Через тернии к свету

— Нет, ты неверно мыслишь. Казнь эскулапов — вот в чем загвоздка. Вот он, ключик, к решению загадки. Того несчастного, в латах, действительно убили. Или отравили. А может, сам умер. Не суть важно. Главное, эскулапы могли сказать правду: умер не сам король, а его брат!

— Какой брат? — удивился Степан, — У него ж вроде один брат был. Близнец.

— Верно. Вильгельм. Я сначала думала, что такое пренебрежение к телу короля — это причуда времени. Но потом поняла: это сделано специально. Закрытые окна, пылающий камин в комнате с трупом. Чтобы тело разложилось, и никто понять ничего не смог, если возникнут подозрения.

— Так ведь проще зарыть или сжечь, — скептически возразил Степан.

— Ну да. Только после этого корону нужно принимать, а как ее принимать, если все увидят, что шрам-то свежий! У короля сукровица на лице. Значит, рану недавно себе нанес.

— Но зачем? Зачем королю убивать самого себя, а затем казнить родную дочь!

— А помнишь, ты мне рассказывал, как король своего отца свергнул, потом сына убил. Что ему дочь? Досадная помеха. Выйдет замуж за принца, а тот ему нож в спину и захватит корону. Тут как раз союз наметился.

Я так поняла из истории, что Уильяму наследники вообще не нужны. Он из тех, что «после нас хоть потоп». Он поэтому и Вильгельмом стал, чтобы оправданно наследников не иметь, не ждать покуда преемник его свергнет, а самому властвовать и завоевывать.

— Жуткая семейка, — поежился Степан, растерянно глядя куда-то перед собой, — Что делать будем с девчонкой? Расскажем?

— Обязательно. Пусть знает, откуда беды ждать.

— А не жалко: детская психика и все такое.

— Ну, не знаю, — засомневалась я. В чем-то он был прав. Яблоко от яблони — только дай повод к сдвигу.

— А я знаю, — раздался голосок Изабеллы прямо у меня за спиной. Я обернулась, но никого не было. Голос шел отовсюду, прямо из стен, потолка, каменного пола. Он звенел и перекатывался заливистым колокольчиком. — Я знаю, где за стенами есть выход. И теперь я знаю правду. Спасибо вам…

* * *

Я проснулась от того, что солнце резвилось в моих накладных ресницах, а рука бессовестно ныла, затекшая в неудобной позе. На груди лежало что-то тяжелое. Степанова голова. Матерь божья, да на мне совсем ничего. И на нем тоже! Домой, пора домой. Господи, как стыдно. Позвонить что ли маме: пусть готовит ванну, я еду топиться.

Нет, ну это ж надо, такой сон! Он не иначе что-то подсыпал в шампанское. Вот мразь! Видеть его не могу.

Я закружилась по комнате, выискивая хоть какие-то шмотки, и нашла симпатичную ночнушку. Моего размера. И это предугадал, гад.

Ладно, побегу дальше искать свою дурацкую голубую накидку и сапоги. И еще помаду — распишу эту чертову картину так, что вовек не отмоет.

Я выскочила в гостиную и на секунду обомлела: было странно тихо и чисто, будто корова языком слизала вчерашнюю толпу и тонны новогодней мишуры. Я прошлась по комнатам, но не нашла ни одной дрыхнущей под елочкой особи, даже пробки от шампанского.

— Кать, ты куда подорвалась в такую рань? — Степан весь заспанный и помятый в одних трусах беззастенчиво потягивался у меня за спиной.

— Спасибо, что помнишь, как меня зовут, — прошипела я, — Сволочь!

— Чего? — на его лице отразилось такое искреннее недоумение, что захотелось зарядить ему в глаз.

— Знаешь, я вовсе не девочка по вызову. Это все идиотская затея Людмилы Николаевны, мамы Володи Репина, которая спит и видит меня своей невесткой! Это она…

— Господи, Катя, ты с дуба рухнула? Это же было год назад. Тебе вообще нельзя пить.

— Как год? — я растерянно опустилась на колени перед импровизированным камином, — А как же принцесса. Замок. Да что, мне все это приснилось?

Степан растянулся на полу, положив голову мне на колени.

— Нет, золотко. Не приснилось. А наутро мы искали, куда делась картина и мой любимый плед в клеточку, а нашли только раму и чистый холст. Между прочим, 2000 евро в трубу. Жаль, той зимой потерял принцессу, зато этой снегурочку нашел. Неужели ты вообще ничего не помнишь?

— Уже вспоминаю, — где-то среди густых рыжих волос, в которые так привычно зарылась моя рука, утренней звездой блеснуло обручальное кольцо. И я вспомнила…

Оглавление

Один день, один миг

3-е место на конкурсе «Между жизнью и смертью»

Утро в центре исследований перспектив началось с ошеломляющей новости. Профессор Барканцев умер!

— Как умер?! — директор центра вытаращил глаза и схватился рукой за грудь, — Он не мог! Он не смел!

Оказывается, смел. Да еще во сне — смертью, о которой мечтают дряхлые болезненные старики. Только вот Барканцев совсем не планировал умирать. Он был относительно молод — всего пятьдесят четыре года. И его работа обещала небедную, в общем-то, старость. И славу. И почет. Все пошло прахом, а главное — исследования, ухлопавшие порядка трех миллиардов.

— Что делать? — плакал директор центра, представляя, как Председатель спонсорского совета разрывает его на части — естественно, в переносном смысле. А в прямом — это крах и позор! Три миллиарда! Два года исследований и разработок — коту под хвост. И дело вовсе не в незаменимости гения Барканцева, а в его боязни конкуренции и стремлении держать все под личным контролем. Весь архив документов, все результаты и выводы — под семью паролями, которые знал только Барканцев. А память у него была феноменальная. Поэтому ни записей, ни подсказок нигде не держал.

И вот он умер. Нагло и неожиданно. Директор уже прощался с любимым креслом из натуральной кожи и собирал благодарственные грамоты, как вдруг на дисплее высветилось лицо заместителя:

— Артур Денисыч, тут такое дело. Идейка мне в голову пришла.

— Ну? — раздраженно хмыкнул директор.

— Лаборатория исследования жизни после смерти…

— Дармоеды!

— Уже провела с десяток удачных контактов с преставившимися. Вот.

Лицо заместителя, круглое и румяное, в обрамлении светло-каштановых кудрей, светилось от счастья. Директор поморщился и постучал пальцем по лбу.

— Ты чокнулся.

— Я — нет, — улыбнулся заместитель, — и даже связался с тамошним начальством: будем пытать дух Барканцева на том свете.

— Погоди, я сейчас приму капли, — в сердцах воскликнул Артур Денисович, — Когда Председатель узнает…

— Да будет вам, — посерьезнев, тихо сказал заместитель, — Нас и так за своеволие Барканцева вслед за ним отправят.

— Ну, хорошо, — вздохнул директор, — Даю добро.

Лаборатория исследования жизни после смерти стояла на ушах: первый серьезный заказ. Не тренировочный забег, не эксперимент, а самое настоящее поручение. Большинство сотрудников уткнулось носом в свежий, еще пахнущий типографскими чернилами, Кодекс контактеров. Кто-то читал вслух.