Через кладбище

– Потом, - хочет закрыть глаза Михась, чтобы не смотреть на Еву.

– Когда же - потом? Подожди, - трогает Ева его за руку.
– Одну минуточку.
– И заглядывает за перегородку: - Мама, он уходит. Вы слышите меня? Он уходит...

– Кто уходит?

– глухо отзывается Софья Казимировна.

– Ну, он. Наш хлопец. Михась.

– Уходит?

Софья Казимировна появляется из-за перегородки. У нее на голове - как рожки. Волосы ее переплетены какими-то бумажками или тряпочками. "Для чего это?" - удивляется про себя Михась. И говорит, почтительно кланяясь, как учительнице в школе:

– До свиданьица, Софья Казимировна.

Он хочет еще сказать: "Извиняюсь за беспокойство". Или что-то в этом роде. Но не говорит. Он скорее хочет уйти, пока она его снова не назвала Иродом, ненасытным зверем лесным или еще как-нибудь.

– Ты уходишь?
– оглядывает его она.
– А как же эти... вещи?

– Какие вещи?

– Эти вещи, которые делал для вас Василь Егорович. Ева их сберегла.

– Он возьмет их, - говорит Ева.
– Он заедет к нам, может быть, еще сегодня, и возьмет тол. Он заедет с Сазоном Ивановичем.

– До свиданья, - снова кланяется Михась.

– До свиданья, - протягивает к нему сухие руки Софья Казимировна. Обнимает его и целует в лоб.
– Извини меня, старую дуру, мальчик. Извини, что я оскорбляла тебя. У меня нет сил. Извини меня, милый. У меня больше никого нет. Только Ева, но она тоже уйдет...

Уж лучше бы Софья Казимировна оттолкнула Михася. Уж лучше бы она снова назвала его Иродом.

А сейчас, после ее ласковых слов, ему вдруг стало действительно нехорошо. Ему вдруг, странное дело, самому захотелось заплакать. Но он повернулся и вышел, не взглянув даже больше на Еву.

Он только помахал всему дому кепкой, когда перешел дорогу. Помахал потому, что эти женщины могли смотреть на него в окна. Почти весело помахал. А кепку спрятал за пазуху.

Он проходил через кладбище по той дороге, где слева должны возвышаться свежие холмики могил Василия Егоровича и Феликса. Но он не остановился у этих могил. Он только чуть опасливо посмотрел углом глаза в их сторону. И зашагал по широкой аллее через кладбищенскую гору, нисколько не тревожась тем, что у него по-прежнему не очень точно изготовленный Клавкой аусвайс и особенно неудачная печать.

Все это пустяки. У Михася в кармане пистолет и две обоймы к нему. Нет, у него больше не задрожат руки при виде тех, кто захочет проверить его документы.

И очень, пожалуй, худо будет тому, кто попытается сейчас их проверить, кто попытается поставить под сомнение его право передвигаться по родной земле.

Переделкино, апрель 1962 г.