Чёрная вьюга

Но всё же, то ли кучера этим сырым утром совсем доконала скука, то ли этот непонятный парень и в самом деле внушил тому доверие, но гном осторожно поинтересовался – а как оно так вышло, что благородный дворянин оказался без ничего?

– Да, сам я нездешний, – скромно отозвался означенный благородный, и только тут до него дошло. – А откуда знаешь насчёт дворянства?

Гном заёрзал на облучке, вроде мимолётно приценившись к кулакам парня и смерив ширину его плеч. Но за кнут хвататься не вздумал, и то спасибо.

– По глазам видно, – бородач повздыхал, потерзал широкой пятернёй бороду, но продолжил. – Уж я народа повозил достаточно, повидал. Спокойный взгляд такой у вашей милости. Без наглости, как у солдата, но и не затравленный, как у мастерового или крестьянина.

Парень по-новой оглядел этого гнома в добротной курточке и коротком плаще спокойных серых тонов. Здоровенный крючковатый нос, выдающийся над рыжеватой бородой, кустистые брови, из-под которых цепко и спокойно смотрели чуть водянистые умные глаза. Полюбопытствовал и начищенной до блеска нагрудной медной бляхой гильдии ломовиков и извозчиков с нумером 32 и чеканенной подписью полукругом под ним: Пауль Оукенфолд. Не оставил вниманием и виднеющуюся из-под сиденья рукоять короткой дубины – видать, не все клиенты отличались благонравием. Что ж, вполне себе тутошний таксист?..

– Да, всё так. Так может, подскажешь, борода – где тут крепкому парню можно подзаработать немного? Но чтоб без крови или обману.

Похоже, последнее уточнение особенно понравилось гному. Он хмыкнул этак неопределённо, а потом не сдержался и в открытую заржал.

– Прошу прощения у вашей милости… насчёт какую богатенькую вдовушку огулять, это не ко мне.

Налетел ветерок, стряхнул с клёнов тяжёлые капли. Чуть сильнее пахнуло морем и свежестью.

– Да и не по мне тоже, – покладисто согласился сэр рыцарь, и по вдумчивом размышлении бить морду лица этому гному решил всё же повременить.

Тем более, что тот снова со своей высоты обозрел парня и поинтересовался – а отчего такой странный фасон рубашечки? То ли белая в голубую полосочку, то ли вовсе даже наоборот – голубая в белую?

– А, да просто тельник. Голубые полоски это у нас, у сухопутного десанта. Или воздушного, – и, завидя озадаченное лицо гнома, парень пояснил. – Специальные войска такие. Примчались, быстро головы пооткручивали, умчались. Это работа по ближним тылам противника… мосты уничтожать, склады, штабы и прочее.

Зачем-то он ещё добавил, что тёмно-синие полоски на тельняшках у моряков и морской десантуры, а чёрные носят подводники. Гном поцокал восхищённо, но тут же глаза его полезли на лоб – вместе с этими столь примечательными бровями.

– Под… кто?

Пришлось парню, у которого в голове по-прежнему не появилось ни одной дельной насчёт будущего мысли, проронить пару-тройку слов про подводные лодки, батискафы и прочие, атомные и не очень субмарины. Зато результат оказался самый что ни есть диковинный: гном кубарем слетел с облучка (как и не расшибся-то) и уважительно поклонился. И не успел сэр рыцарь что-то понять, как почтительно воркующий гном уже усадил его в пролётку бережнее, чем небось свою родную мамашу. Даже под локоток поддержал, когда таратайка качнулась на рессорах под восемьюдесятью килограммами веса крепкого парня.

– Что ж вы сразу-то не назвались, сэр Алекс? – чуть обиженно протянул гном и добавил, что он тут с зари дежурит – приказано оного рыцаря встретить и со всем почётом привезти в гильдию.

Количество непоняток в окружающих местностях стало что-то подозрительно быстро увеличиваться, потому парень улучил момент, и его рука со змеиной ловкостью скользнула под прикрытие роскошной гномьей бороды. Два пальца – большой и указательный – живо сомкнулись на кадыке с неумолимостью плоскогубцев. В общем-то, не особо и больно… пока не трепыхаешься.

