Черчилль. Биография

Министерство вооружений располагалось на Нортумберленд-авеню, в реквизированном правительством отеле «Метрополь» у Трафальгарской площади. Насколько мог судить его предшественник доктор Эддисон, члены секретариата министерства не очень дружелюбно отнеслись к приходу Черчилля. Эддисон представил его 24 июля. Один из старших чиновников министерства, Гарольд Беллман, позже вспоминал, что новый министр был принят довольно холодно. Однако, по словам Беллмана, Черчилль начал разговор с заявления: «он понимает, его «популярность равна нулю». Затем резко перешел к разговору о наращивании производства вооружений. Пока он разворачивал перед нами свои планы, атмосфера ощутимо менялась. Те, кто пришел, чтобы проклясть его, остались, чтобы поддержать».

Между тем враждебное отношение к Черчиллю сохранялось. 3 августа Morning Post писала: «Опасная и неопределенная величина, мистер Уинстон Черчилль – эта блуждающая почка в теле политики – снова в Уайтхолле. Мы не имеем ни малейшего представления, чем он намерен заниматься, но, судя по прошлому опыту, рискнем предположить: всем, чем угодно, кроме своего дела».

Через четыре дня ему предстояло пройти первое испытание в ранге министра – заняться разрешением длящегося полтора года трудового конфликта, который привел к остановке работы оружейных заводов сэра Уильяма Бердмора и других заводов в районе Клайда. Нескольких лидеров забастовщиков не только уволили с завода Бердмора, но арестовали и запретили находиться в Глазго. Три министра – Ллойд Джордж, Эдвин Монтегю и Эддисон, все, кстати сказать, либералы – поддержали решение суда.

Стремясь разрешить конфликт, Черчилль пригласил лидера «изгнанников из Клайда» Дэвида Кирквуда, своего ровесника, в министерство. В мемуарах Кирквуд вспоминал: «Я ожидал столкнуться с высокомерием, армейской четкостью и резкостью, но, как только появился Черчилль, понял, что был не прав. Он вошел с широкой улыбкой на свежем лице, поздоровался просто, без чванства и начальственных манер. Я почувствовал, что нашел друга». Перед началом беседы Черчилль позвонил в колокольчик и сказал: «Давайте-ка выпьем по чашечке чая с кексом». Кирквуд был поражен: «Человек, который, казалось, должен быть выше мелочей, предлагает мне чай с кексами – своего рода хлеб-соль дружбы. Это было потрясающе. Мы обсуждали дело за чаем».

Кирквуд потребовал восстановления уволенных в обмен на обещание, что они вернутся к работе. Черчилль оценил патриотизм Кирквуда и дал обещание немедленно оказать давление на Бердмора, чтобы тот восстановил их. Через три дня забастовка закончилась. Кирквуду предложили должность управляющего на патронном заводе Бердмора «Майл Энд» в Лондоне. «Неизлечимый зуд сделать что-нибудь поразительное, – написала Morning Post, осуждая соглашение, – уже сказался на мистере Черчилле. Он отметил свое пребывание на посту предложением дружбы «изгнанникам из Клада», шайке опасных и отъявленных подстрекателей, как всегда провоцирующих беспорядки среди трудящихся». Через шесть недель после восстановления на работе Кирквуд придумал схему поощрения рабочих, которая подняла производительность на заводе «Майл Энд» на самый высокий уровень в Британии.

15 августа Черчилль представил в палате общин проект закона о продукции военного назначения. Законопроект, как он объяснял, был направлен, с одной стороны, на увеличение производства, с другой – на сохранение согласия в промышленности. Для высококвалифицированных специалистов предлагалось специальное денежное поощрение. Кроме того, ни один рабочий не должен быть наказан за принадлежность к профсоюзу или за участие в трудовом конфликте. «Хотя в некотором смысле это может нанести вред производству, – объяснял Черчилль, – но зато снимает подозрения в нечестных намерениях. Войну не выиграть, если мы не будем опираться на поддержку огромных масс трудящихся нашей страны. Если они не окажут поддержку своей лояльностью и добровольной решимостью, нас могут ожидать катастрофические результаты».

