Через триста лет после радуги (Сборник)

— Слышишь? — сказал Сапсегай. — Остался один. Тоскует.

— Хорошо здесь. — Васька лег на спину. — Еще раз в Антарктиду смотаюсь и пойду в пастухи. Возьмешь?

— Приходи, — согласился Сапсегай. Прислушался. — Олени волнуются.

— Почему?

— В это время они дурные бывают. Там сзади худое место. Вот я и сижу. Побегут, много погибнет.

— А я не слышу, — сказал Васька. — До них же километра два.

— Привычка.

— Взял бы сейчас рюкзак, — размечтался Васька. — И шел бы, шел без конца. Людей бы разных встречал. Местность.

— Олени! — встревожился Сапсегай. По руслу бегут. В худое место бегут.

— Счас! — Васька взметнулся на ноги. — Где? И что делать?

— Нет! — сказал Сапсегай. — Ты их не удержишь. Узкое русло. Сметут. Я сам.

Дробный рокот нарастал в стороне. Дробный рокот тысяч копыт по высохшему руслу тундровой речки.

— Я побегу.

— Не надо! — крикнул вслед Сапсегай, но Васька уже скинул ватник и бежал наперерез нарастающему грохоту.

Серой лавиной текли олени в припадке бессмысленного животного ужаса.

Сапсегай бессильно уселся на кочку. Сложил руки трубкой и завыл по-волчьи.

Передние олени заволновались и пробовали повернуть обратно, но сзади напирали другие, и вся масса пришла в сумбурное движение.

Васька Прозрачный скатился в русло реки.

— Эгей! — заорал он, размахивая телогрейкой. — Кончай панику, черти рогатые. — И Прозрачный кинулся им навстречу. Серая лавина поглотила его, только дважды взмахнула среди леса рогов телогрейка и взмыл над стадом огромный старый рогач…

Лена кончила заплетать Анютке косички и легонько шлепнула ее ниже спины:

— Ну-ка, отойди к стенке!

Анютка в новом тренировочном костюме застенчиво сверкала глазами.

— Красавица! — сказала Лена. — Теперь пора за уборку.

Она взяла тряпку и стала протирать книжную полку.

Отдельно стояла потрепанная книга. «Жизнь капитана Джона Росса». Лена взяла ее в руки. Глаза ее затуманились.

— Эту нельзя трогать, — предупредила Анютка.

— Почему?

— Он ее… предназначил. Дядя Саша.

— Кому?

— Сапрыкину. Который со всеми дерется, — вздохнула Анютка.

Шумно вошел Сашка.

— Привет, дамы.

Анютка кинулась к нему.

Он потрогал ее голову. Нащупал косички.

— Ух ты!

В окошке возникла возбужденная девчоночья физиономия.

Девчонка отчаянно барабанила в стекло.

— Дядя Саша! Александр Васильич! Там Сапрыкин опять подрался.

— Угу! Сейчас буду.

— Я беспокоюсь, — ходила по комнате Лена. — Беспокоюсь, и все.

— Он полярник, — успокаивал Сашка. — Полярники не пропадают.

— Он ребенок, — сказала Лена. — Мальчишка, как этот Сапрыкин.

Сапсегай сидел рядом с телом Васи Прозрачного. Глаза у Прозрачного были открыты, и на лице застыло выражение изумления.

Тихие птичьи крики раздались в воздухе. Сапсегай поднял голову.

— Птичка кегали, — прошептал он. — Так и не успел он повидать птичку кегали.

Старик встал и пошел к яранге. Потом вернулся, снял с себя кухлянку и прикрыл, заботливо подоткнув со всех сторон, тело Васьки Прозрачного. Лица закрывать не стал, просто прикрыл, как будто мог озябнуть сейчас Васька Прозрачный.

За свой незаурядный век Сапсегай привык видеть смерть. И он давно уже пришел к выводу, что вероятность смерти для хорошего человека выше вероятности ее для плохого. Хорошим же человеком Сапсегай, естественно, считал того, кто рискует собой для других, либо любопытство и страсть жизни гонят к познанию неизученных мест, кто способен в минуту опасности забыть о себе. Такие люди гибли и будут гибнуть. Но мудрость природы заключалась в том, что род их не исчезает, на смену приходят, должны приходить другие. Такова была эпитафия Сапсегая, мысленно произнесенная им над телом Прозрачного. Потом Сапсегай встал. Надо было вызывать вертолет, надо было позаботиться об оленях, и — вообще жизнь продолжалась, хочет этого старик Сапсегай или нет.

Старик в меховых штанах и вылинявшей рубашке, худой, высохший от годов кочевник, шагал по кочкам, и только сейчас можно было заметить, что Сапсегай стар, как тундра, как смена времен года на этой земле.

Сашка вышел на крыльцо.

— Сапрыкин! — громко сказал он. — Сапрыкин. Я знаю, что ты здесь.

— Здесь! — Сапрыкин вышел из-за бочки с водой.

— Иди сюда! — Сашка уселся на крыльцо. Сапрыкин подошел.

— Ты кем собираешься быть, Сапрыкин?

— Космонавтом.

— Значит, бандитом ты быть не хочешь?

— Нет, — замотал головой Сапрыкин.

— Тогда объясни, почему ты два раза на день дерешься. Только не ври…

— Космонавт должен сильным быть.

— Я объясню тебе, как стать сильным. Я займусь тобой, Сапрыкин. В восемь утра завтра быть здесь. И послезавтра. И…

В калитку вошел Помьяе. И тут же с визгом выскочила из комнаты Анютка, бросилась к нему. Но Помьяе, отстранив ее, шел к Сашке.

— Саша! — сказал он. — Саша, случилось…

Урок

Был урок.

— Сегодня мы отложим тему урока, — начал Сашка. — И поговорим сегодня об Антарктиде. Антарктида — ледяная страна, где живут только пингвины. Пингвины и люди. Один мой друг утверждал, что пингвины умеют смеяться. Он устроился в экспедицию и поплыл в Антарктиду проверить: правда ли, что пингвины умеют смеяться. И установил, что правда. География — это не только наука о земле. На земле живут люди. Таким образом, это также наука о людях, наука о долге и счастье.

Двадцать пар ребячьих глаз смотрели на своего учители, уже седеющего, темнолицего и сухого, как будто его опалил горевший внутри огонь.

— Одна трепанация, пять трепанаций, — сказал Сашка Лене. — Надо их делать. Был бы я зрячий, не погиб бы Васька. Получается: надо быть зрячим.

Тот же берег

Был тот же берег вечерней бухты. И Сапрыкин молча стоял за спиной Ивакина.

Печально и тонко кричал журавль. Потом другие журавли подхватили крик, и трубные прозрачные звуки их плыли над миром, как утверждение ясности бытия.