Черная сделка

– Матушка... Это ваши переживания. Он будет лежать в нашем фамильном склепе. Вместе с вами... Когда придет время, – попытался успокоить мать Фердинанд.

– Да-да... Я закажу скульптурную фреску, где мы с ним держимся за руку. Ты же знаешь, Фердинанд, я нисколько не осуждаю твоего отца... Наша страна попала в такое историческое положение... Во многих странах было такое...

– Конечно.

– Люди стали заложниками этого исторического положения, – не унималась фрау Энгельберта.

– Мама, но если мы немного тут задержимся... Вы не против?

Но баронесса его не слушала.

– Эта девушка... Она меня спасает от холода в позвоночнике. Я с ней разговариваю. Становится теплей... Ее акцент, такой мягкий...Не то что брандербургский говор, на котором дикторы читают последние известия. Не понимаю, почему все изучают именно этот немецкий... Честно говоря, Фердинанд, Вероника помогает мне находиться здесь...

– Хорошо, мама, спокойной ночи, – Фердинанд прикоснулся губами к ее лбу.

– Спокойной ночи, мой мальчик.

Фердинанд пошел в свою комнату. Достал телефон – «Сименс» VIP-модели. Вставил карточку и набрал номер Вероники.

– Алло, Вероника? Извините за столь поздний звонок. Мама очень рада, что познакомилась с вами. С такой русской девушкой... Она говорит, что впервые встречает человека с такой широкой душой, как у вас... Она хочет еще на несколько дней остаться в вашем городе и очень просит, чтобы вы были рядом с ней ... Скажите, вы согласны?.. Поймите, это очень и очень важно... Вы не представляете, как она изменилась за эти дни... Разумеется, в лучшую сторону... Спасибо вам... Да... передайте своему дяде Антону... что я согласен... Я очень согласен...

22

– Суки... – сказал Фомичевых.

– Валерка... Пасечник... – у Шимаченкова по лицу пошли желваки. – Как же ты их не урыл...

– Не знаю, Шима... Не получилось. Одного урода чуть не задушил. Не смог... не дожал...

– И что теперь будешь делать?

– Мне надо выйти на связных в Калининграде. Хочу переговорить с глазу на глаз с Белогуровым, – Локис жадно жевал предложенную галету. – Десантник десантника поймет. А фээсэбэшники – люди без основания... Подозревать всех – даже без основания – это их хлеб. Чем больше подозреваемых – тем больше проделанной работы. Это не то, что у нас – душу под пули подставлять.

– Может, на хер этот Калининград? Вместе повяжем сволочей, сдадим ментам, – предложил Шимаченков.

– Ты что? – возмутился Фомичевых. – Припишут самоуправство... Нападать на государственный, охраняемый объект...

– Бляха, Фомич, – перебил его Шимаченков, – троих за горло и в машину. Главное быстро и тихо...

– Ты что? Там салаги. В штаны наложат. А не дай Бог, кто-нибудь из них сердечник. Ты же знаешь, каких сейчас в армию забирают. Тем более, хозвзвод. Там все каличные. Разрыв сердца от страху, а нам – тюряга... К Белогурову надо, а может, и выше...

– Да мы тихо. Солдатики даже не заметят, – не унимался Шимаченков.

– Все равно там их пахана нет, который Валерку убил, – привел свой довод Локис.

– Но ты же сам пытался хоть одного из этих ублюдков притащить, – азартно парировал Шимаченков.

– Короче, – Локис достал свою «зажигалку», – давайте вашу. Все равно на аэродром сейчас не прорваться.

Фомичевых достал такую же, как и у Локиса, «зажигалку». Через инфракрасный порт Локис перегнал снимки летного поля из одного аппарата в другой. Снимки бокса и танка он не перекидывал – не хотел грузить товарищей.

– Потом отберем, какие Белогурову предоставить, – сказал Локис.

– Шима, – позвал Фомичевых, – раз мы уже идем вместе, таскай ее сам. Все равно я ничего в этих «инфракрасных портах» не смыслю.

– Давай, пригодится, – Шимаченков поставил камеру на обзорную видеозапись, примотал ее ниткой к веточке, осторожно высунул веточку с «зажигалкой» из трубы, повертел ею, затем втянул веточку назад в трубу. – А теперь смотрим в глазок.

Он приставил «зажигалку» к своем правому глазу, в кадре пошел таймер и панорама местности около шоссе.

– Вот я вижу, что все с этой стороны спокойно.

– Дай глянуть, – попросил Фомичевых.

Он сузил левый глаз, правым посмотрел в глазок.

– Да никого.

– Хочешь снять с другой стороны? – спросил Шимаченков.

– Нет, давай уж сам.

С другой стороны трубы также все было чисто.

– Вроде тихо. Ушли далеко в лес. Я же говорил, что возле дороги вряд ли будут искать, – прокомментировал снятые кадры Шимаченков.

– Выходим, – коротко произнес Фомичевых.

Они двинулись вдоль дороги, которая прямиком вела в Калининград. Но, конечно, десантники понимали, что в их одежде им в город пройти будет сложно – пожалуй, даже невозможно. Описание Локиса, не только форма скул, губ, носа, разреза глаз, а еще и камуфляжная куртка и штаны впечатаны в память любого постового.

– Надо бы переодеться, – предложил Локис.

– Да, и на мне это тряпье примелькалось, – согласился Шимаченков.

От главной дороги ответвлялась проселочная дорога. Вдалеке на опушке леса виднелась черепичная крыша.

– Хутор. Может, заглянем? – не дождавшись ответа, Локис первый повернул на проселочную дорогу.

За ним сразу же зашагал Шимаченков:

– Посмотрим, кто в домике живет.

– Да вы что? Сбрендили? – заворчал Фомичевых. – Нам быстрее в Кёниг надо. Чем раньше придем, тем раньше все разъяснится.

Локис и Шимаченков его не слушали.

На хуторе никого не было. И, кажется, очень давно. Дом был кирпичный – немецкой постройки. Сейчас он уже находился в очень ветхом состоянии. Дверь была не заперта. Окна зияли разбитыми стеклами. Последний хозяин хутора, наверное, несколько лет назад скончался. В гостиной так и остался поминальный стол с немытой посудой и мумифицированными остатками еды. От бутылки к бутылке тянулась обсыпанная пылью паутина. На стене – пожелтевшая фотография – крепкий старик в военной форме. Вся грудь в медалях. Такое светлое лицо и пронзительный взгляд. Между треснутым стеклом фотопортрета и рамкой была вставлена грамота – «Шестьдесят лет Победы». Под фотографией стояло кое-где покрытое ржавчиной инвалидное кресло-каталка с коричневыми резиновыми ручками на спинке. Резина на ручках была, как новенькая, совершенно не стертая. А вот покрышки – изрядно изношены.

Все трое молча остановились перед фотографией.

– Родственников у него не было, – сказал Фомичевых, – видишь, некому было его покатать.

– Время – главный убийца, – вздохнул Шимаченков. – Вы осмотритесь здесь, а я – на чердак.

Он поднялся по деревянной лестнице наверх. Снизу хорошо слышались его шаги и скрип лестничных ступеней.

Локис и Фомичевых еще стояли перед портретом, вглядываясь в лицо ветерана.

– Сдался бы ты, Володя, по-хорошему, – серьезно проговорил Фомичевых, – бегаешь, как заяц. Еще каких-нибудь дров наломаешь.