Черная часовня

– На ту роль, что вы играли? Никогда.

Ее ответ не уступал по двусмысленности выражению ее глаз. Примадонна смотрела на меня с такой настойчивостью, какую я никогда не встречала в других людях, словно она знала меня намного лучше, чем я когда-либо знала ее.

Слова «роль» и «играла» эхом повторялись у меня в голове – с насмешкой, которой не было в ее голосе.

Меня не покидало отчетливое ощущение, что в каком-то смысле она действительно питает ко мне скрытое презрение, но по далеко не столь очевидной – во всяком случае, для меня – причине. Мне стало невероятно стыдно и больно, хоть я и не могла понять, почему.

И все же сейчас мы сидели наедине посреди ночи, и она доверяла мне так, как я не могла довериться ей. В результате мне стало еще хуже. Но главная беда заключалась в том, что я не могла в этом признаться.

Ирен вновь склонилась над своими бумагами, делая пометки.

– Что это? – спросила я.

– Мы вернулись к Эйфелевой башне. Это место – всемирная деревня и шоу Буффало Билла «Дикий Запад». Видите связь?

– Вы чертите линию между Эйфелевой башней и собором Парижской Богоматери.

– По сути, не собором, хотя он тоже является остановкой на пути.

– Но эта точка находится именно на месте собора Парижской Богоматери.

– А вот и нет. За собором Парижской Богоматери на острове Сите, в самом его конце, есть сотни разных мест. Это – парижский морг.

Я охнула: я же совсем забыла о морге!

– Но он не имеет никакого отношения к преступлениям. Это всего лишь место, куда отправляют всех мертвых.

– Это место, куда весь Париж отправляется посмотреть на мертвых, – исправила она меня, – как весь Париж ходит в собор Парижской Богоматери, на Эйфелеву башню, Всемирную выставку и шоу Буффало Билла «Дикий Запад». Вы еще не догадались?

– Пока нет, но… На улицу де Мулен весь Париж не ходит.

– Тот Париж, который в нашем случае имеет значение, ходит. Мужчины, руководящие городом, страной и миром.

– А как насчет катакомб – это не то место, которое привлекает общественность.

– Пока нет, – горько улыбнулась Ирен. – Дайте парижанам время понять, что эти отвратительные места достойны эксплуатации. Карты и документы Ротшильда показывают, что большинство из них – не просто христианские катакомбы времен Римской империи. Там находятся кости с кладбищ, которые были перемещены из-за роста населения города в нынешнем веке с нескольких сотен тысяч до двух миллионов. Останки относятся исключительно к семнадцатому веку. Тем не менее это покойники, и они французы, а весь Париж в последнее десятилетие нашего века склонен к нездоровым увлечениям. Возможно, пятна свежей крови в итоге принесут катакомбам общественное признание, которого они заслуживают.

– Это правда, кровь и сенсации привлекают общественное внимание, – согласилась я. – Так было всегда.

– Но раньше кровь и сенсации не занимали такую большую часть общественного сознания, как сейчас, когда газеты трубят о самых ужасных происшествиях на каждом углу.

– Газетчики не придумывают зверства, о которых сообщают.

Она смерила меня столь острым, колючим взглядом, что мне пришлось смягчить свое мнение:

– Некоторые из них действительно… придумывают, полагаю. Иногда.

– Скорее провоцируют, чем придумывают, – признала Ирен. – Если бы люди не были столь жадными на новости о несчастьях других, на сенсационных газетах не делали бы деньги.

– Посещение морга бесплатное, – заметила я.

– Да, однако то, что начиналось как помощь в опознании тел – обычно утопленников из Сены, – превратилось в бесконечную выставку смерти. По крайней мере, в Лондоне нет такой традиции.

– Не могу представить, чтобы чопорные англичане допустили подобное, – ухмыльнулась я. – Слишком многие тела неодеты, хотя благодаря этому те покойники, на которых есть одежда, выглядят куда интереснее.

Ирен рассмеялась в ладошку, приглушив смех и заодно согрев озябшие пальцы.

– Вы правы, Пинк. Когда речь идет о голых покойниках, англичан скорее возмутит неуместная нагота, чем дикость самого процесса разглядывания трупов. Но французы… они посчитают клочки одежды даже более интригующими. А вот американцы… что ж, их потрясет и то и другое.

– Знаете, ваше описание английского характера, который мне кажется таким раздражающим, точно подходит Нелл. Она совсем не возражает против пугающих историй о привидениях, но приходит в ужас от жажды жизни.

– Признаюсь, я удивлена, как хорошо она справляется с реальными ужасами, даже лучше меня. Возможно, у меня слишком богатое воображение. Что касается жажды жизни, разве общество не вынуждает большинство женщин отвергать ее?

– Большинство леди, – пренебрежительно поправила я примадонну.

– Несомненно, вы именно поэтому так усердно стараетесь считаться кем угодно, только не леди. Но в своем роде вы подвержены условностям не меньше Нелл.

– Как могут две женщины с настолько разными опытом и ролью в жизни быть хоть в чем-то похожими? – удивилась я.

– Потому что вы обе представляете собой нечто большее, чем хотите показаться. Но в этом и состоит извечная слабость и сила женщин. Так. Смотрите, я рисую последние линии на нашей карте.

Ирен так и сделала, тем самым эффективно прервав мои возражения, ибо я была сильно заинтригована ее полуночным картографированием.

Я следила за прямой линией, которую она чертила под углом от Эйфелевой башни на север, используя в качестве линейки книгу Крафт-Эбинга «Psychopathia Sexualis». Я, нахмурившись, посмотрела на точку, где закончилась линия: где-то возле улицы Пигаль, за Парижской оперой.

Примадонна взмахнула широким рукавом пеньюара и аккуратно положила книгу с другой стороны карты. Окунув перо в последний раз, она стряхнула лишние чернила и провела линию от парижского морга, которая сомкнулась с другой проходящей под углом линией.

– Видите?

– Вижу, что вы нарисовали треугольник с основанием между Эйфелевой башней и собором Нотр-Дам, или между моргом и южной частью Монмартра.

– Гора мучеников, – сказала она задумчиво, – где все полуночники Парижа веселятся до рассвета, глядя на шокирующих танцовщиц канкана и попивая абсент. И в каких из этих мест вы были?

– В тех, где не были вы. И Нелл. – Я моргнула. – Она сопровождала вас в башню и близлежащие катакомбы, а также в морг. Я ходила с вами в башню и на территорию Всемирной выставки, а также в катакомбы возле собора Парижской Богоматери. Как странно. Здесь есть симметрия… И почему в определенные места вы брали только одну из нас?

– Я хотела понять, кого преследуют: меня или кого-то из вас.

– Все это время? За нами следили везде?

– Сначала нет. Но позже везде. Я так думаю.