Черкашины

Ну так вот. Платье.

Маринка прямо-таки застыла перед шеренгой с вечерними нарядами, где в авангарде на плечиках с бюстом красовалось платье стиля туника глубокого чайного цвета с тонко вышитой, чуть светлее, вставкой на лифе и вырезом на груди ниже Дашиного обычного – Кирилл бы не одобрил…

– Мама, примерь!

Даша без слов кивнула на ценник.

– Мамочка, ну пожалуйста, за примерку же денег не берут! – дочь сложила ладони в умоляющем жесте.

Платье не показалось Даше столь уж элегантным, но, взглянув на себя в зеркало в кабинке, ахнула: вот у Маринки глаз-алмаз! Платье совпало с Дашей, будто заказывали, по длине и цветовой гамме, и благородный фасон мягко скрывал «положение»; вырез в начале полукружий был одновременно сдержанным и соблазнительным с иллюзией большей открытости за счёт вставки, с плавным переходом от ненавязчиво «смуглеющего» оттенка к основному. Легко и ласково облегала Дашу приятная на ощупь ткань.

– Ты такая красивая, – выдохнула в восхищении Маринка. – Мамочка, давай купим? Займи денег у тети Фаиды, и купим, а?!

– Когда-нибудь потом, – Даша не без сожаления повесила платье обратно на плечики и благополучно о нём забыла. Изумительное, бесспорно, но куда его носить? Черкашины давно перестали посещать театральные премьеры и корпоративные вечеринки.

…А Маринка не забыла. Время от времени дочь наведывалась в магазин проверить, не исчезло ли «мамино» платье, и однажды завернула туда с малышами показать – Никитка проболтался… Ни к чему неподъёмные траты, хоть бы Кирилл внял голосу благоразумия.

Вынув шпильки из узла причёски, Даша мотнула головой, и туго кручёные пряди упали на плечи. Как хорошо, затылок радуется свободе – шутка ли, ниже бедер опускаются тяжёлые волосы. Даша рада бы срезать, но то Алина не позволяла, теперь Кирилл… А вот и он – встал с костылём в дверях, прикрыл глаза ладонью, делая вид, что ослеплён, притормозил любопытствующую толпу.

– Золотая у нас мама! – буквальность смысла расхожей фразы понятна даже Сонечке: волны цвета тёмного золота струятся с маминых плеч на грудь и вниз грузно, густо, как пролитый мёд.

Поздним вечером к Кириллу зашёл сосед (так и знала!).

– В ресторан сходим, – пошутил муж, смешно подскочив к Даше на одной ноге. – Ты спи, не жди меня, не скоро приду.

Наверное, собрались посмотреть какой-нибудь новый боевик с Наилем.

Ох, наконец-то ночь, роскошь Дашиного отдыха, провал в мягкое беззвёздное небо без грёз и мыслей – тому, кто знает сытые дневные сны, не понять. Но только прикорнула, как ухо овеяло теплом детского дыхания:

– Ма-ам…

– Что, динозаврик?

– Мне страшно…

– Чего ты боишься?

– Чупакабру.

– Что за чепуха?

– Не чепуха, а чупакабра, Андрюша сказал. Он всем в саду сказал, что чупакабры залезают в дом через щели и щекочут пятки, если высунешь из одеяла.

– Такой большой, а боишься каких-то несуществующих чупакабр. – Даша сонно подумала: «Чупакабра – это он или она и кто это вообще?»

– Мама, я трус? – вздохнул Никитка.

– Не трус. Я в детстве тоже боялась всяких бабаек.

– Правда?! – мальчик потрясён.

– Правда. А теперь ничего не боюсь.

По коридору зашлёпали ещё чьи-то босые ножки.

– Мам, я тебя люблю, – шепнул Никитка, придвигаясь ближе. Костя, потерявший и нашедший братишку, молча притулился с краю, обнял его, робкими пальцами коснулся маминой щеки.

– Минута, и марш спать, неженки, – проворчала Даша.

…Утром она не вспомнила, когда мальчишки ушли к себе. Будто не было ночи – вильнула хвостом, оставив яблочно-сладкий огрызок дрёмы, и сгинула. За окном медленно рассеивался серый сумрак, перечёркнутый голой берёзовой веткой в стеклянных серьгах сосулек.

