Черная тропа

Ночь в начале августа. Маури и Эбба только что поженились и въехали в усадьбу Регла. Инна и Дидди еще не перебрались туда.

Эбба просыпается от странного чувства, что кто-то пристально смотрит на нее. Когда она открывает глаза, рядом с кроватью, наклонившись, стоит Инна. Она прижимает палец к губам, глаза озорно блестят в темноте.

Дождь грохочет по оконным стеклам, Инна промокла насквозь. Маури что-то бормочет во сне и переворачивается на другой бок. Эбба и Инна, затаившись, смотрят друг на друга. Когда его дыхание снова становится спокойным и ритмичным, Эбба осторожно вылезает из постели и, крадучись, идет вслед за Инной вниз по лестнице на кухню.

Они сидят на кухне. Эбба приносит полотенце. Инна вытирает им волосы, но от сухой одежды отказывается. Они открывают бутылку вина.

— Но как же ты вошла? — спрашивает Эбба.

— Залезла в окно вашей спальни. Оно единственное, которое было открыто.

— Сумасшедшая! Ты могла упасть и сломать себе шею. А как же ворота? И охрана?

Местный кузнец только что установил железные ворота. У Инны нет пульта, которым их открывают. А вокруг усадьбы тянется каменная стена высотой в два метра.

— Я припарковала машину снаружи и перелезла через стену. А Маури пусть подумает о том, чтобы нанять другое охранное предприятие.

Тут на небе на мгновение загорается молния. Несколько секунд спустя раздается гром.

— Пошли спустимся к озеру и искупаемся, — предлагает Инна.

— А это не опасно?

Инна улыбается и поднимает плечи к ушам.

— Опасно.

Они бегут вниз к реке, к мосткам. На территории, окружающей усадьбу, есть два мостка. Старые мостки расположены чуть в стороне, туда нужно пробираться через полосу густого леса. Эбба планирует устроить там со временем купальню. У нее большие планы по поводу Реглы.

Дождь льет, как из ведра. Ночная рубашка Эббы промокла насквозь и неприятно липнет к телу. На мостках они раздеваются догола. Эбба худенькая, с плоской грудью. У Инны пышные формы, как у звезды из фильмов пятидесятых годов. На небе снова мелькает молния. Белые зубы Инны блестят в темноте, когда она улыбается. Она решительно бросается с мостков в воду. Эбба стоит на краешке, поеживается и колеблется. Дождь яростно хлещет по поверхности воды — кажется, она вот-вот закипит.

— Прыгай, вода теплая! — кричит Инна, плескаясь.

И Эбба прыгает. Вода кажется невероятно теплой, она сразу же перестает мерзнуть.

Это неописуемое чувство. Они плавают в воде как дети, туда и обратно. Ныряют и с фырканьем выныривают снова. Дождь колотит по их головам, ночной ветер обдает холодом, но в воде тепло и приятно, как в ванне. Гроза проходит прямо над ними, иногда Эбба даже не успевает начать считать секунды между молнией и громом.

«Наверное, я так и умру здесь», — думает она.

Но эта мысль даже не вызывает у нее внутреннего сопротивления.

Эбба взяла себе чашку кофе и большую тарелку фруктового салата. Маури и Микаэль обсуждали вопросы безопасности на будущем приеме в пятницу. Ожидается много иностранных посетителей. Эбба перестала слушать и снова предалась своим мыслям об Инне.

Поначалу они были подругами. Инна заставила Эббу почувствовать себя особенной.

Ничто так не сближает двух женщин, как опыт общения с сумасшедшими мамашами. Их мамы обе были без ума от родственных мероприятий и собирали всякий хлам. Инна рассказала о кухонных шкафах своей мамы, набитых до отказа восточно-индийским фарфором, склеенным и схваченным металлическими скрепками, и черепками, которые ни за что нельзя было выбрасывать. На это Эбба ответила рассказом о библиотеке в Викстахольме, куда едва можно было войти. Там стояли железные полки со сваленными на них старинными книгами и рукописями, которыми никто не занимался и которые у всех вызывали мучения совести, ибо все знали, что притрагивались к ним без перчаток, что осы разъедали целлюлозу, и раритеты с каждым годом все больше приходили в негодность.

— Но мне ее старый хлам не нужен, — рассмеялась Эбба.

Инна помогла ей отразить попытки матери избавиться от части культурного наследия в обмен на некоторую денежную компенсацию — ведь зять был при деньгах.

«Она была мне как сестра, как лучшая подруга», — думала Эбба.

Потом все изменилось. Когда у Эббы и Маури родился первый ребенок, молодой отец стал пропадать в поездках еще больше, чем раньше. Бывая дома, все время разговаривал по телефону или погружался в собственные мысли.

Она никак не могла понять его — почему он так мало интересовался собственным сыном.

— Как ты не понимаешь, это чудесное время пройдет быстро и безвозвратно, — говорила она ему.

Эбба помнила свои бесплодные попытки вызвать Маури на разговор. Иногда она сердилась и обвиняла его. Иногда старалась быть спокойной и тактичной. В его поведении ничего не изменилось ни на йоту.

В домах Инны и Дидди закончился ремонт, они переехали в Реглу.

Инна потеряла интерес к Эббе тогда же, когда и Маури.

Они на вечеринке в американском посольстве. Инна стоит на веранде и беседует с группой мужчин среднего возраста. На ней платье с глубоким вырезом. Черный чулок на одной ноге порвался. Эбба подходит к компании, смеется какой-то шутке, а потом тихонько шепчет на ухо Инне:

— У тебя на колготках огромная дырка. У меня в сумочке есть запасная пара, пойдем в туалет, переоденешься.

Инна кидает на нее быстрый взгляд — нетерпеливый и раздраженный.

— Не будь такой неуверенной в себе, — недовольно произносит она.

Затем снова поворачивается к остальным собравшимся, незаметно выдвигает вперед плечо, так что Эбба оказывается практически у нее за спиной. Тем самым она исключена из разговора и уходит прочь, ища Маури. Ей хочется домой, к ребенку. Женщина думает, что ей не надо было ехать на эту вечеринку.

У Эббы возникает странное чувство, что Инна пошла в туалет и специально разорвала на себе чулок. Эта дырка заставляет других дам замереть от ужаса. Но мужчинам нет дела. А Инна, как всегда, держится весело и непринужденно.

«Это сигнал, — думает Эбба. — Эта дырка на чулке неспроста. Это сигнал».

Но Эбба не понимает, что это за сигнал и кому он адресован.

Эбба поднялась, чтобы налить себе еще одну чашку кофе. В ту же секунду хлопнула входная дверь, и они услышали в холле голос Ульрики, жены Дидди.

Вскоре она появилась в дверях столовой с младенцем на бедре. Ее волосы были собраны в пучок, чтобы не бросалось в глаза, насколько давно они не мыты. Глаза заплаканные.

— Вы что-нибудь слышали о Дидди? — спросила она срывающимся голосом. — Он не вернулся домой в понедельник, когда вы прилетели из Кируны. И с тех пор не появлялся. Я пыталась дозвониться ему по мобильному, но… — Она покачала головой. — Наверное, нужно позвонить в полицию.