Чёрная земля-2 дети Луны

«Плодовод» отправлял большую часть добра на консервный завод в соседний район. Был и свой заводик, но старенький, работающий на трехлитровых стеклянных банках. Линии постоянно ломались, а Бахмагузин их столь же постоянно чинил. Наш вариант мифа о Сизифе. Но всего выращенного заводику нипочем не одолеть.

– Водки осенью будет… – мечтательно протянул Соколов. – Нужно ж фрукты в дело пускать.

– Не водки. Кальвадосу, – поправил я.– Яблочная водка кальвадосом называется.

– А грушевая?

– Из сахарного тростника ром получается.

– Эк куда хватил… не Куба, чай.

Разговор разладился. Морозовский переживал беду на птицефабрике, Соколов обдумывал роман.

А я? Неужто у меня иных забот нет, чем деревяшки двигать, бодриться?

Мы скоренько договорились встретиться завтра – и разошлись.

Глава 11

Пожалуй, я просто пытаюсь спрятаться. Спрятаться в повседневную суету, мелкие радости и заботы, окружить себя людьми, создав барьер между собой – и чем?

От чего я прячусь?

От непонятного.

Взять бы отпуск, да махнуть куда-нибудь подальше… Главный врач так и сделал. А я, я опоздал. Карантин. Разве тайной тропой пробраться?

Ага. Подземный ход проложить, прямо до самого до Черноземска.

Да и кто мне даст отпуск во время карантина? В обычные дни можно больных в соседний район посылать, по договоренности. Когда тот хирург в отпуске, его больные ездят ко мне. Канитель страшная, хирургическому больному не до разъездов, потому в отпуск я не ходил. Зачем? Если останешься в Теплом, то это и не отпуск вовсе. Все равно бегут домой, выручайте, мол, экстренный случай. А выехать куда-нибудь – на какие деньги? Отпускные?

Это как инвалидам положили по пятьдесят рублей на санаторий от щедрот государства.

Думал-то я о постороннем, а ноги сами привели к УВД.

Зашел прямо в ракитинский кабинетик и, не здороваясь – виделись уже – положил пакет с клеенчатой биркой на стол.

Ракитин как дремал, так и продолжал дремать. А с виду – работает над документами. Сидит в позе роденовского мыслителя, подперев голову рукой, глаза полуприкрыты, на столе раскрытая папка. Эту его манеру я знал хорошо. Знал также, что система «свой-чужой» у Ракитина включена, и зайди сюда человек, перед которым дремать нельзя, он тут же проснется.

Я сел на стульчик у стены, подальше от раскрытой форточки.

Спит, и пусть. Как знать, что делал прошлой ночью Николай. И уж точно невозможно предсказать, что он будет делать ночью этой. Работа наша такая, работа наша простая…

Я оперся головой о стену. Внезапно сонливость налетела на меня, как налетают чиновники на гуманитарную помощь. Я решил тоже подремать.

Видно, я и в самом деле умотался, потому что когда открыл глаза, в кабинете были и Виталий Резников, и Сергиенко, и, конечно, сам Ракитин. Они сидели вокруг стола, смотрели на клеенчатый ярлычок, принесенный мною, и говорили о чем-то тихо, стараясь не разбудить меня, или же просто из конспирации.

Алый свет, освещавший кабинет, говорил: солнце клонится к закату, значит, проспал я изрядно.

– Выспался? – спросил Ракитин, и, не ожидая ответа, продолжил: – Организм, он чует, когда обедать, когда спать. Вернее, предчувствует.

– Что – предчувствует? – я встал. Ноги затекли. И руки словно пересаженные от какого-нибудь бездельника, такими руками не оперировать, а затылок чесать, и то страшно. И шея того…

– Ты разомнись, разомнись. Зарядочку сделай, наклоны, повороты, вращения… Бессонную ночь предчувствует твой организм.

– Отчего ж непременно бессонную? – я послушался здравого совета и отбил дюжину земных поклонов портрету Феликса Эдмундовича.

– Ты мне что принес? – вопросом на вопрос ответил Ракитин. Типичная манера ведения разговора, присущая работникам уголовного розыска и велосипедистам.

Я коротко рассказал о своем путешествии в подвал.

– Наш человек, – одобрительно сказал Николай. – Храбрый и глупый.

– Почему – глупый? – попробовал обидеться я.

– Вот ты не спросил, почему храбрый, что, собственно, тоже косвенное доказательство… – Ракитин не окончил фразу, махнул рукой.

– А если б оно ждало тебя в подвале? – Виталий спрашивал серьезно, без подвоха.

– Кто – оно? Чудовище? Упырь? Постановление областной думы о взимании платы за пользование пешеходными переходами?

– Вот и с другими так же, если не хуже. Стена неверия. Всяк норовит либо шуткой отделаться, либо в Соколово отправить, надев предварительно смирительную рубашку, – Виталий говорил без горечи, просто констатировал факт.

– Неверия во что? – не отставал я. – В бабу Ягу и Кощея Бессмертного?

– Хватит, – вступил в разговор Сергиенко. – Разводить дискуссии нам сейчас некогда. Даю вводную. Веришь, не веришь, а за тобой, Корней Петрович, охотится маньяк. В маньяков ты веришь?

– Приходится. Чем только я ему глянулся, маньяку?

– Тем, что распотрошил его жертву. Труп из Волчьей Дубраве. Очень он на тебя обиделся. Считает, что ты не в свое дело впутался. Ну, как если б ты картину Шишкина улучшать стал. Маньяки, они ревнивые, гениями себя читают. Теперь он хочет отомстить. На свой манер. Попутно этот маньяк и других не щадит, кто подвернется. Вот так, крайне упрощенно, в первом приближении. Понятно?

– Чего ж не понять, понятно, – я лихорадочно вспоминал. Маньяк? Почему нет? Это собственных Ньютонов земля наша рожает редко, а Чикатил всяких в изобилии. – Только кто этот маньяк?

– Знали бы – взяли бы. Но узнаем и возьмем.

– Возьмем непременно, – подхватил Виталик. – Без всяких церемоний. Жестко и надежно.

– Мы только сегодня додумались, бараньи головы, – самокритично сказал Николай, – после того, как узнали, что ночью на тебя напали. То есть не на тебя, на санитарку, но все равно у твоего дома. А тут еще и бирка с трупа. Один к одному. Ты его шуганул, спецсредство крепкое. Но маньяки, они упорны. Поэтому ночью возможно повторение нападения.

– И вы решили использовать доктора Ропоткина, как живца, – дошло, наконец, до меня.

– Что-то вроде этого, – не смущаясь, согласился Ракитин. – Не возьмем, он на других переключится, неподготовленных, слабых, безоруженных. Совсем плохо будет.

– А если нападет на меня, то хорошо, – съязвил я.

– Очень хорошо, – подтвердил Ракитин. – Просто замечательно. Ты предупрежден – раз. Ты вооружен – два. Ты смелый и хладнокровный – три. И ты с ним уже встречался – четыре. И, наконец, пять: мы придем спасать. Мы будем неподалеку от тебя и, как только маньяк появится, мы его и того…