Чердаклы
Шрифт:
Он способен заткнуть пальцем вулкан Эйяфьятлайокудль, вытащить из пучины тонущий круизный лайнер, подобрать прыгнувших от отчаяния за борт, он может изменить орбиту большого астероида, прекратить нашествие саранчи на образцовые кибуцы Израиля, предотвратить очередное наводнение на Дальнем Востоке и пожар в Калифорнии, возвести высоченную дамбу перед АЭС Фукусима-1… Но вот эти прыткие жужелицы…
Федя хватает кресло, поднимает его и наносит удар по Воротам. Кресло вырывается из его рук, улетает вперед и пропадает во тьме. Изображение в прозрачном аквариуме начинает расползаться, будто невидимые грызуны-точильщики объедают его по бокам, вскоре картинка совсем исчезает, и на какое-то время в Воротах остается молочная пустота…
Оторвавшись
Григорий Бут
В аквариуме-экране голубые купола Самарского ж.д. вокзала. Возвращение бывшего президента Бута, которое, по правде говоря, произойдет лишь через месяцев тридцать после вышеописанных событий. Слышен будет гортанный смех Таты, перекрывающий рев репродукторов. Встречать эту пару явятся все значимые персонажи этой книги: банкир Галошин, Валентин Сенотрусов, мэры крупных городов Самарской области, включая сити-менеджера Ставрополя-Тольятти Илию Учпедгиза, а также несколько отставных генералов. Над голубыми вокзальными куполами восторженно кричать будут галки…
Зиновий стоит в сторонке, не желая, чтобы кто-то его узнал. Рядом с ним мальчик лет десяти, одетый не по сезону, в коротких штанишках и с большими ушами. Они стоят как-то порознь, не замечая друг друга.
Репродукторы захлебываются радостью: Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит!.. Григорий Бут, выглядящий весьма авантажно, – в шелковом цилиндре, ондатровой дохе, появляется на выходе из вагона. На его плече сидит серо-пепельная Рита. А вот и Тата в шляпе с километровыми полями… ее распахнутая шуба… ее платье… ее сапожки… Настоящая грузинская шпионка! Но вот что это у нее с животом? Батюшки, да она беременна!
На привокзальной площади гудит Масленица. Горит несуразная соломенная баба, огонь подобрался ей уже к груди, она накренилась и сейчас рухнет, рассыплется, разбросает по площади головешки и искры, но пока еще держится и жалобно смотрит на Бута, ожидая его вмешательства и умоляя о последнем поцелуе.
Бут в этот момент индифферентно думает, что он исцеловал бы всех больших баб на земле, если это им нужно, если они от этого будут счастливы хотя бы на миг. На миг, застывший в вечности. Только ведь он не может. Больше всего на свете он боится утратить обретенное спокойствие. Ему теперь не нужны пилюли, ни белые, ни тем более черные. У него теперь есть кое-что посильнее. Он оборачивается к Тате и спрашивает: ты не озябла, дорогая? Тата, чуть жеманясь, машет на него рукой…
Над площадью кружится снег. Фейерверк! Взмывают в воздух на мини-тарелках куклы-пришельцы, взрываются, расчеркивая небесное пространство пунктирными трассами.
К Зиновию подходит Сенотрусов. Вид у него пришибленный. На лбу и левой щеке коричневые пятна – следы ожогов. На непокрытой голове тают снежинки, от пышных кудрей ничего не осталось. В сторону Таты и Бута он не смотрит. Оп-лядь, говорит Зина, где ты пропадал?
Прошел вот… полный цикл… помотали меня, говорит Сенотрусов, когда начались повальные аресты пришельцев, я вздохнул с облегчением, но, когда пришли за мной, я растерялся… посчитал, что в репрессивные органы пробрались метроиды… гидроиды колониальные…
Зиновий сочувственно кивает.
Ощущаю себя чужим на этом празднике жизни, продолжает Сенотрусов. Он долго и нудно пересказывает свои злоключения, говорит, что морально сломлен и заниматься консалтингом больше не в силах, хотя контора за ним еще числится. И, глядя с опаской на догорающую бабу, добавляет: можешь забирать весь мой бизнес, я мешать не буду. Хорошо, заберу, говорит Давыдов и отворачивается от Сенотрусова.