– Поднимите мне ве-е-еки, – сипло со сна пропел за спиной Кирилл, а в мальчишеской комнате уже раздаётся звонкий голос Никитки. Нашарив на столике телефон, Даша накинула халат и побрела записывать новую песню сына.

Беззвучно шевеля губами, весь внимание и восторг, Костя, как всегда, стоял рядом с братом, и Даша, как всегда, расстроилась – откуда такое самоуничижение? И Никиткина песенка была почему-то грустной.

Я летал на крылатом конеи видел весь мир.Небо склонялось к нам ниже,а мы к нему приближались,мы видели сверху ветер,деревья и рыбаков.Мы летели всё дальше,за очень большие горы,но вдруг повернули обратно,и вот я уже на земле,а конь улетел.Навсегда.

…Завтрак, лёгкая уборка – и, одевшись, Даша незаметно выскользнула из дома. Если не найдёт работу, по крайней мере, купит фарш, пока деньги ещё не сказали «гудбай».

По обочинам дорог скопилась тёмная снежная каша, ошмётки грязи летели из-под колёс машин, заставляя прохожих жаться к другой стороне тротуаров подальше от брызг. Несло оттаявшей помойкой и мартовскими котами. Над деревьями парила младенческая дымка весны, витрины цветочных киосков расцветились яркими красками, но настроение Даши не было ни весенним, ни праздничным. Она вспомнила, как Кирилл посмеивался над забавным словом «пендельтюр» из Строительного словаря, означающим дверь, которая открывается в обе стороны. Даша теперь почти не сомневалась, из какого действия оно произошло. Всё тот же двуликий Янус ждал её в организациях входов и выходов. Уклончивые отказы – потаённые пендели, вальяжные ухмылки: «Киндер-сюрприз?» – очередные помарки в убывающем списке, искательные нотки Кисы Воробьянинова, неожиданно уловленные в собственном голосе, – всё это неотвратимо приближало Дашу к тихой истерике. Приливы нервного смеха подстрекали сфиглярствовать с порога: «Мсье, жё не манж па сис жюр…», поэтому в следующую приёмную – директора картинной галереи – она зашла с непроницаемым лицом и, отдав долг приветствию, сообщила:

– Я беременна и многодетна, но мне необходима работа. Я по объявлению.

Дерзкое откровение претендентки на должность технички повергло мужчину в шок встречной искренности, и он по инерции не соврал:

– Беременные и многодетные нам не нужны.

– Вы знаете, что вы – сволочь? – вежливо сказала Даша, нечеловеческим усилием сдерживая порыв плюнуть ему в лицо.

Начальник словно почувствовал – откинулся на спинку кресла, хотя сидел достаточно далеко… И захохотал.

Даша опустилась на не предложенный ей стул. Сил осталось ровно столько, чтобы подавить клокочущее у горла рыдание.

– Хорошо, – придушенно кашлянул мужчина, вытирая платком глаза. Его всё ещё потряхивало от спазмов смеха. – Хорошо! Я, разумеется, порядочная сволочь, но, пожалуй, возьму вас на работу… правда, махать тряпкой вам будет тяжело… а гардеробщицей согласны? Разница в зарплате небольшая.

– Да, конечно, – пробормотала Даша.

– Ну вот и прекрасно, – директор ободряюще кивнул. – Идите, оформляйтесь.

– Спасибо.

Он спохватился:

– С праздником вас!

Даша мысленно возблагодарила девушку из Центра занятости, предыдущий список пендельтюров, Януса и Кису, тайными тропами судьбы (случая?) приведших-таки её не в какое-нибудь беспорядочное заведение, а в спокойную, возвышенную обитель искусства. Сюда она выйдет после праздника на работу с законным правом получить через полтора месяца декретные.

Взглянув на часы, Даша тронулась в школу – как раз заканчивались уроки.

– Мам, ура, бесплатный музей! – вскричал Владик, ещё мчась по школьной аллее.

Даша с улыбкой повернулась к дочери:

– Успела сказать?

– Ага, по телефону. Что, нельзя?

– Папе пока не говорите.

Падая на заднее сиденье, Владик выдохнул:

– Живопись?

– И графика.

– Круто!

– Сядь смирно, – скомандовала Маринка, – пристегнись. Сейчас заедем на базар.

– Подождёте в машине, хорошо? Я недолго, – Даша притормозила на удобной стоянке, где как по волшебству освободилось место. Везучий день.