Гном соображением, как и большинство из них, оказался вовсе не обделён. Чуть подрагивающим от испуга и обиды голосом он поведал, что бургомистр с вечера лично примчался в гномью общину и приказал строго-настрого! да крепко-накрепко! встретить, и чтоб со всем уважением.

– А шо там к чему, ваша милость, уж не осерчайте – у самого бургомистра и выспрашивайте. Я гном маленький… – он заюлил и привычно принялся прикидываться сирым да убогим.

Рыцарь отпустил коротышку и, выпрямившись на сиденьи, некоторое время смотрел на извозчика недоверчивым взглядом. Если б Лёха сейчас видел себя со стороны, то живо вспомнил бы незабвенного Броневого, когда тот в роли папаши-Мюллера глядел с экрана той ещё физиономией записного гестаповца…

– Ну что ж, тогда – поехали?

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. МАЛЕНЬКАЯ МАРКИЗА

– Ну и что вы так на меня пялитесь? На мне узоров нет и цветы не растут!

Утро выдалось просто на загляденье. Чистое и нежное, аж сердце защемило от этого полузабытого ощущения. Наверное, что-то такое есть особенное в людях, раз они стремятся к земле, огню и воде – ибо всё это наличествовало в виде наружу в качестве кусочка берега, весело барахтающего волнами моря и нежно-розовой с голубым утренней зари над всем этим благолепием. И сейчас высунувшейся в стрельчатое окно-бойницу Олеське охотно верилось, что дети цветы жизни, парное молоко полезнее и вкуснее монастырского вина, а с помощью магии можно сделать много-премного добрых и хороших дел.

Если б ещё всё не портил вон тот вон хмырь…

В позеленевшие и скользкие даже на вид скалы, из которых произрастала облюбованная новой хозяйкой под спальню башенка, с восхитительно мокрым плеском хлюпали ленивые утренние волны. И на совсем малом удалении от этого места обретался весьма благообразного облика плечистый дяденька. На поверхности воды еле заметно покачивалась здоровенная ракушка вполне хотя бы от морского гребешка – но величиной этак метра под два и весёленького нежно-персикового цвета. В эти импровизированные сани оказались запряжены два сейчас лентяйничающих дельфина – а в оной ракушке как раз и обретался тот самый дяденька, от чьего пристального и недоверчивого взора уже едва не дымилась девичья грудь под полупрозрачной ночнушкой.

Ах ну да, импозантный дяденька весь из себя выглядел точь-в-точь этаким Нептуном местного разлива. Тоже с хвостом вместо нижней половины тела и даже сияющим трезубцем в лапке. Понятное дело, за спиной этого русала в волнах теснилась целая орава здоровенных мужиков с оружием и в доспехах, и добродушием все эти хари что-то откровенно не лучились…

– Почтеннейший, так какого рожна вам тут надобно?

Олеська частично вернулась в комнату, а рука её выбрала из вазы самый замечательный, по мнению хозяйки, персик. И вот в этот-то фрукт вновь высунувшаяся в окно девица впилась с нескрываемым и даже чуть преувеличенным наслаждением. Умм, какая прелесть… этот сладко-кислый сок, текущий по губам, этот тонкий и нежный аромат…

О, подействовало! И голосище у дяденьки оказался ему подстать – зычный и густой, такому бы в Киевском оперном цены не было.

– Эй, девка, зови сюда свою маркизу, да поживей!

Понятно, за кого принял Олеську этот русал и чего он так настырно домогался, но сама Олеська немного от такого обращения обиделась. Совсем чуть-чуть. Настолько, что выдержав некоторую паузу, в течение которой она демонстративно и неприкрыто лакомилась действительно просто умопомрачительным персиком, новая хозяйка замка в конце концов принудила дядечку гневно нахмуриться и даже чуть посмурнеть благородным ликом. И лишь потом с этакой томной ленцой и сомнением в голосе она осведомилась: