Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры
Шрифт:
Ступин с поклоном принял епископа, облобызав его длань. Церковный староста, он вел себя с подлинным благочинием.
– Ну, покажь! – сказал Иеремия. – По всей губернии слух идет, будто у тебя тут сокровища собраны…
В античной галерее епископ обомлел от изобилия гипсовых торсов, ляжек, грудей, ягодиц и мускулов, напряженных в усилии. Конец его посоха уперся в пупок атлета:
– Кто таков?
– Гладиатор.
– Ты бы хоть штаны на него надел, а то ведь сраму-то сколько… Тут девицы ходят, соблазны всякие видят. Мужчина без штанов – это уже не мужчина, а наважденье дьявольское…
Ученики Ступина, рисующие с антиков, притихли.
– Одни язычники, ко блуду преклонные…
Ступин возразил: здесь представлены герои мира античного, а облик пречистой Венеры восхищает все человечество.
– Вижу, каковы герои твои, – осатанел епископ. – У тебя мужики без штанов, а бабы без юбок… Грех! Хоть глаза завязывай. Нет стыдения христианского, одни соблазны…
Резолюция владыки гласила ясно и четко, что Ступина “уволить от звания церковного старосты того храма, против алтаря которого не устрашился он содержать бесстыдные, голые фигуры языческие… по сему предмету заготовить отношение к г. Начальнику Губернии о прекращении подаемого девицам явного соблазна, а копию предать в Арзамасское полицейское правление”.
Иеремия покинул школу, перекрестив себя на купола храма Пресвятыя Троицы, а когда обернулся к Ступину, его провожавшему, то усмотрел на фронтоне здания музу парящую.
– Опять титьки голые? – заорал он в испуге. – Да ты вредитель народу православному, потакатель блудодействию…
Скоро явился полицмейстер с казенной бумагой.
– Александр Василич, – сказал он Ступину, – ты уж не серчай на меня, мое дело служивое. Больно хороша муза твоя, но приказ есть приказ, и против рожна не попрешь. Отныне все музы твои в Арзамасе велено предать запрету… замажь!
Ступин сам приставил к фронтону здания стремянку, с кистью маляра полез наверх и стал замазывать свою любимую музу. Потом поглядел на голую стену и заплакал. Все оставалось в Арзамасе по-прежнему, ни один фонарный столб не дрогнул от такого кощунства, но Арзамас что-то потерял.
– Без музы смерть моя, – сказал Ступин…
Последний раз он навестил Петербург, вернувшись в полном отчаянии: Академия художеств была наполнена незнакомыми людьми, которые думали, что Ступина давно нет в живых.
– Не один я – все умерли! Говорю об Акимове или Егорове, а для них это такое же прошлое, как для меня нашествие Мамая на Русь. Видать, и впрямь пришло время прощаться…
Он скончался тихо, будто уснул, 31 июля 1861 года и был погребен на Всесвятском кладбище Арзамаса, могилу художника придавили памятным камнем в форме пирамиды. Через тридцать лет после его кончины Арзамас посетил писатель В. Г. Короленко, собиравшийся писать о школе Ступина, о мучительных радостях его учеников, которых уже мало кто в городе помнил. Один из домов привлек внимание былым великолепием, а Короленко, уделив милостыню нищему, спросил его:
– Не знаешь ли, отец мой, чей это дом был?
– Как же! – засветился вдруг нищий. – Здесь хороший человек жил, от его забот многие кормились… Это дом Ступина!
Фронтон дома был неумело закрашен. Новые владельцы придали ему вид фальшивого окна с крестовиной рамы. Короленко невольно хмыкнул и хотел идти далее, но вдруг остановился, что за притча? Из-под слоя жидкой краски на стене вдруг проступила женская фигура, раскинувшая руки в призывном отчаянии.
Это была муза города Арзамаса.
– Подайте убогому Христа ради, – выпевал нищий.
Владимир Галактионович стоял, сняв шляпу.
Упомянутый
мною нижегородец А. А. Карелин еще в 1912 году признал с трибуны съезда художников: “История гибели Ступинского музея, известная мне с детства, залегла в моем мозгу каким-то постоянным гнетущим кошмаром”. Известный советский искусствовед П. Е. Корнилов, будучи еще молодым человеком, в 1929 году посетил Арзамас, но на том месте, где размещалась когда-то школа Ступина, образовался пустырь, заросший крапивой и лопухами… Понадобилось время, чтобы в нашей стране признали и полюбили тружеников этой школы, и теперь в каталогах столичных музеев, в альбомах музеев провинции все чаще встречаются картины учеников ступинской выучки.Сам Александр Васильевич не оставил после себя работ, достойных публичного обозрения. Его заслуга совсем в другом – в его человеколюбии, в педагогическом таланте, в том непосильном и каждодневном труде, с каким он старался ввести молодых крепаков в очарованный мир святого искусства.
В августе 1959 года на центральной площади современного Арзамаса состоялось открытие памятника А. В. Ступину.
По утрам мимо него пробегают дети, спешащие в Детскую художественную школу, носящую имя Александра Васильевича.
Волшебные музы не покинули Арзамаса!
Пасхальный Барон Пасхин
Отрицательные явления в истории достойны такого же внимания, как и положительные. Иногда в отрицательном, будто в фокусе, заключена вся сумма достоверных черт времени.
Многим известно, что среди лицейских товарищей А. С. Пушкина самым неприятным был Сергей Комовский, сын иркутского вице-губернатора. Лицеисты не любили его за хитрость и подхалимство перед старшими, называя Комовского “лисичкой” или “мартышкой”.
Комовский – маленькая птичка, А смотрит точно как лисичка!Я столкнулся с этим Комовским, когда занимался биографиями смолянок. Он служил правителем канцелярии Смольного института. Тогда это был красивый, франтоватый человек. Услужливый и далеко не глупый карьерист.
Конечно, молодому холостяку нелегко проводить дни в ярком цветнике юных девиц, живших в затворении почти монастырском, но возбужденных тайным чтением романов. Однако амуры со смолянками допускались лишь членами царской семьи, и строгая графиня Юлиана Адлерберг (начальница Смольного) тряслась над каждой девицей, как собака над костью. Рассудительный Комовский обратил сладострастные взоры на горничных, убиравших дортуары, и наметил для себя жертву. В стенах казенного учреждения чиновный проныра сумел устроить свои любовные делишки, а простушка-горничная вскоре забеременела.
Ну, этого стерпеть нельзя. Может рухнуть вся карьера, столь блистательно начатая. Как правитель канцелярии, Комовский казался горничной всемогущим Богом. Конечно, соблазнитель мог выбросить ее на улицу. Но в отчаянии девушка могла пожаловаться начальнице, графине Адлерберг… “Что делать? Что делать?”
Пока он там мучился, великая мать природа свое дело делала. В один из дней девушка попросила Комовского спуститься в подвал института. Там она, плача, показала ему младенца. Ночью, боясь крикнуть, она родила его здесь – за дровами, на дровах же познав свое первое материнство. Завернутый в тряпки младенец был вполне здоров и, разевая нежно-розовый рот, откровенно радовался своему нечаянному существованию на белом свете.