Черная скрипка

29

Привел меня к созданию черной скрипки сон.

Я был неисправимый сновидец. Днем я грезил с открытыми глазами в мастерской, а всю ночь смотрел сны. То было единственное занятие на земле, кроме изготовления скрипок, которое дарило мне счастье.

Причем каждую ночь я видел один и тот же сон. Этакую историю без начала и конца.

Мне являлась женщина. Я не знал о ней ничего, не знал, как она выглядит, какое у нее лицо, фигура. Но ее золотой голос, звучавший в моих сновидениях, пронзал мне сердце, стоило только мне его услышать.

В сущности говоря, я был влюблен в несуществующую женщину.

Каждую ночь ко мне возвращался один и тот же сон. И так продолжалось долгие годы. Я иду по незнакомому городу и, свернув за угол узкой улочки, вдруг слышу скрипку. Влекомый ее голосом, я спешу по пустынным улицам, залитым ледяным лунным светом, и подхожу к каменному мосту через канал, в черной недвижной воде которого отражается маска, скрывающая лицо. На мосту стоит женщина, играющая на скрипке. Она стоит ко мне спиной. Телом и душой очарованный этой музыкой, я приближаюсь к женщине и касаюсь рукой ее плеча. Она поворачивается, и мне открывается нечто невероятное: она вовсе не играет на скрипке! На самом деле она сама — скрипка! Вся — от бедер до талии, от талии до шеи. Тело ее, плавное и округлое, имеет форму скрипки. А у голоса, который я принял за скрипичный, такое хрустальное звучание, что он кажется сверхчеловеческим. В руках она держит партитуру оперы и поет арию — дивная, божественная музыка просто льется из нее. Она раскрывает мне объятия, призывая меня к себе, и в тот момент, когда я готов ее обнять, прижать к себе, и женщина-скрипка, и музыка, и сон исчезают в пламени. С криком я просыпаюсь.

Каждое утро я пытался воспроизвести на одной из своих скрипок необыкновенное звучание того голоса, однако мне ни разу не удавалось достичь такой степени совершенства.

Я никому не рассказывал этот странный сон. Ни Франческо Страдивари, к которому я испытывал подлинную и нежную дружбу, ни товарищам по мастерской, которые работали рядом со мною.

В 1743 году Франческо умер, и с ним угас прославленный род Страдивари.

Подмастерья, работавшие в его мастерской, покинули Кремону и разъехались искать счастья по другим городам Европы.

В мастерской остался я один. Дела шли все хуже и хуже.

Однажды граф Ференци, венецианец, бывший проездом в Кремоне, пришел заказать скрипку. Был он безмерно богат, преисполнен надменного сознания собственной значительности и вызывал какое-то тревожное чувство. Граф путешествовал в собственной карете с двумя слугами, которые повсюду сопутствовали ему. В мастерской он пробыл недолго, объяснив, что ему срочно надо возвращаться в Венецию.

— Работать вам придется быстро, так как я желаю, чтобы инструмент мне был доставлен в первое воскресенье октября. Это мое непременное условие.

— Но у меня остается совсем мало времени…

— Назовите вашу цену, я не намерен торговаться.

Я на секунду задумался и понял, что выбора у меня нет. Но опыта и знаний у меня было вполне достаточно, чтобы в одиночку исполнить графский заказ.

— Если потребуется, я буду работать днем и ночью, — пообещал я. — Я сам приеду в Венецию и вручу вам заказанный инструмент в назначенный вами день и час.

Заплатив мне, граф откланялся.

Я заперся в мастерской и в тот же день приступил к работе.

Скрипку я решил делать по образцу, который начертил Антонио Страдивари. Но чтобы сделать по нему инструмент, необходимо было следовать многим сложным требованиям, установленным мастером, и прежде чем взяться за дело, мне пришлось долго их изучать. Через несколько недель инструмент вчерне был готов. Я проверил его акустические свойства, нашел их превосходными и приступил к нанесению лака. Наконец я натянул струны. Моя первая скрипка была готова, я держал ее в руках. Я заиграл на ней и не без гордости понял, что из меня получился недюжинный скрипичный мастер.

Да, мне удалось, трудясь днем и ночью, в невероятно короткий срок сделать очень неплохую скрипку.

В первое октябрьское воскресенье я на рассвете отправился в Венецию.

31

Мне было в тот день двадцать лет, и я впервые приехал в Венецию. Я был тогда обладателем двух чистых и прекрасных вещей — скрипки и сердца. Откуда мне было знать, что и та, и другое будут разбиты. Навсегда.

32

Больше всего меня поразила, когда я оказался в Венеции, легкость, которую я ощутил во всем своем существе, а еще экзальтация чувств, неожиданная радость бытия, жажда любви. О, Венеция была великолепной декорацией для любви.

Настала осень. И как раз начинался карнавал, то был его первый день. Венецианцы были счастливы. На полгода Венеция превращалась в какое-то фантастическое место. До самого Великого поста все будут швыряться деньгами только ради того, чтобы потешить глаз.

До города я добрался на гондоле, которая причалила у дворца Ференци. То было красивое, истинно венецианское здание в три этажа, парадный вход которого выходил на Большой канал. Фасад цвета охры, хоть местами и облупившийся, величественно отражался в черной воде. Я выпрыгнул из гондолы и позвонил в дверь. Мне открыл ливрейный лакей.

— Мое имя Эразм. Я приехал к графу Ференци и должен отдать ему скрипку.

— Извольте, сударь, подождать. Я доложу его сиятельству графу. Ежели желаете, соблаговолите…

Я прошел в огромный вестибюль. Лакей попросил меня подождать здесь, а сам пошел наверх. Я воспользовался его отсутствием, чтобы осмотреться, причем я не упускал ни малейшей подробности.

Пол в вестибюле был выложен из прекрасных фаянсовых плиток черного и белого цвета, чередующихся на манер шахматной доски. На стенах, окрашенных в теплые цвета, висело много картин, по большей частью изображающих виды лагуны в разное время года. В углах стояли мраморные скульптуры, представляющие обнаженных женщин. Из сводчатых окон, выходящих на канал, открывался, несмотря на утренний туман, великолепный вид. У подножия лестницы я заметил прекрасную консоль из розового мрамора, на которой лежала серебряная табакерка. Этот вестибюль как бы давал первое представление о чудесах, скрытых во дворце.

Однако невозможно было отделаться от мысли, что дворец графов Ференци, эта архитектурная жемчужина, стоит, как и вся Венеция, на сваях, забитых в ил, и все золото мира не сможет спасти его от погружения в море. Постаревший город скрывал свои морщины роскошью, шелками и драпировками. Ему хотелось видеть себя прекрасным и сильным, а меж тем от него осталась одна лишь былая слава. Я заметил, что лестничная стена местами потрескалась и что блеск давнего великолепия этого здания уже не способен скрыть безжалостные следы, оставленные временем.