Черепаший вальс

Он был прав. «Джулис» напоминал английскую бонбоньерку. На первом этаже находился ресторанчик с ярким интерьером, на втором — десяток бежево-розовых комнат: ковры с цветочным орнаментом, уютные, как варежки, занавески. В книге постояльцев отметились Гвинет Пэлтроу, Робби Уильямс, Наоми Кемпбелл, U2 [117] в полном составе, Колин Ферт, Кейт Мосс, Вэл Килмер, Кайли Миноуг и еще многие, которых Жозефина просто не знала. Она растянулась на кровати, накрытой красным стеганым одеялом, и подумала, что жизнь прекрасна. Хорошо бы закрыться в этой шикарной комнате и никуда не выходить. Заказать в номер чай с тостами, варенье, нырнуть в старинную ванну с ножками в виде дельфинчиков и расслабиться. Использовать такой случай. Пересчитывать пальцы на ногах, валяться на кровати, укрывшись с головой, придумывать истории, прислушиваясь к шуму из соседних комнат, представляя себе ссоры и встречи, объятия и ругань.

117

Ирландская рок-группа.

А далеко ли отсюда живет Филипп? Дурацкая ситуация: у нее есть его номер телефона, но нет адреса. Лондон всегда казался ей таким огромным городом, что она боялась в нем потеряться. Она ни разу не попыталась разобраться в его географии. Я могу спросить у Ширли, где он живет, и пойти побродить вокруг. Она едва не расхохоталась. Ну и на кого я буду похожа? Нет, прежде нужно увидеться с Гортензией. Мистер Тандлфорд сказал, что здесь ходит девяносто четвертый автобус, который отвезет ее прямо на Пикадилли.

— Там как раз школа, где учится моя дочь!

— Ну вот, ехать недалеко и дорога приятная, через парк.

В первый вечер она осталась в номере, поела, глядя на роскошный сад, на тяжелые розы, клонящиеся к окнам, прошлась босиком по темному паркету ванной, погрузилась в душистую воду. Она попробовала все мыла, все шампуни, кондиционеры, кремы для тела, гоммажи и бальзамы, а когда кожа стала нежной, розовой и сияющей, скользнула под одеяло и застыла, рассматривая узоры на деревянном потолке. Правильно я сделала, что приехала сюда, меня тут будто заново придумали, обновили. Старая Жози осталась в Париже. Завтра я сделаю Гортензии сюрприз, встречу ее после занятий. Буду сидеть в коридоре и высматривать ее высокий силуэт в толпе. Мое сердце будет биться сильнее при виде каждой золотистой гривы, и я не подойду к ней, если она будет не одна, чтобы не смущать. Занятия начинаются утром, в полдень я буду на посту.

Встреча, правда, произошла вовсе не так, как намечалось. В три минуты первого Жозефина уже стояла в просторном холле школы Святого Мартина. Студенты выходили с тяжелыми папками в руках, болтали на ходу, прощались, хлопая друг друга по плечам. Гортензии не было видно. К часу, не обнаружив дочери, Жозефина подошла к окошку приемной и спросила у полной негритянки, знает ли она Гортензию Кортес и если знает, то в котором часу она обычно заканчивает занятия.

— Вы родственница? — спросила женщина, с подозрением взглянув на нее.

— Я ее мать.

— А-а… — удивленно протянула женщина.

В ее взгляде она прочла то же удивление, какое раньше читала во взглядах людей, во взглядах других мамаш, принимавших ее за няню. Словно априори не могло быть родственной связи между ней и Гортензией.

Она отошла на шаг и смущенно повторила:

— Я ее мать, я приехала из Парижа, чтобы с ней повидаться, и хотела сделать ей сюрприз.

— Она скоро появится, ее занятия заканчиваются в час пятнадцать… — ответила женщина, сверившись с журналом.

— Ну, тогда я подожду…

Она села на серый пластмассовый стул и почувствовала себя тоже какой-то серой. Ей стало страшно. Может, это была не очень хорошая идея с сюрпризом? Взгляд женщины оживил в ней давние воспоминания о неодобрительных взглядах Гортензии на ее одежду, когда Жозефина забирала ее из школы, о небольшой дистанции, которую та держала, шагая чуть поодаль от матери, о безнадежных вздохах дочери, когда она задерживалась поболтать с продавщицей: «Когда ты перестанешь быть любезной со ВСЕМИ! Как же меня раздражает эта твоя манера! Можно подумать, все эти люди — наши друзья!»

Она уже готова была уйти, когда Гортензия появилась в холле. Одна. Выпрямленные волосы схвачены черной повязкой. Бледная. Насупленная. Явно пытается решить серьезную задачу. Не обращает внимания на парня, который бежит за ней, протягивая какой-то листок. Листок этот она тут же уронила.

— Девочка моя… — прошептала Жозефина, выходя ей навстречу.

— Мама! Как я рада тебя видеть!

Вид у нее был и правда довольный, и Жозефина вознеслась на небеса от счастья. Она предложила ей понести стопку книг, которую Гортензия тащила в руках.

— Нет! Оставь! Я же не ребенок!

— Ты уронила! — завопил парень, протягивая ей вторую копию.

— Спасибо, Джеффри.

Он ждал, что Гортензия его представит. Она чуть помедлила, затем смилостивилась:

— Мама, это Джеффри. Он в моей группе.

— Рада познакомиться, Джеффри.

— И я, мадам. Мы с Гортензией…

— Потом, Джеффри, пожалуйста! Сколько можно тут торчать, занятия уже через час начнутся.

Она повернулась к парню спиной и уволокла мать за собой.

— Какой милый! — сказала Жозефина, обернувшись, чтобы попрощаться с Джеффри.

— Липучка, ужас просто! И совершенно не креативный! Я терплю его только потому, что у него большая квартира и мне хотелось бы снять у него по дешевке комнату на следующий год. Но сначала надо его выдрессировать, чтобы он себе ничего не напридумывал…

Они пошли в кофе-шоп рядом со школой. Жозефина, упершись локтями в стол, прищурилась, чтобы получше рассмотреть дочку. Под глазами синяки, вид утомленный, но цвет волос по-прежнему прекрасен, как в рекламе шампуня.

— Все в порядке, родная?

— Лучше некуда! А ты? Что ты делаешь в Лондоне?

— Я приехала поговорить с английским издателем… И сделать тебе сюрприз. Ты, похоже, устала?

— Еще как! Показ в конце недели, а у меня еще конь не валялся. Работаю днем и ночью.

— Хочешь, я останусь посмотреть показ?

— Лучше не надо. Я и так буду слишком волноваться.

Жозефина ощутила укол обиды. И в голову полезли дурные мысли. Я ее мать, я оплачиваю ее занятия, и я не имею права пойти туда! Это уж слишком! Она сама удивилась собственной вспышке и задала первый пришедший в голову вопрос, чтобы скрыть замешательство:

— А этот показ, он для чего?

— Для того, чтобы получить право остаться в этой престижной школе! Ты же помнишь, первый год — отборочный. Они принимают немногих, и мне хотелось бы быть среди этих счастливцев.

Взгляд ее стал жестким, он пронизывал воздух, словно хотел разрезать его на части. Она сжала кулаки. Жозефина, застыв, смотрела на нее: сколько решительности, сколько энергии! И ей всего лишь восемнадцать! Неистовый порыв нежности и любви к дочери напрочь смел обиду.

— У тебя все получится, — шепнула Жозефина, бросив на дочь обожающий взгляд, украдкой, чтобы ее не нервировать.