Чернее некуда

— Видимо, мне следует воздержаться от малоприятного замечания насчет того, что все-де рано или поздно случается в первый раз.

— Ну, что за глупости! — взволновался мистер Уипплстоун. — Глупости, дорогой мой! Уверяю вас! Глупости! Хотя, конечно, — смущенно добавил он, — говорят и такое.

— Будем надеяться, что это неправда.

Вернулась Трой.

— Посол Нгомбваны, — сказала она, — хочет переговорить с тобой, дорогой.

— Да благослови Господь его курчавые седины, — пробормотал Аллейн, возводя глаза к потолку.

У самой двери он остановился.

— Кстати, Сэм, вот вам еще одно совпадение по части Санскрита. Сдается мне, я тоже видел его — три недели назад, в Нгомбване, он стоял во всех его браслетах и серьгах на ступенях своего прежнего заведения. Или это был единственный и неповторимый Санскрит, или я сам — перемещенный голландец в бусах и светлых локонах.

IV

У Чаббов Люси особых возражений не вызвала.

— Раз она здорова, сэр, — сказала миссис Чабб, — так чего же я буду возражать. Пускай мышей отпугивает.

Всего за неделю Люси удивительным образом расцвела. Шерстка стала лоснистой, глаза яркими и вся она округлилась. Привязанность ее к мистеру Уипплстоуну становилась все более явственной, и он уже начал опасаться (что и отметил в своем дневнике), как бы ему не обратиться в трясущегося над нею старого дурака. «Очаровательная зверушка, — писал он. — Признаюсь, ее внимание мне льстит. А какие у нее милые повадки». Милые повадки состояли в том, что Люси не спускала с него глаз; что когда он приходил домой после часового отсутствия, встречала его так, словно он возвратился с Северного полюса; что она носилась под дому, задрав хвост и разыгрывая изумление при встречах с ним; и что по временам, охваченная внезапным приливом чувств, она хватала его за руку передними лапами, молотила по ней задними, притворялась будто вот-вот укусит, а после облизывала руку, громко мурлыча.

Иметь какое-либо дело с красной шлейкой она наотрез отказалась, но зато сопровождала мистера Уипплстоуна во время вечерних прогулок к немалому его испугу, во всяком случае поначалу. Впрочем, Люси хоть и убегала вперед, чтобы выскочить на него из какой-нибудь засады, от собственно улицы держалась подальше, так что совместные походы вскоре вошли у них в привычку.

Только одно обстоятельство огорчало обоих, обстоятельство довольно любопытное. Люси с довольным видом прогуливалась по Каприкорн-Мьюс, но лишь до тех пор, пока они не проходили мимо гаража и не оказывались ярдах в тридцати от свинодельной гончарни. Дальше она не шла ни в какую. Она либо удирала домой на собственный страх и риск, либо проделывала знакомый трюк — вспрыгивала мистеру Уипплстоуну на руки. В этих случаях он с огорчением обнаруживал, что Люси вся дрожит. Он решил, что кошка запомнила происшедший с нею несчастный случай, однако это умозаключение почему-то удовлетворяло его не вполне.

«Неаполя» она тоже побаивалась — из-за привязанных снаружи собак, однако во время одной из прогулок в магазинчике покупателей не оказалось, стало быть отсутствовали и собаки, так что Люси зашла вместе с хозяином вовнутрь. Мистер Уипплстоун извинился и взял ее на руки. Он уже подружился с мистером и миссис Пирелли и теперь рассказал им про Люси. Реакция их показалась ему несколько странной. Рассказ сопровождался восклицаниями « poverina» и иными звуками, посредством которых итальянцы общаются с кошками. Миссис Пирелли протянула Люси палец и негромко заворковала. Затем она заметила белый кончик хвоста и вгляделась в кошку внимательнее. После чего принялась что-то втолковывать мужу по-итальянски. Муж, серьезно кивая в ответ, раз десять подряд повторил « Si».

