Черепаховый суп

– И правильно сделал, – сказал Фрэнки и наступил на стершийся от времени след.

– Потому что вы ненавидите тех, кто вам подает?

– Ага. И поэтому тоже.

– Значит, меня ты тоже ненавидишь?

– Нет. Ты не подаешь, ты предлагаешь работу и оплачиваешь ее.

Фрэнки так и не рассказал мне, под каким именем теперь живет Черный Мадия. Да и бог с ним, с клошаром-миллионером. Просто я вспомнил эту историю, когда в кромешной темноте вдруг стали один за другим появляться фосфоресцирующие следы на полу. Едва слышно скрипнула дверь. Потом я услышал, как кто-то рядом со мной поднялся на ноги.

– Идите по следам, – сказал невидимый Сабж, – и не отставайте. Иначе никто вас не сможет найти. На таких дорогах даже Проводники – гости.

На что это было похоже? А черт его знает, на что, мне не с чем сравнить. Я ступил на ближайший след, он тут же исчез и появился следующий – видимо, Буги или Сабж прошли прямо передо мной. Я двинулся за ними. Хотя странное беспокойство, въевшееся в подкорку, как никотин в легкие, которое не смогли вытеснить даже два года, проведенные в Самерсене, ко мне так и не вернулось, последние слова Сабжа продолжали эхом звучать в голове, и я решил, что отставать действительно не стоит. Едва я поднялся на ноги, как вернулась усталость – мне хотелось еще побыть здесь, в этом спокойном и безопасном месте, отдохнуть. Но я сделал шаг, потом другой, третий – не только потому, что остаться в гостях у Безумных Шляпников означало оказаться одному в Эпицентре. Дело в том, что с тех пор, как погасла грибная картинка, я уже не был уверен, что то место, где мы лежали в темноте, и то, куда мы пришли сквозь пролом, – одно и то же. Это было странное чувство, похожее на зуд внутри черепа, – раньше я никогда такого не ощущал.

Мы шли в кромешной темноте, следуя направлению, указанному светящимися следами. Иногда я слышал дыхание Буги впереди, однажды даже задел ее ногу своей. Несколько раз Сабж окликал нас, чтоб убедиться, что никто не отстал.

Однако так продолжалось недолго. То есть, дорога без света не прерывалась, но скоро с нами стали происходить странные вещи. Причем с каждым – позже у нас был об этом разговор.

Началось со странных вкусовых ощущений, довольно резких для меня, так что я легко мог определить, какой именно вкус чувствую. Дело в том, что у меня есть одна особенность – мне, например, трудно припомнить вкус вина, которое я не люблю (таких, собственно, и нет), но оно не вызывает у меня отвращения (а вот такие есть), но того, чего терпеть не могу, – запросто. Такая вот антипатическая память. И когда я вдруг ощутил вкус «шанди» [9] , я сразу понял, что это именно оно.

9

Пиво с лимонадом.

– Что за хрень? – проговорила Буги.

– Терпите, – ответил откуда-то издали Сабж, – и не сбивайтесь с дороги. Это важно.

Один вкус сменял другой, и каждый раз я морщился, потому что антипатическая память мгновенно сообщала, что вот это – камбучо, или чайный гриб, как его называют русские, а вот это – индийское печенье, названия которого я не запомнил, только вкус, напоминающий сухую приправу для соуса, посыпанную корицей... Мартини с молоком.... Убойный, грозящий затяжным похмельем коктейль из самбуки и виски. Вкус плохо прожаренного, с кровавыми следами у кости куриного мяса. Шоколада без сахара. Вареного лука. Сладкий привкус рыбы по-китайски. Дешевого горького пива, которое мне как-то целый месяц пришлось пить в пригороде Берлина. Жареного мяса какой-то твари из Эпицентра, которым мы однажды чуть не отравились лет пять назад.

Отвратительный вкус всех этих блюд и напитков дико действовал мне на нервы.

– Сабж, как думаешь, ничего, если я тут закурю? – спросил я, сплюнув очередное послевкусие.

– Кури, – коротко, с какой-то натугой ответил Сабж, и его голос прозвучал совсем близко – видимо, в этот момент темный путь подсунул ему персональных тараканов.

Иногда я слышал, как полушепотом матерится Буги. Видно, ей тоже приходилось не сладко.