Из товарных вагонов по деревянным
сходням выводят верблюдов, покачивающих горбами – мохнатыми сосисками. Это не обычные верблюды, это морозоустойчивые верблюды с длинной шерстью, полученные от скрещивания с северным оленем. Велика сила современной биотехнологии!Огромного верблюда, похожего на мамонта – шерсть у него волочится по самой платформе, – оседлал Григорий Бут, он подоткнул под себя шубу, в руках его стек, на ногах короткие унты. За верблюдом Григория Бута следует трехгорбая верблюдица, на которой едут двое детей – мальчик и девочка лет девяти. Это обычные дети. Пришельцы. Как и все остальные два с половиной миллиарда детей на Земле. Если, конечно, статистика дает нам реальную цифру.
Сенотрусов незаметно исчезает, и на его месте появляется Учпедгиз, кунеевский король и новый сити-менеджер Ставрополя-Тольятти. И это удивительно. Воры во власти – такое стало привычным. А вот бомж! К тому же хронический целлюлозник. Такое случилось впервые. На нем костюм, пальто и все как полагается. Только светлые волосы по-прежнему свисают до самых плеч.
Я ж тебя предупреждал, говорит Учпедгиз, снимая и протирая очки, что же ты… такой случай проворонил. Ни у кого таких возможностей не было. Он снова напяливает очки, обводит глазами привокзальную площадь, осматривая толпу, в поисках подтверждения своим словам. И затем совсем тихо, чтобы никто не слышал, недовольно произносит: не хватило тебе елданутости…
ЗИНОВИЙ: А что надо было делать?
УЧПЕДГИЗ: Ну, не знаю. Наверное, то, что ты делать не мог – боялся испачкаться, – а надо было пересилить себя…
Когда я был маленьким, говорит Зиновий, я покорил Джомолунгму – самую высокую вершину Земли. Никто не сказал мне, что я вру, потому что я никогда и никому об этом не рассказывал. Только сейчас это делаю. Я любил мастерить кораблики из обычных деревяшек. Делал леерные ограждения из простых гвоздиков, а из мелких гильз – пушки. Потом гонял свою флотилию по окрестным лужам. Лет в двенадцать я испытал первый настоящий стыд. Дед привез на самосвале опилки и вывалил в огороде за сараем. Гора опилок была мягкой и пахла смолой. Я сразу же принялся прокладывать горные дороги, продвигался по ним на деревянных чурочках. Это была моя танковая армия. Там, на самом верху, ждала меня Манька-затетеха, замурованная марсианами в пещере…
Вообще-то Манька-затетеха жила от нас дома через два и освобождать ее не было никакой необходимости. Да и затетехой она не была, просто все время молчала и улыбалась. Мне она казалась страшно умной, но ее прозвали затетехой, раз она была не такая, как все.
Путешествия мои по горным дорогам продолжались недолго. Пришел дед и сказал: хватит, уже не маленький, займись делом. Мне стало стыдно. Я бросил чурочки и ушел в дом. Занялся делом. Но вот каким – сейчас хоть убей – не помню. А эту гору опилок я вспоминал потом всю жизнь. Но вернуться к ней так и не смог. Конечно, при желании можно и сейчас найти гору опилок, но ты только представь: сорокапятилетний мужик возится с чурочками! Дед точно мне уже ничего не скажет, но ведь и другие не поймут…
Я пойму, говорит мальчик с большими ушами.
Караван останавливается. Григорий Бут обращается к толпе с короткой речью. Он построит в Горе у Пескалинского Взвоза алмазную фабрику. Он знает теперь, как превратит импактиты в маленькие черные бусинки. Он будет использовать фуллереновые технологии, они открывают просто сказочные возможности, позволят сосредоточить в сверхтвердых алмазах невероятное количество информации. Ведь что сдерживает человека в его дальнейшем развитии? Правильно! Ограниченные возможности его мозга. Мы ведь не хотим, чтобы нами правили ожившие компьютеры, даже если они будут внешне похожи на людей. А раз так, придется всем нам глотать алмазы. Такая вот программа чипизации. Проглотил – и готово, ты интеллектуальный гигант. Впрочем, не только интеллектуальный. Тебе будет подвластно и время, и расстояния, и прошлое, и будущее, и глубины океанские, и космические дали.