Черешни растут только парами
Шрифт:
Я не помню точно, какое было время года, но мы очень замерзли в машине, пока ожидали пани Стефанию. Марек сидел хмурый. Я искренне сожалела, что попросила его поехать с нами.
– Может, кофе тебе принести? – предложила я.
– Нет. Сегодня я уже пил кофе.
– Чай?
– Нет, – отрезал он.
– Хорошо, тогда принесу себе. – Я вышла из машины, закуталась в шарф и отправилась на поиски места, где продавали кофе навынос. Купила два кофе, чай и три печенья. Я вернулась к Мареку и подала ему чай.
– Я не просил чай, – сказал он.
– Просто я думала, что тебе станет теплее, – улыбнулась я. – Ну, улыбнись
На лице Марека появилась странная гримаса.
– С этими печеньями мы только намусорим в машине.
– Не страшно, пропылесосим, – успокоила я его.
Через некоторое время я заметила, что пани Стефания выходит из здания. Следом за ней шел пожилой господин. Они задержались перед входом, о чем-то перемолвились. Мужчина протянул руку. Пани Стефания на минуту замешкалась. Наконец она сняла перчатку и пожала его руку. Так они простояли некоторое время, о чем-то разговаривая. Я вышла из машины, но чувствовала, что не должна им мешать. Увидев меня, она кивнула мужчине и направилась ко мне.
– Можем ехать, – сказала она.
– Всё в порядке?
– Да. В принципе да, – подтвердила она. – Еще только одна вещь.
– Да?
– Марек, ты можешь проехать через Руду Пабьяницкую? Мне нужно посетить один дом, – обратилась она прямо к нашему водителю.
– Сентиментальное путешествие? – улыбнулась я.
– Вроде того, – тихо сказала пани Стефания.
Марек не протестовал, ввел в джи-пи-эс адрес, который сообщила ему наша пожилая спутница, и резко рванул со стоянки.
Через несколько минут пани Стефания попросила его остановиться. Мы встали под красивым, но старым и сильно разрушенным домом недалеко от леса.
Вилла была в стиле швейцарских шале со множеством декоративных козырьков и башенок. К сожалению, мало что осталось от былой роскоши. Любой мог войти в дом через приоткрытые двери. На грязных, разбитых окнах висели рваные занавески. Снаружи пугали обшарпанные стены с осыпающейся штукатуркой. Рядом с домом был сад, и, глядя на него, можно было только догадываться о том, как красиво здесь было когда-то. Прямо у дороги рос куст. Похоже, роза.
– Это здесь, – сказала она. – Здесь. – И ее глаза наполнились слезами.
Марек не заходил внутрь. Он остался на улице и курил. Вообще-то он не курит, но иногда покуривал. В основном когда нервничал. Я не знала, что теперь может его раздражать, – наверное, только то, что он уделяет нам свое время, не получая от этого ни малейшего удовольствия.
Пани Стефания приоткрыла дверь и вошла первой. В нос ударил запах пыли и сырости. Мы прошли по темному коридору в комнату с огромным письменным столом, на который падал яркий свет из окна. У одной стены была изразцовая печь, у другой – массивный шкаф.
– Давно я здесь не была, – сказала она и села на старый стул, стоявший у письменного стола. – Кажется, эта мебель помнит все семейные секреты. А было их много.
Она встала и прикоснулась к холодной кафельной печи.
– Пани Стефча, вы в порядке? – спросила я.
– В порядке. Именно так человек чувствует себя, когда возвращается туда, где он должен быть.
– А почему вы должны быть здесь?
– Почему? Когда-нибудь я тебе расскажу. Это мой дом.
– Ваш дом? – Теперь плохо стало мне. – Как это ваш дом? С каких это пор?
– Должен быть, по идее, со стародавних пор. А на самом деле… – Она взглянула на часы. – Вот уж два часа, как он мой.
– Ничего не понимаю!
– Мужчина, с которым я сегодня встретилась, подарил мне
этот дом.– Подарил дом? Почему?
– У него были свои причины, – коротко отрезала она. – В двух словах не расскажешь. Пожалуй, и жизни не хватит, чтобы рассказать. Моей-то уж точно.
Мы прошли дальше внутрь дома. Деревянный пол сильно скрипел под ногами. И никаких других звуков. В следующей комнате была, по-видимому, спальня. Там стояла большая кровать, с другой стороны двери был камин, а у противоположной стены комод. Следующая комната была абсолютно пуста. В помещении, которое, скорее всего, было кухней, стоял буфет без стекол. В центре самой большой комнаты – большой круглый стол, а вокруг него стулья. Стены оклеены обоями под побелку. Местами из-под краски виднелись обои, помнившие, наверное, времена первых хозяев. Пани Стефания покачала головой:
– Сколько же тут всего предстоит сделать… Сегодня я не полезу наверх, на чердак, слишком много эмоций.
Всю дорогу до Гданьска она молчала. Я не спрашивала ее ни о чем. Наверное, она не хотела рассказывать о своих семейных секретах при Мареке. Я понимала это, но думала, что у меня еще очень много времени, чтобы познакомиться с этой историей.
Сегодня я знаю, почему пани Стефания приняла этот дар. Правда, знаю не от нее. Она не успела рассказать мне свою историю, хотя не раз пыталась сделать это. То у меня не было времени, то она чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы начать этот разговор. А может быть, меня слишком сильно поразила любовь – или, вернее, увлечение. Я была очень рада, что моя пожилая подруга не стала свидетелем того, что произошло потом – а впрочем, наверное, стала, наблюдая за всем сверху, оттуда.
Пани Стефания умерла слишком быстро. Это случилось в одно декабрьское утро. Точнее, сразу после Рождества. Она настояла на том, чтобы пойти на всенощную.
– Почему ты мне не разрешаешь? – спросила она. – Почем тебе знать, может, это моя последняя всенощная? Тебе что, жалко?
– Пани Стефания, на дворе мороз; вон – на термометр взгляните. А вы хотите на всенощную отправиться!
Пани Стефания провела рождественский вечер в моей семье, и я только что проводила ее домой.
– Не хочешь – не иди. – Она пожала плечами. – Я к вере никого насильно не призываю.
– Да при чем здесь вера, когда на дворе такой мороз!
– Ладно, ты права. Вера ни при чем, просто я хочу попеть колядки.
– Колядки мы можем попеть и здесь. – Я села за пианино и заиграла «Тихую ночь».
– Дорогая ты моя, «Тихая ночь» – прекрасная песня, но мне хочется, чтобы рядом со мной какой-нибудь бас во всю мощь гремел «Прибежали в Вифлеем пастухи» [4] .
4
Старинная колядка, часто исполняемая в Польше на Рождество в храмах во время богослужения и доступная для прослушивания в Сети (см.и др.).
Я рассмеялась.
– Ну, пани Стефча, аргумент так аргумент – такой ничем не перешибешь…
Я вытащила из шкафа теплый свитер, велела ей надеть (несмотря на то, что она противилась) термобелье под юбку, и мы пошли в костел. Шел снег и было очень холодно. У пани Стефании на морозе раскраснелись щеки, она, как всегда, улыбалась, хотя трудно было это увидеть – так сильно она была замотана толстым шарфом, который я подарила ей на Рождество.
– А тебе, дитя, не холодно? – спросила она.