Черная акула

— Пока не нужно поднимать тревогу. Если придется задействовать в операции ваших людей, мы сообщим. Да, вот еще что. Пусть несколько человек постоянно будут наверху, в зале ожидания. И один — у выхода на платформы. Наши сотрудники тоже все время будут присутствовать в здании вокзала. Они, разумеется, в штатском, так что вы вряд ли их заметите. Кстати, сержант, передайте дежурному, чтобы ваши парни не слишком усердствовали. Обычный патруль. Никакой самодеятельности. В конце концов, это наша операция, а люди, с которыми придется иметь дело, — профессиональные торговцы оружием. Они очень осмотрительны и осторожны. Если кто-нибудь из ваших спугнет их, пеняйте на себя. Неприятностей будет выше головы, это я вам обещаю. Сержант сразу скис, но кивнул, показывая, что все понял как надо.

— Ну вот и хорошо. Они поднялись в зал ожидания, сержант направился в отделение, лейтенант — в свою каморку, а плечистый медленно двинулся к дверям. Выйдя на улицу, он остановился, осмотрел площадь, дошел до угла и только тогда вытащил из кармана рацию.

— Первый, я — Пятый, все в порядке. Ящик проверил.

— Оружие там? — спросил Сулимо. Спросил спокойно, даже чуточку равнодушно, как будто речь шла о пустяке.

— Там, — подтвердил плечистый.

— Патроны заменил?

— Так точно.

— Хорошо. Все, Пятый, уйди из эфира.

— Понял, товарищ капитан. — Плечистый выключил рацию, сунул ее во внутренний карман куртки и неторопливо, словно прогуливаясь, зашагал к автобусной остановке.

Глава 27

Максим взлетел по гулкой лестнице и позвонил в знакомую дверь. Соловьиная трель прозвучала глухо, словно сквозь вату. Правда, на сей раз Максим шагов не слышал, просто дверь лязгнула, затем дернулась, но теперь открылась не совсем, а на цепочку.

— Добрый день, — снова поздоровался он, увидев в узкой щели половину лица домохозяйки Вики. — Я приходил сегодня. Следователь военной прокуратуры полковник Латко. Вы помните меня? Дама кивнула, давая понять, что да, мол, помнит, и тут же, предупреждая его следующий вопрос, визгливо выдохнула:

— А Георгия Витальевича нет.

— Да? — расстроился Максим. — А где же он?

— Ушел по магазинам. «Интересно, — подумал Максим, — у него есть домохозяйка, а он сам ходит по магазинам?»

— А давно, простите, ушел Георгий Витальевич?

— Минут сорок, — ответила Вика, подозрительно поглядывая сквозь щель на гостя. — Ему кто-то позвонил, он собрался и ушел. А на пороге сказал, что в магазин.

— Кто позвонил?

— Не знаю, какой-то человек, мужчина.

— Кто подошел к телефону? — продолжал допытываться Максим. — Вы или сам Георгий Витальевич?

— Я, конечно же, подошла. Я всегда подхожу к телефону. Я у Георгия Витальевича вместо секретаря работаю. — Она хмыкнула, и непонятно было, довольна она своим совместительством или нет.

— А как представился этот человек?

— Никак не представился, — фыркнула Вика.

— А вы не узнали голос? — продолжал донимать ее вопросами Максим.

— Ну, может быть, и узнала, — резковато ответила женщина. — А вам-то что за дело, узнала я или нет? Вот вернется Георгий Витальевич, я ему расскажу, что вы здесь приходите, расспрашиваете, разнюхиваете.

— Поймите, — сказал Максим, наклоняясь вперед, — может статься, что Георгий Витальевич в большой опасности. А я хочу, чтобы эта опасность не переросла в нечто большее. Понимаете меня? Женщина уставилась на него с еще большей подозрительностью.

— Ладно, в конце концов, не хотите отвечать — не отвечайте, бог с вами. Вот этот человек, — Максим вынул из кармана фотографию лже-Панкратова, — его вы знаете? Вика вперила взгляд в карточку, несколько минут рассматривала ее, а затем кивнула.