— Вы ее узнали? — спросил встревоженный мистер Уипплстоун. Они ответили, что вроде бы да. Миссис Пирелли по-английски почти не говорила. Женщина она была крупная, теперь же, пытаясь объяснить нечто мимическими средствами — надувая щеки и выставив перед грудью согнутые кренделем руки, — показалась еще крупнее. При этом она дергала головой в сторону ведущего к Баронсгейт проулка.

— Вы про этих гончаров! — воскликнул мистер Уипплстоун. — Хотите сказать, что это их кошка?

И тут он с изумлением увидел, как миссис Пирелли сделала еще один жест, куда более древний. Она перекрестилась. И положила ладонь на руку мистера Уипплстоуна.

— Нет-нет-нет, — сказала она. — Не отдавать обратно. Нет. Cavito, cavito.

— Кошка?

— Нет, синьор, — сказал мистер Пирелли. — Жена говорит «плохие». Они плохие, жестокие люди. Не возвращайте им вашу кошечку.

— Нет, — конфузясь, сказал мистер Уипплстоун. — Ни за что не верну. Благодарю вас. Я этого не сделаю.

И больше он никогда не водил Люси на Каприкорн-Мьюс.

Миссис Чабб Люси признала в качестве подательницы пищи и в соответствии с этим выполняла обязательный ритуал, состоявший в том, что Люси терлась головой о ее лодыжки. Мистера Чабба она попросту не замечала.

Изрядную часть времени она проводила в садике на заднем дворе, исполняя безумные балетные па в погоне за воображаемыми бабочками.

Как-то утром, в половине десятого — спустя неделю после обеда у Аллейнов — мистер Уипплстоун сидел у себя в гостиной, решая напечатанный в «Таймсе» кроссворд. Чабб отправился за покупками, а миссис Чабб, закончив домашние дела, «обихаживала» мистера Шеридана в его подвальной квартире. Мистера Шеридана, который, сколько сумел выяснить мистер Уипплстоун, чем-то там занимался в Сити, будними утрами дома никогда не бывало. Миссис Чабб должна была вернуться в одиннадцать, чтобы заняться вторым завтраком мистера Уипплстоуна. Заключенное ими соглашение работало лучше некуда.

Мистер Уипплстоун застрял на особо мудреном слове, и тут внимание его привлек странный шум, своего рода приглушенная жалоба Люси, словно бы мяукавшей с набитым ртом. Она вошла в комнату пятясь, опустив голову, приблизилась и уронила к его ногам что-то тяжелое. После чего села и уставилась на хозяина, склонив голову набок и вопросительно подрагивая, каковую ее манеру мистер Уипплстоун находил особенно милой.

— Ну, и что же ты мне притащила? — спросил он.

Он наклонился и поднял принесенный кошкой подарок. Это была керамическая штучка размером с медальон, однако тяжелая, и надо думать, заставившая потрудиться ее бедные маленькие челюсти. Глиняная, кусающая свой хвост рыбка, с одной стороны покрытая белой краской. В спине у рыбки была просверлена дырка.

— Где ты ее взяла? — строго спросил мистер Уипплстоун.

Люси приподняла лапку и улеглась, лукаво поглядывая на него, затем вдруг вскочила и выбежала из комнаты.

— Удивительное существо, — пробормотал мистер Уипплстоун. — У Чаббов она ее, что ли, стащила?

И как только миссис Чабб вернулась, он позвал ее и показал ей рыбку.

— Это не ваша, миссис Чабб? — спросил он.

У миссис Чабб имелся особый прием — не отвечать на вопрос сразу — к нему-то она теперь и прибегнула. Мистер Уипплстоун протянул ей рыбку, но она ее не взяла.

— Кошка откуда-то принесла, — объяснил мистер Уипплстоун, который всякий раз, как ему случалось упоминать Люси Локетт при Чаббах, почему-то принимал безразличный тон. — Не знаете, откуда это?

— Я думаю… наверное… я думаю, это мистера Шеридана, сэр, — наконец сказала миссис Чабб. — Вроде как одно из его украшений. Кошка небось залезает к нему в заднее окно, сэр, когда его открывают, чтобы проветрить. Как я сегодня сделала. Только я ее там ни разу не видела.