Через время, через океан

Ну, старик испугался, конечно. Но меня не выдал. Еще и додумался Егорку подставить. Будто видел его в то утро в Доме искусств... Митрич Егорку-то крепко не любил – его многие не любили за то, как грубо он с Крестовской обращался. И главное, что все свои богатства она ему завещала...

Ну, а я – быстренько вон. И второй раз приехала в Дом искусств только в десять.

Видела, кстати, как Надька с допроса вышла – подавленная, бледная... Но за мной менты почему-то не поспешили. А потом я еще и услышала обрывок фразы, один мент другому сказал: «Егора этого, похоже, закрывать надо...»

Получается, не выдала меня Надька? Или Магда наврала? Не успела библиотекарше ничего рассказать?

Но рисковать я никак не могла. Оставишь Надьку живой – вечно потом будешь дрожать: знает она, не знает? А вдруг знает – и, когда я расслаблюсь, шантажировать меня начнет?!

Но убивать ее я сама не решилась. Я ведь в душе не убийца, просто обстоятельства так сложились... Тут и вспомнила я про своего Левушку. Которому ногу когда-то спасла... И про обещание, что тот мне дал. Давно небось забыл о нем, лет семь уже минуло, но человек он, я его сразу раскусила, обязательный. Объявлюсь, скажу, что надо – конечно, он начнет ужасаться и ахать. Но то, что я попрошу, исполнит.

Вот и поручила ему: убрать с моей дороги эту девицу. Кто ж знал, что исполнитель мой таким козликом окажется. Пошел к Надьке первый раз – так дверь квартирную вскрыть не смог, соседка его, видите ли, спугнула... А тут мне как раз и Митрич, вахтер наш из Дома искусств, звонит. И говорит: та девица, мол, приходила... Про вас спрашивала – была ли на работе в то утро?!

Митрич, конечно, меня и в этот раз не выдал, ему собственное здоровье куда милее, чем справедливость. Но я совсем испугалась. Звоню своему Левушке, ору: «Давай действуй!»

Ну, он еще раз попробовал. И опять, как дурак – у подъезда Надьку подкараулил, напал на нее и сразу ментам попался... Да потом еще и затеял всю эту историю с побегом... Убегать бы убегал, это правильно, но не к родному же брату!

Конечно, на следующий же день его взяли. И сдал он меня, разумеется, сразу... Вот тебе – и сдержал слово... Что ж, не зря говорят, что волшебные палочки только в сказках бывают.

И в кабинете Магды я, конечно же, наследила... Хотя нож и не нашли, но теперь ведь ворсинку с одежды достаточно оставить, чтоб прижали...

Не повезло.

Но только я как считаю: с одной стороны, я напортачила, конечно. А с другой – это Крестовская, дрянь, меня вынудила. Я ведь с ней по-хорошему, и ради нее в город переехала, и на ноги ее поставила, и возилась по-всякому... А она, звезда проклятая, как себя повела?! Вот и наказала ее – не я, а судьба. А держала бы танцорка свое слово, оставила б мне драгоценность, как обещала, до сих пор бы жила. Лет бы до ста доскрипела, с моими-то настоями...

За Магду наказывайте. Виновата, нервы не выдержали, вспылила... Но что Крестовскую я на тот свет отправила – никто не докажет. А я признаваться не дура. Потому что есть в этом высшая справедливость. Балерина свою смерть заслужила.

* * *

Антонина Пирогова в убийстве Крестовской так и не призналась. Брошь генерала Маркова тоже не нашли. Антонина Матвеевна упорно стояла на своем: не видела, не брала. Она вообще защищалась отчаянно: письмо балерины назвала клеветой и старческим бредом, показания своего бывшего пациента Льва Турчина – инсинуацией. Стояла на своем: не поручала я ему ничего, он эту девчонку по собственной инициативе убить пытался! А почему – откуда я знаю... И даже результаты посмертного анализа крови балерины, показавшие наличие аконита, Антонину Матвеевну не смутили. Пирогова охотно призналась, что давала Крестовской препарат. Но уверяла, что исключительно в лечебных целях и в минимальной дозировке. Прекрасно, видимо, знала, что доказать отравление аконитом очень сложно. Посмертный анализ может только его присутствие в организме показать, но не определить концентрацию. Возможно, помогли б эксгумация и более тщательное исследование всех тканей, но тело Крестовской, увы, было предано огню.

Потому, как сообщил Наде все и всегда знающий Влад, судить Антонину Матвеевну будут только за убийство Магды. Тут уж она спешила, в кабинете улик оставила достаточно... Но единственное убийство, да еще в состоянии аффекта, – это не больше семи лет. И главное, брошь все равно останется при ней.

...И Влад по этому поводу, конечно, страшно переживал.

А еще его явно задевало, что Надя по-прежнему оставалась безразличной к его ухаживаниям. Хотя сейчас, когда она твердо знала, что Влад – не убийца, он нравился ей гораздо больше, чем раньше. Галантный, умный, богатый... Но только злосчастная брошь словно расколола их отношения. Надя постоянно ловила себя на мысли: пусть Шипов чист перед законом, она все равно ему не верит. Как ни старается Влад красиво ухаживать, дарить цветы и приглашать ее в рестораны... Но... Надя ничего не могла с собой поделать. Ей все время казалось: обманывает ее Влад. Говорит одно, а на самом деле на уме у него совсем другое. А когда тот улетал в свою Америку и спросил, не хочет ли она с ним поехать, Надя без раздумий ответила: «Нет. И не звони мне больше, и не пиши».

И, прогнав Влада, весь вечер смотрела в одинокой своей квартире старые балеты с блистательными партиями в исполнении Крестовской... И, хоть знала, что балерина мертва и какую страшную смерть она приняла, все равно ей завидовала. Безупречно красивой, счастливой и молодой...

И по-прежнему ждала, что ее настоящая любовь, Дима, вернется.