Чернь и золото

— До нее мне нет никакого дела, лишь бы он уцелел. Он ничего не принимает всерьез.

— Чи…

— Да? — Она совсем на него не смотрела, и лицо у нее было мокрое — неужели от слез? Нет, это дождь просочился сквозь кособокие ставни.

— Когда тебя арестовали… Мы так давно знаем друг друга… — Тото казалось, будто за него говорит кто-то другой — разучивает роль, когда спектакль уже начался. — Что ты обо мне думаешь, Чи?

Она удивленно моргнула, но не попалась на его удочку. Он ведь не арахнид, чтобы расставлять такие силки… не какой-нибудь хитрый ном.

— Извини меня. Ты сделал ничуть не меньше других, а я так ушла в себя, что даже спасибо тебе не сказала.

— Я не про…

— Я знаю, ты иногда чувствуешь себя посторонним… но мне правда все равно, кто были твои родители. Мы сразу подружились, как только ты начал помогать мне с механикой. Таниса и Сальма, конечно, замечательные бойцы и вообще такие… но я росла вместе с ней и прекрасно тебя понимаю, притом теперь это все позади. Ты доказал, что ни в чем им не уступаешь.

— Но я…

— А для меня ты и вовсе… — У Тото перехватило дыхание, но не от сладкой надежды: он, будто ясновидящий, чувствовал, что она скажет дальше, — …и вовсе как брат. Мы ведь и правда так близко знаем друг друга.

Тото еще многое собирался сказать. Он хотел предостеречь ее от козней Ахея, потребовать даже, чтобы она его прогнала. Или наорать на нее, или всадить в нома три арбалетных болта — тогда уж она точно воспримет его всерьез.

Но слова Чи ранили его так глубоко, что он просто встал и ушел. Пусть себе ждет своего Сальму.

33

И Чи все ждала, а дождь все барабанил в окно.

Они поддерживали друг друга весь плен, но на свободе он сразу покинул ее ради своей безумной затеи.

Мало того, так еще и Ахей, такой чужой и пугающий. Как он смотрит на нее, как трогает за руку… А Таниса с ее признанием, что этот надменный мантид не только старый друг дяди Стенвольда, но и ее, Танисы, родной отец! Золотая девочка оказалась в конце концов полукровкой. Все это так туманило мысли Чи, что для Тото места уже не осталось.

В следующую минуту она чуть не завопила на всю Империю, углядев на крыше дома напротив мокрого летуна. Сальма наполовину слетел, наполовину слез наземь и пошел через площадь, а Чи бросилась вниз, чтобы встретить его.

— Сальма! — Она заключила его в объятия. — Жив-здоров! Но ее не нашел, — добавила она миг спустя.

— Зато узнал, где она. Как думаешь, отыщется здесь что-нибудь сухое на смену? Патрульные здорово за мной погонялись, но после отстали — решили, небось, что даже у них в руках мне хуже не будет.

Сальму, как и всех его товарищей за исключением Тизамона, снабдили домотканой миннской одеждой.

— Дождь стихает, — заметил Стенвольд, — и скоро начнет темнеть. Тут бы нам и отправиться.

— Не возражаю, — ответил Сальма. — Я только порадуюсь, расставшись наконец с этим городом.

— Лошади нас ждут за стенами Минны.

— И ваш человек тоже? Которого вы посылаете в Тарк?

— Да.

— Я пойду вместе с ним.

Стенвольд и Чи не сразу поняли, о чем он толкует.

— Ты мне там не нужен, — начал жукан, но Чи быстрее сообразила, в чем дело.

— Осоидские солдаты увели Скованное Горе с собой, — объяснила она.

— В каком-то смысле, — подтвердил Сальма.

«Она, конечно, назвалась другим именем, — сказал ему на прощание Ааген. — У них уж так принято». — «Каким же?» — «Теперь не знаю, а пока здесь жила, называла себя Радостью Аагена».

В тот миг избалованный княжич Сальма впервые узнал, что такое зависть.

— Я пойду с вашим агентом в Тарк, — заявил он Стенвольду. — Если дадите мне задание, я его выполню, если нет, все равно пойду.

Стенвольд посвистал сквозь зубы на манер рядящегося с работником купца.

— Не передумаешь? Тарк для тебя опасен.

Сальма помотал головой.

— Тогда я и впрямь дам тебе задание. Подумаю малость и перед отъездом все тебе расскажу.

— Сальма, их же там целая армия! — в ужасе прошептала Чи. — Тебя убьют, а перед смертью еще и пытать будут.

— Значит, не стоит им попадаться. — Сальма привлек Чи к себе. — Мы с тобой много чего пережили и снова будем вместе, когда все это кончится. Я поберегу свою шкуру, а ты сбереги свою.

Люди Кимены уже прокладывали маршрут, чтобы вывести пришельцев из города, а для тех отъезжающих, кто плохо умел укладываться и разбираться в картах, настал период вынужденного безделья. Сальма, спасаясь, возможно, от Чи, забрался на самый верх, где прогнили все половицы. Таниса прокралась за ним тихо, как при вылазке в Асту, но он все равно понял, что это она, и сказал:

— В чем я не силен, так это в спорах с друзьями.

Таниса благодаря своему Наследию пробиралась к нему по непрочным балкам.

— Тото, Чи и Стенвольд тут не прошли бы, а мантиду с номом на меня наплевать, — продолжал он, сидя в самом углу под дырявой крышей. Луч закатного солнца лег на его золотистую щеку. — Стало быть, это можешь быть только ты. Хочешь мне что-то сказать, так ведь?

Таниса, балансируя, сделала еще пару шагов.

— Что за игру ты затеял, герой?

— Сам не знаю. Все жду, что кто-то мне объяснит правила.

— Чи говорит, это из-за какой-то плясуньи. — Таниса вложила в последнее слово чуть больше яда, чем входило в ее намерения.

— Ну, мы ведь известные меценаты.

— Почему ты не можешь быть серьезным хоть раз в своей гнусной жизни? — заорала в голос Таниса, вызвав эхо от чердака до подвала. Даже угроза выдать Империи всю ячейку не заставила бы ее сдержаться.

— Я был рабом, — преспокойно ответил Сальма. — Был узником. У меня отняли небо. Тогда, уверяю тебя, я был очень даже серьезен.