— Похож на Валеру. Он приходил к Георгию Витальевичу два или три раза. Фамилии не знаю, отчества тоже. Георгий Витальевич его просто Валерой называл. Молод он еще для отчества-то. Неприятный. — Она зябко передернула плечами. — Правда, точно не скажу, он это или не он. Вроде бы и похож, а вроде и не очень. Голос ее звонко разносился по всему подъезду.

— Скажите, это он звонил?

— Когда? — непонимающе глядя на Максима коровьими глазами, спросила женщина.

— Перед тем, как Георгий Витальевич ушел, — сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заорать, уточнил Максим. — Он звонил? Женщина опять задумалась, затем неопределенно дернула плечом.

— Может быть, он. А может быть, нет. Не знаю. У Георгия Витальевича телефон старый, голос сильно искажает. Но человек, который его побеспокоил, — она так и сказала «побеспокоил», как большого начальника, — звонил и раньше. Георгий Витальевич его знает. Он не любит, когда посторонние звонят, а тут не назвались, сказали, что срочно. А когда я спросила, кто, ответили, что по поводу какого-то контракта. И Георгий Витальевич тут же взял трубку.

— И сразу после разговора ушел? — спросил Максим.

— Нет, он собирался, напевал что-то, потом сказал: «Через час вернусь» и ушел.

— И вы не знаете, куда?

— Не знаю, — ответила Вика. Максим вздохнул.

— Спасибо, Вика. Самое главное он узнал: лже-Панкратов купил у Иверина форму, скорее всего именно об этом контракте и шла речь. Максим боялся другого: эти люди поставили ему в кабинет «жучка», причем сделали так, чтобы Максим почувствовал беспокойство, начал искать и нашел его. Своеобразное предупреждение. Значит, в целом они были в курсе дел, знали, что он вышел на Фурцева, и каким-то образом выяснили насчет его визита к адвокату, а адвокат был единственным связующим звеном между проданной формой и трупом, найденным на дороге. Даже если удастся задержать лже-Панкратова, тот вряд ли в чем-нибудь признается. Скорее всего будет отпираться. Я, мол, не я и лошадь не моя. Да еще и паспорт выкинет. Имя да, Валера, а фамилия — Сидоров. Вот, по документам проверьте. И действительно окажется, что именно Сидоров, а не Панкратов. В части был. Но там просто другу помогал. А уж куда Иверин дел форму, не знаю. Тут помогла бы фотография из милиции. Подделка документов преследуется по закону, однако не столь строго, как соучастие в убийстве. А от любого соучастия лже-Панкратов отвертится. Ведь, кроме Иверина, никто не знал о проданной форме, посему выходило, что именно это звено и надо выбивать из цепочки. Тогда Максим останется со своими фактами на голом месте. Он обругал себя за то, что не додумался снять с Иверина официальные показания сразу. Понадеялся на «потом». Но, черт побери, кто же знал, что все так круто обернется? А если Иверин умрет и об этом сообщат Фурцеву, тот, конечно же, отобьется от всякой левой формы, скажет, что продавал исключительно тряпье. Трупа нет, технички нет тоже, и получается, что со всех сторон шито-крыто. Максим повернулся, позвонил в звонок, и снова та же трель, те же шаги, грохот цепочки и настороженный глаз.

— Извините, Вика, это снова я. Будьте любезны, передайте Георгию Витальевичу, чтобы он обязательно перезвонил мне, как только появится. — Максим записал на листе из блокнота свой номер телефона и отдал его женщине. — Обязательно. Речь идет о его безопасности. Та взяла листок осторожно, словно это был по меньшей мере стакан с ядом, а ее склоняли к соучастию в убийстве собственных родителей.

— Хорошо, передам, — гаркнула она на весь подъезд, захлопнула дверь и загремела засовами. Максим вышел на улицу, огляделся, словно надеялся увидеть сейчас Иверина, идущего навстречу, живого, здорового, улыбающегося, помахивающего длинной, худой, как селедка, авоськой, в которой болтается батон хлеба. «Хотя нет, пожалуй, — невесело вздохнул Максим. — Такие, как Иверин, с авоськами не ходят. Часок-то, судя по словам Вики, уже на исходе. Может быть, стоит подождать? Впрочем, Иверин сам позвонит, когда вернется». Максим забрался в машину и скомандовал шоферу:

— В прокуратуру.