Черчилль не входил в число военных министров, но посещал те заседания, где обсуждались вопросы вооружений. 15 августа он по собственной инициативе высказал мнение о выделении России британской полевой артиллерии. Дерби выразил протест Ллойд Джорджу и уговорил сделать то же самое начальника имперского Генерального штаба сэра Уильяма Робертсона. На втором совещании в этот же день он высказался в пользу передачи морских пушек из флота в армию. Задачей Черчилля была организация производства военной продукции в Британии и удовлетворение запросов на нее. Соответственно, он полагал, что должен указывать, каким образом лучше ее использовать. Существовало значительное количество пушек, от которых отказалось Адмиралтейство. Он сказал, что военное министерство могло бы использовать их на суше. Первый лорд Адмиралтейства сэр Эрик Геддес, не присутствовавший на этом совещании, узнав о выступлении Черчилля, немедленно подал протест. И он, и Дерби пригрозили отставкой, если вмешательства Черчилля не прекратятся.

Через три дня после этого совещания Черчилль объявил о новой структуре министерства. Это были изменения, направленные, как он сказал, на то, чтобы «более экономичными, более расчетливыми и гармоничными действиями способствовать дальнейшему укреплению военного могущества». Вместо пятидесяти полунезависимых отделов он учредил совет по вооружениям, состоящий из одиннадцати членов, каждый из которых должен был отвечать за несколько связанных между собой производств. Секретариат совета должен был координировать и контролировать методы работы. Руководителем секретариата Черчилль назначил своего бывшего секретаря в Адмиралтействе Джеймса Мастертон-Смита, а своим личным секретарем Эдварда Марша.

Совет по вооружениям собирался раз в неделю. Специальные вопросы передавались на рассмотрение комитетам совета. В течение пятнадцати месяцев их было создано семьдесят пять. Десятки бизнесменов и промышленников принимали участие в деятельности министерства, работая бок о бок с государственными служащими. Черчилль читал доклады комитетов и визировал их. 4 сентября на совещании он поднял вопрос об авиации. «Слишком долго, – заявил он, – авиация была обузой для других родов войск. Но в настоящее время есть только два способа победить в войне, и оба начинаются с буквы А. Один способ – аэропланы, другой – Америка. Это все, что осталось. Все остальные способы исчерпаны».

Черчилль оказался в своей стихии: работа и четкий план. «Если четко знаешь план военных действий, тебе легко работать с имеющимся материалом», – заявил он коллегам. А через пять дней написал Ллойд Джорджу: «Это очень серьезное министерство, почти такое же интересное, как Адмиралтейство, с гигантскими возможностями сражаться как с адмиралами, так и гуннами. Мне очень нравятся эти умные деловые люди, которые стремятся максимально помогать мне. Очень приятно работать с компетентными людьми».

12 сентября Черчилль впервые отправился во Францию по делам Министерства вооружений. Из Кале они с Маршем поехали в зону боевых действий. В Месене, как им сказали, было опасно, поэтому они направились к хребту Витсхете, который два месяца назад заняли Ирландский и Ольстерский полки. Не успели они добраться до хребта, как в пятидесяти метрах от них начали рваться немецкие снаряды; осколки падали на расстоянии четырех-пяти метров. «Уинстон вскоре решил, что оставаться здесь глупо, – написал Марш приятелю, – и мы начали пробираться назад по Витсхетскому лесу через вывороченные с корнями деревья и обходя воронки». Из Витсхете Черчилль направился в Сент-Омер, где ему предстояло два дня вести переговоры с Хейгом и его штабом.

Хейг отдал приказ в недельный срок начать крупномасштабное наступление, решив прорвать немецкую оборону на Ипрском выступе. Он поставил цель наступать на Брюгге вплоть до Зебрюгге, тем самым желая покончить с тупиковой ситуацией окопной войны. 13 сентября, после первого дня, проведенного с Черчиллем, он записал в дневнике: «Уинстон признает, что они с Ллойд Джорджем сомневаются в возможности одолеть немцев на Западном фронте».

Из Сент-Омера Черчилль съездил в Поперинге навестить брата, который служил в штабе австралийско-новозеландской дивизии. На обратном пути в Сент-Омер он проезжал мимо войск, направлявшихся в траншеи. «Многие узнавали Уинстона и приветствовали его, махая руками, – записал Марш. – Он был доволен как Панч».