские выборы 1992 г. в Великобритании в этом смысле продемонстрировали особенное падение этих добродетелей, когда прения сторон свелись к упрекам в «двойном» повышении налогов, а правительство обвинило оппозицию во лжи.

Что бы на это сказал сэр Макс Бирбом? Обратимся к его лекции 1943 г., посвященной Литтону Стрейчи: «Говорят, что наступил век «простого человека». Мне нравится думать, что утром 1 января 2000 г. люди станут свободными и смогут расцепить руки, подняться с колен и поискать другую, возможно, более разумную форму веры». Сейчас этот рубеж нами преодолен, и нет никаких признаков того коленопреклонения. Если Фрэнсис Фукуяма в своей книге «Конец истории и последний человек» верно предсказал распространение социальной демократии во всем мире, то его уже и не будет.

«Войны народов будут намного ужасней, чем войны королей», – предупреждал Черчилль в своей речи в Палате общин, посвященной бюджету вооруженных сил в 1901 г. Поскольку, как он писал в своем романе «Саврола»: «Рыцарское благородство не входит в число добродетелей деятельной демократии» [6] . Черчилль, рыцарь демократии, обозначил эту проблему, когда, туманным ноябрьским днем 1947 г., рисуя у себя в кабинете в поместье Чартвелл, задремал и увидел во сне своего отца. Возможно, судя по записанному им собственноручно рассказу об этом происшествии, это было видение: «Внезапно меня охватило странное чувство. Я обернулся с палитрой в руке и увидел в красном кожаном кресле с высокой спинкой отца», который вот уже пятьдесят два года как умер. В ходе «беседы» сын поведал отцу, являвшемуся создателем демократии тори, что: «После установления демократии нам осталось только воевать» [7] .

6

Churchill, Savrola, p. 156

7

Gilbert, Winston S. Churchill, vol. 8, p. 369

Демократия не только играла руководящую роль в самых кровавых войнах в истории человечества, но и была той целью, во имя которой велись некоторые из них, например, война во Вьетнаме и в Персидском заливе. Когда кто-то сражается за идею, а не за конкретный географический объект, например Силезию или Эльзас-Лотарингию, почти невозможно прийти к мирному соглашению. Войны за демократию становятся войнами не на жизнь, а на смерть; будучи современной светской религией, демократия требует безоговорочной капитуляции. Она презирает компромиссы подобно участникам восьми религиозных войн, которые раздирали Францию в период между 1562 и 1595 гг. Предъявляемое к Германии во время Второй мировой войны настойчивое требование о безоговорочной капитуляции привело к ее затягиванию, тогда как прежде, в восемнадцатом столетии, войны ограничивались династическими столкновениями, которые, как правило, исчерпывались, когда очередная провинция была захвачена и можно было подписывать мирный договор. Черчилль осознавал эту проблему и смог лишь предотвратить войну с франкистской Испанией, произнеся в Палате общин речь, в которой подчеркнул: «Следует делать различие между человеком, который сбил вас с ног, и тем, который вас не трогал…». Если бы «холодная война» 1946–1989 гг. перешла в прямое военное противостояние мировых супердержав, то оно, вероятно, окончилось бы только после массированного уничтожения сил противника, поскольку демократия, как выразился лорд Солсбери о воинствующем христианстве, сталкиваясь с решительным сопротивлением, теряет способность следовать по умеренному пути.

Живший в XIII в. сиенский священник Св. Пелегрино Лациози, исцеливший себя молитвой от болезни является покровителем желающих исцелиться от рака. Так что, возможно, он наблюдает за увеличением числа специалистов по связям с общественностью, вцепляющихся в британское политическое тело с тем, чтобы удержать лидеров, насколько это возможно, дальше от народа, который они возглавляют. Мистер Уортон в романе Э. Троллопа «Премьер-министр» представлял собой «тори старой школы, ненавидевшего компромиссы и в душе презиравшего класс политиков, для которых политика была скорее профессией, нежели мировоззрением». Сегодня лидеры в Британии и Америке – любых партий – все больше и больше приходят в политику как в профессию, а не из искреннего чувства общественного долга, и все меньшее их число имеет свой «хинтерлэнд», современное сленговое обозначение интересов, лежащих вне политической сферы.

Этот процесс негативно сказался на руководящих качествах, поскольку современные политические деятели почти неспособны отказаться от принципиальных разногласий или мелких нарушений из-за того, что вся их жизнь заключена в политике. Когда в июле 1954 г. сэр Томас Дагдейл, министр сельского хозяйства в послевоенном правительстве Черчилля, подал в отставку из-за дела о принудительном отчуждении земли в Кричел Даун прежде, чем кто-либо заговорил об этом, и вернулся к традиционным сельским занятиям, едва ли он испытывал сожаления по поводу своей испорченной карьеры. Сегодня министры держатся за свои места, пока над ними не нависает угроза отставки. Это один из наименее поучительных примеров в политике, подрывающих уважение народа к своим лидерам.