Черная магия

— Надо идти, — сказала она. У нее был грустный голос, даже обеспокоенный, — Зима подумает, что мы заблудились, и рассердится, что я тебя увела. Тебе нужно работать, — добавила она и натянуто улыбнулась. — Пойдем.

Она зашагала прочь. Я остался на месте. Чуть помедлив, я подобрал веточку и нерешительно потыкал мертвую птичку. Та не шелохнулась. Колибри лежала на спине и в таком виде смотрелась особенно печально. Мне захотелось перевернуть ее. Я снова потыкал в нее веточкой, уже сильнее. Птичка не сдвинулась с места.

Коди спокойно притрагивается к мертвым животным. Ему все равно. Мне — нет. Но колибри была такой малюсенькой — длиной всего-то с мой палец. И она была такой красивой, с этим черным клювом и красным пятнышком на горле, и крохотными перышками, больше похожими на чешуйки. В общем, я ее взял.

— Ой блин… — прошептал я.

Она была тяжелой. Не такой тяжелой, какой могла бы быть птица побольше, воробей или синица, а вправду тяжелой, как камень. Или даже не камень: она мне напомнила гирьку со старых весов — такую металлическую штуку в форме шишки или желудя, когда ее берешь, она весит, словно шар для боулинга.

Вот такой была и эта колибри — тяжелой и настолько маленькой, что уместилась бы у меня на ладони. Я подумал, что тельце ее окоченело — как бывает с подвешенной оленьей тушей, осторожно прикоснулся к крылу птички и даже попытался пошевелить его, но ничего не вышло.

Тогда я сложил ладонь ковшиком и перевернул птичку на живот. Ножки у нее были поджаты, словно у мухи, глаза потускнели. Несмотря на перья, она не была мягкой на ощупь. Она была твердой, как гранит. И холодной.

Но выглядела в точности как живая: изумрудная зелень в пятне солнечного света, слегка изогнутый клюв, белая полоска под красным горлышком. Я провел пальцем по клюву и выругался.

— О, черт!

Там, где по моей коже прошелся клюв мертвой птицы, острый, как гвоздь, набухала ярко-красная бусина.

Я сунул палец в рот, быстро проверив, не видит ли меня Вала. Она была уже далеко — я разглядел ее фигуру среди деревьев. Я нашарил в кармане сложенный бумажный платок, завернул в него колибри и очень осторожно положил в карман. А потом поспешил за Валой.

Назад мы шли молча. Только когда показался каркас будущего дома, Вала повернулась ко мне.

— Ты видел птицу? — спросила она.

Я встревоженно взглянул на нее. Врать я боялся, но еще больше боялся ее реакции.

Прежде чем я успел ответить, Вала прикоснулась к пятну у меня на подбородке. Я ощутил вспышку обжигающего холода; Вала посмотрела на меня подавленно, но не зло.

— Я не хотела причинить ей вред, — негромко произнесла она. — Я никогда прежде не видела таких птиц, тем более вблизи. Я испугалась. Не из-за нее самой, а от неожиданности. У меня оказалась слишком быстрая реакция, — Голос ее был печален. Потом она улыбнулась и взглянула на мой карман. — Ты забрал ее.

Я отвернулся, и Вала рассмеялась. Из-за лежащей перед домом груды толстых лесин выглянул Зима.

— Джастин, а ну быстро чеши сюда! — рявкнул он. — Женщина, не отвлекай его!

Вала снова показала ему язык, потом повернулась ко мне.

— Он знает, — добавила она совершенно обыденным тоном. — Но может, ты все-таки не станешь говорить своему другу? И матери.

Вала пошла к Зиме и чмокнула его в обожженную солнцем щеку.

— Да, конечно, — пробормотал я и двинулся туда, где оставил лак.

Вала остановилась за спиной у мужа и вздохнула, глядя на безоблачное небо и зеленые кроны, протянувшиеся до залива. По голубой воде медленно скользили несколько парусных судов. Одним из них была трехмачтовая шхуна с красно-белыми полосатыми парусами. Яхта Томаса Тарни.

— Так как, Вала, — поинтересовался Зима, подмигнув жене. — Ты еще не сообщила Джастину новости?

Вала улыбнулась.

— Пока нет, — Она приподняла свитер, и я понял, что она действительно беременна.

Вала взяла мою ладонь и положила ее к себе на живот. Несмотря на жару, рука ее была ледяной. И живот тоже. Но внезапно я почувствовал под ладонью тепло и легкие толчки внутри. Я изумленно уставился на Валу.

— Это ребенок!

— Эг вейт, — ответила она и рассмеялась. — Я знаю.

— Еще напугаешь его разговорами о детях! — сказал Зима и обнял жену. — А он мне нужен, чтобы до снега закончить этот дурацкий дом.

Я снова принялся лакировать колыбель. По правде говоря, я был рад, что у меня есть дело, которое отвлечет меня от мыслей о случившемся. Тем вечером, вернувшись домой, я положил колибри в ящик шкафа, завернув перед этим в старую футболку. Некоторое время я смотрел на нее каждый вечер, после маминого поцелуя на ночь, но примерно через неделю почти забыл, что она вообще там лежит.

* * *

Несколько дней спустя Коди вернулся из библейского лагеря. Был уже сентябрь. Подошел и миновал День труда, а с ним исчезло и большинство отдыхающих, приезжавших к нам на лето. Мы с Коли пошли в восьмой класс. Нам уже осточертело общаться с одними и теми же людьми с самого детского сада, но вообще было ничего, терпимо. Иногда мы после школы ходили к Зиме и катались на скейтах. Там было тесновато из-за груд напиленных дров и штабелей пиломатериалов для нового дома, и иногда Зима орал на нас, что мы путаемся под ногами.

Но по большей части все было как обычно — только беременность Валы стала заметнее. И еще жители городка начали думать о приближении зимы.

Вы можете не верить, что существуют люди, которые постоянно беспокоятся насчет снега, но так оно и есть. Мама уже забрала свои дрова у Зимы, еще в августе, как и большинство его постоянных клиентов. День за днем груды заготовленных поленьев таяли — Зима передавал их по назначению.

А новое сооружение росло, и вскоре перестало напоминать детский набросок из палочек, и стало походить на сказочный дом с крутой крышей и множеством окон, прямоугольных и круглых, словно иллюминаторы, и с черепицей цвета клюквы, по форме напоминающей ракушку. Я помогал Зиме в работе, в том числе и внутри будущего жилища. Это было здорово! Внутри было потрясающе! Зима умеет творить из дерева чудеса — это все знают. Но до тех пор я видел лишь то, что он производил на продажу: какие-то полезные предметы или мебель, вроде шкафов, которые он сделал для моей матери.

А в тот день я имел возможность наблюдать, какие необыкновенные вещи Зима создает для себя и Валы. И если снаружи их дом выглядел как ожившая сказка, то внутри — как сон.

В основном Зима работал с сосной, а это очень мягкое дерево. Но для балок он выбрал дуб и покрыл эти балки изображениями ветров, разевающих рот и собирающихся дуть, волков и лисиц, ухмыляющихся из-за углов, драконов и каких-то незнакомых мне существ. Вала сказала, что это исландские духи.

— Хулдуфолк. — Так она их назвала, когда я поинтересовался. — Сокрытый народ.