Глава 28

До семи вечера Проскурин бродил по городу. Он то впрыгивал в подходящие автобусы, то заходил в кинотеатр и выходил практически сразу же, через пять минут, не посмотрев даже одного эпизода фильма. Одним словом, путал следы. Если появление Сулимо на вокзале не случайно, значит, слежка должна быть и сейчас. Проскурин использовал все свое умение, пытаясь вычислить «хвост», но за ним никто не шел, и это было так же верно, как и то, что его имя Валера. Нельзя сказать, что Проскурин боялся, но давешнее приключение заставило его встряхнуться. Напомнило, что смотреть нужно в оба. Расслабился он в Шахтинске. Растерял навыки, да и нюх притупился. Надо быть настороже все время, постоянно, пока история не закончится победой. Либо поражением, как три года назад в Москве. Тогда он, несмотря на опыт, сплоховал, кинулся в бой, не рассчитав силенок. И ведь знал же, знал, на кого тянул. А началось-то все, помнится, из-за пустяка. Телефонный звонок, кое-какой материальчик в кейсе на Курском вокзале, и пошло-поехало. Вцепился заяц в ниточку, и закрутился клубочек. «А дельце хорошее было, — вспомнил Проскурин, плывя в вечерней толпе по проспекту Ленина — главной магистрали города. — Отличное было дельце, по тем временам громкое. Коррупция среди генералитета, злоупотребление властью, продажа воинской техники. Да, в начале девяносто второго на таких делах строили карьеру. Теперь сворачивают шеи. Максимум, чего добиваешься, — снимут двоих-троих „звездоносных“ дяденек. Впрочем, и тогда дело замяли. Тихо, без лишнего шума». Проскурин иногда сам удивлялся тому, насколько спокойно уживались в нем темное и светлое начала. Вроде бы никто не мог сказать, что он бесчестный человек, сутяга, занимается только теми делами, которые впоследствии обернутся немалой выгодой. Нет, Проскурин работал добротно и честно. Доводилось ему крутить и явные «висяки», беспросветные и неинтересные. За эти дела он получал от начальства по морде, огрызался в ответ и тащился домой зализывать раны. Но если появлялась возможность выбирать из двух дел, он всегда останавливался на том, которое могло принести ему больше пользы, не только в моральном смысле, но и в материальном тоже. Если бы дело с похищением «МиГов» не сулило столь блестящих перспектив, послал бы он Семенова на три буквы, скинул бы в УВД и забыл. Стыдно? Совесть гложет? Ничуть. Ни капельки. Однако если уж Проскурин за что-то брался, то раскручивал на полную, невзирая ни на что. В девяносто втором году он хотел поступить точно так же. И что в результате? Он сам в Ростовской области, в Шахтинске, но на это и наплевать бы, не так уж много потерял. А вот трое ребят, которых он подключил к делу, разлетелись кто куда. В частности, Ваня Ипатов приземлился здесь. Ему, Проскурину, на счастье. Был, наверное, в этом какой-то знак судьбы. А вот Володька Смеляков укатил на Дальний Восток. И ведь с юридической точки зрения не подкопаешься, никто с ними счеты не сводил. Как говорится, Родина послала. Проскурин усмехнулся. Уж послала Родина так послала. А когда уезжал, чувствовал глумливые ухмылки за спиной. «Умные» люди делали карьеру, а он торчал в глубокой заднице, и никто не верил, что ему удастся вырваться из задрипанного Шахтинска. Знали, что он туда на всю жизнь, до скончания века, до пенсии, и последние годы свои тоже проживет там. Куда ж деваться-то? Подбросил господь бог ему подарок в виде этого «Гастелло». Но, говоря начистоту, нравился ему Семенов. Было в нем что-то такое, серьезное. Хотя Проскурин не мог сказать, где в их отношениях с Алексеем проходит граница между приятелем и ценнейшим свидетелем. Оглядевшись, он перебежал через улицу, опустил жетончик в автомат и набрал номер. Ответил ему все тот же сухой голос, и Проскурин, не теряя времени, попросил к телефону Ипатова. Голос Ипатова стал еще холоднее, чем днем.