Я закурил одну из заранее, еще перед выходом с Нулевой, приготовленных самокруток. Первая же затяжка оборвала череду экспериментов над моими вкусовыми рецепторами. И хотя вкус табакерки оставляет желать лучшего, в тот момент он показался мне на удивление приятным.

Не могу сказать, как долго мы шли по следам Безумных Шляпников – считать минуты и часы по шагам я еще не научился. А теперь уже и не научусь. Если верить моему внутреннему ощущению времени, наше путешествие продолжалось больше двух-трех часов. Позже мы подсчитали, что оно заняло почти три дня. Странно, конечно. Но Сабж сказал нам: «Не парьтесь!» – и мы перестали об этом думать.

Когда очередная затяжка обожгла мне пальцы, я отбросил окурок и увидел, что одинокая, стремительно уменьшающаяся оранжевая искра исчезла где-то гораздо ниже светящихся следов. Я торопливо поднял голову и сосредоточился на следующем шаге.

Нас окружала все та же кромешная темнота. Но что-то начало изменяться – казалось, тьма стала приобретать незримую текстуру. Она шевелилась где-то на границе зрения и застывала, стоило повернуть голову. Однажды, оглянувшись на это призрачное движение, я едва не сделал шаг в сторону от следов. Больше я не оглядывался, и постепенно текстура стала растворяться. Пока не исчезла совсем и не забрала с собой свои хреновы «болотные огни». Позже я спросил у Сабжа, что бы случилось, если бы кто-нибудь из нас сошел с дороги, сделав шаг мимо светящихся следов. Сабж пожал плечами и ответил, что этого никто не знает.

Он назвал происходившие с нами метаморфозы барьерами. Как в лабиринте у Желязны [10] . Просто Шляпники не так прямолинейны и чертовски изобретательны. У каждого свой барьер, потому что у каждого свои тараканы.

Последнее испытание едва не выбило меня из колеи. Я даже почти остановился, настолько накрывшее меня чувство было четким и узнаваемым.

Никогда и никому я этого не рассказывал. Прежде всего потому, что сам не любил вспоминать ощущение огромного объема вокруг и собственное бессилие.

10

Имеется в виду роман Роджера Желязны «Девять принцев Амбера» из цикла «Хроники Амбера».

Когда мне впервые приснился этот кошмар, я не знаю. Кажется, он всегда существовал где-то на окраине моих снов, но мучил меня нечасто, может пару раз в год, я не считал.

Сон повторялся, как отснятая однажды и много раз прокручиваемая пленка. Яркая лунная ночь. Бескрайняя, покрытая снегом равнина. Я стою в центре этого поля и почему-то понятия не имею, в какую сторону двигаться. В какой-то момент я осознаю, что, пожалуй, нужно просто вернуться назад по собственным следам. Но, оглянувшись, вижу, что никаких следов нет. Я ниоткуда не пришел, а просто стою в центре бескрайнего снежного поля и не знаю, куда идти. А глубокое черное небо сыплет вниз холодные осколки звезд, и ему плевать на одинокую фигуру посреди ослепительной белизны.

Разумеется, в этом сне я всегда ребенок – тот, каким помню себя в детском доме. И от этого мне становится еще страшнее.

Сейчас, в темноте, я не увидел преследующий меня всю жизнь кошмар. Но в какой-то момент окружающая пустота вдруг наполнилось объемом, а в воздухе запахло снегом. И тогда, всего на секунду, на долю секунды я почувствовал, что стою в центре снежного поля, и кроме снега и меня, в мире больше ничего нет.

С трудом переставляя ноги, вдыхая обжигающе холодный воздух ртом (чтобы не слышать запаха снега), я дрожащими руками достал из кармана вторую самокрутку. А потом начал одну за другой ломать об коробок спички. Не знаю, что было бы со мной, если бы я так и не смог закурить.

Помню, как, затянувшись, увидел впереди еще одну вспыхнувшую спичку. Понятия не имею, кто это был: может, Буги, может, Сабж, а может, кто-то еще, кого Безумные Шляпники решили провести своими дорогами. Такое случается, рассказывали сталкеры у костров, бывает, что на дорогах Безумных Шляпников можно увидеть тех, кто прошел по ним давным-давно. Даже тех, кого уже нет в живых. О Безумных Шляпниках много чего говорили.

– Все, – сказал впереди Сабж, – пришли.

Слова Проводника имели власть над темной дорогой. Нет, темнота осталась, просто наполнилась синевой, ночными запахами, извечной перекличкой Эпицентра, которой я обрадовался, как старой приятельнице.