Чернь и золото

— Кто их знает, — ответил порядком струхнувший слуга, — от них всего можно ждать.

Чи снова обернулась к окну. Топливо выгорело, огненный столб стал ниже. Во мраке просматривалась громада одной из баллист, каждые пару секунд выплевывавшей стрелу длиной с человека. У охраны должны быть хорошие арбалеты, возможно, даже пробойники, и одеты они в броню, а у номов что? Не иначе, камни, копья и луки со стрелами.

Тем не менее они уже сожгли топлива на сотни централей: рудник теперь встанет на несколько дней. Но геллеронские промышленники отсюда все равно не уйдут, только усилят охрану — и когда-нибудь, разжившись аэропланами, атакуют с воздуха самих номов.

Решит ли это проблему? Чи испытывала неловкое чувство человека, которого без спросу втянули в чужую ссору. В Коллегии тоже было несколько номов, замкнутых чудаков вроде доктора Никрефоса. Она не общалась ни с кем из них, но историю их знала. До революции номы, используя мантидов как военную силу, навязывали другим расам Нижних Земель свои темные суеверия — так по крайней мере говорилось в учебниках по истории. Но тут запылали плавильные печи революции, и мракобесие отступило. Восстание, вспыхнув в Патисе — так Коллегиум назывался при номах, — скоро охватило все Нижние Земли, оставив нетронутыми лишь малое число номских и мантидских твердынь. Как могут прежние правители оставаться глухими к зову прогресса?

Сальма, например, прямо-таки заболевает, оказавшись на заводе или на руднике. Он улыбается и не подает виду, но она-то знает, как действует на него подобное зрелище. Стрекозидов тоже не назовешь просвещенными: они до сих пор верят в магию, и ни промышленности, ни машин у них нет.

А осоиды на востоке тем временем строят собственные плавильные печи, чтобы производить оружие помимо того, которое они покупают у искусных оружейников Геллерона.

Подумав обо всем этом, она вышла к Сальме в большую комнату. Элиас заперся у себя в кабинете, и они сели играть с трясущимися слугами в карты — каждый притворялся, будто не замечает шума за стенами. Когда топот солдат и лязг стреляющих арбалетов стали слышны у самого дома, они просто закрыли ставни.

Утром все прекратилось. Взглянув на соседнюю кровать, где Сальма и во сне продолжал улыбаться, Чи встала, оделась и вышла в столовую, чтобы снова помедитировать.

Потом ей вспомнилась прошедшая ночь. Проснувшись окончательно, она отворила ставни — над рудником все еще стоял дым.

Сколько же народу погибло ночью… с обеих сторон? Эта мысль поразила Чи. В Коллегии ей говорили, что номы, при всех своих недостатках, раса отнюдь не воинственная, даже наоборот.

Зло существует повсюду. Подумав так, Чи вынуждена была признать, что какая-то его доля присутствует и в ее собственной расе.

Прихватив на всякий случай меч, она набрала воды в колодце между домом и конюшней. Землю устилал пепел. Что еще номы подожгли этой ночью — лебедку или плавильный сарай? Это все равно что тыкать палкой большого тяглового жука. Тычешь-тычешь, а потом ему надоест, и он тебе покажет, что шутки с ним плохи. Номы понятия не имеют, на что напрашиваются.

За оградой слонялись пятеро стражников — вероятно, оценивали ущерб. Они воззрились на Чи, и ей сразу расхотелось мыться прямо здесь, во дворе.

На правах хозяйской родственницы Чи властным жестом отослала их прочь. Стражники нехотя удалились, но она все-таки пошла с ведром на конюшню. Пусть себе курьерские лошади смотрят, они не в счет.

Закрыв за собой дверь, она услышала в глубине шорох стали о кожу: кто-то вынул из ножен клинок. Чи тут же бросила ведро и схватилась за меч.

В дальнем углу притаился худощавый человек с серой кожей — ном. Его нож блеснул в полумраке.

14

Маркон Кроствейт, откликавшийся также на имя Маркон Дружелюбный, встал из-за стола. Его люди встретили это раскатистым криком «ура», а коленопреклоненный посланец Синона Половинного — из тех, кого не жалко, — совсем припал к полу. Посылать к нему полукровку-мушида было оскорблением само по себе, но Маркой, упоенный недавним успехом, не обижался. И потом, если отрезать этому недоноску уши и вывесить его из окна, кто передаст лысому уроду Синону, как доволен жизнью Маркон?

Он повернул руки тыльной стороной вперед. Банда притихла.

— Вставай, ты — коли можешь стоять на своих присосках.

Полукровка встал, опасаясь получить в спину удар кнутом или нож. Правильно опасается, мелочь поганая, подумал Маркон.

— Что, домой хочешь?

Тот едва заметно кивнул.

— Ты еще не сказал мне спасибо за мое гостеприимство, дружище. Чего я не люблю, так это дурных манер.

Человечек пробормотал что-то. Один из людей Маркона, не дожидаясь команды, принялся поигрывать кинжалом.

— Спасибо вам, мастер Маркон, — дрожащим голосом проговорил полукровка.

— Маркон, а дальше?

— Маркон Д-дружелюбный.

— Да, Маркон Дружелюбный, добрый ваш друг, — презрительно искривил губы вожак. — Передай Синону, чтобы не забывал своего друга Маркона. С друзьями надо делиться всем, в особенности деньгами. Так и скажи, понял?

Посланец отчаянно закивал.

— Пшел вон, червяк, — плюнул Маркон. — Пусть Синон в другой раз пришлет ко мне чистокровного, не то я ему самому уши отрежу.

Когда тот выбежал из таверны, Маркон подал знак к новому «ура» и через некоторое время махнул рукой.

— Мантид уже приходил за платой?

— Давно, мастер. Пришел и ушел. Он-то как раз не из дружелюбных.

— И к тому же чертовски дорого стоит — но лучше ему платить, чем дать выйти на рынок. Вы все видели бой: как по-вашему, сколько человек он может положить в одиночку? Десять, двенадцать?

— Да уж не меньше.

Маркон кивнул.

— А если его самого положат, пусть лучше сгинет так, чем изменит своим друзьям. — На сегодняшний день с делами было покончено. — Отдыхайте, вы это заслужили, а я поднимусь наверх.

Его проводили свистом и рукоплесканиями. Преданные бойцы приготовили для него сюрприз: молоденькую девчонку, прибывшую в город совсем недавно. Вот где пригодится свойственное ему дружелюбие.

Она уже ждала его, лежа в постели. Рядовой бандит, поставив на столик кувшин вина и две чаши, с поклонами пятился вон.

— Этот день будут долго помнить в феоде. — Маркон сверкнул ослепительно-белой улыбкой — зубы ему сделали высший сорт. Сюрприз оказался арахнидкой, настоящей красоткой. — Раздень меня, — велел он. Арахнидка принялась за дело одной рукой, едва касаясь его прохладными пальцами. Он расправил плечи, мускулистые, несмотря на десять лет легкой жизни, и повернулся к ней. — Ну, девочка… — начал он, и тут она, словно они условились об этом заранее, располосовала его от живота до горла.