Черневог

Тем временем Черневог умывался чуть выше их по течению ручья. Возможно, что он слышал так или иначе часть из сказанного между ними, а об остальном мог догадаться. Может быть и был прав Петр, когда предлагал налить ему еще одну чашку чая, а потом положить на лошадь и таким образом прекратить выслушивать его советы и возражения, по крайней мере до тех пор, пока они не отыщут Ууламетса.

— Время ехать, — сказал Петр, вытирая руки о колени, поднимаясь и глядя на Черневога.

Но вдруг он неожиданно остановился, глубоко вздохнул и, все еще глядя вперед, сунул руки за пояс.

— Змей хочет, чтобы я спросил тебя, — начал он, обращаясь к Саше, — о том, о чем он с тобой говорил. Я не хочу, чтобы ты отвечал, если ты не хочешь отвечать мне. Но если в этом заключается безопасность Ивешки и если есть что-то, что я могу сделать, то ты должен понять меня Саша мне это действительно хотелось бы знать и самому.

Петр никогда не спросил бы его подобным образом. Ни в связи с Ивешкой, ни в связи с какой-то бедой.

— Он сказал, — Саша начал говорить почти шепотом, — что все происходящее вокруг нас вызвано волшебством. Оно явно настроено враждебно к нему, но насколько это правдиво, я не знаю. В связи с этим он говорит, что если у него будет возможность использовать свое волшебство, то нечто отыщет его. Что собой являет это нечто, он не говорит, и об этом ничего не сказано в его книге. Но он утверждает, что это может использовать Ууламетс, и это может как-то повредить Ивешке…

— Господи, — только и смог произнести Петр, едва шевеля губами.

— Петр, я не знаю. Он говорит, что если волшебство наложит руки на колдуна, подчинив его себе тем или иным образом, то тогда оно будет способно делать в нашем привычном мире все, чего оно не может делать без такого условия. Он утверждает, что когда оно доберется до него, то следующими окажемся мы.

— И каково же мое место во всем этом?

— Он хочет поместить в тебя свое сердце, чтобы заняться своим колдовством с минимальным риском для себя.

— Он сумасшедший!

— Я не думаю, что он сумасшедший, но я определенно знаю, что нам он не друг. И я не могу сказать, насколько он правдив. Его книга ничем не помогла мне. Я не знаком с волшебством, по крайней мере с тем, которым владеет он. Этого не знает даже Ууламетс.

Петр прикусил губу.

— Твое волшебство, его волшебство: для меня в этих словах очень мало здравого смысла, ты и сам знаешь об этом.

— Каждый колдун пользуется лишь определенным видом волшебства. Ведь колдун получает его в дар при рождении. Но какой бы ни был этот дар, с возрастом ты не сможешь так просто воспользоваться им. Возможно, что в этом случае твои знания становятся все больше и больше, и гораздо труднее выяснить с достоверной точностью, чего именно ты хочешь. Вот, к примеру, этот кувшин с водкой… Ууламетс сказал, что такая работа удается лишь раз или два в жизни, и это самое настоящее волшебство, которое удалось мне. Этот факт не имеет ничего общего с миром естественных вещей и во многом совпадает с другими разновидностями волшебства. Но я не могу повторить его. Ууламетс прав: когда ты становишься старше, то начинаешь видеть, сколь сложен окружающий тебя мир вещей, и становишься не уверен в своей правоте…

— На этот счет все колдуны имеют очень плохие привычки.

— Очень жаль.

— Саша… только честно ответь мне. Что означают все эти разговоры о сердце и что именно он собирается сделать?

— То же, что он сделал с Совой. Но я не знаю, как это может сказаться на тебе.

— Если он поймет, что я могу сопротивляться ему, то вполне возможно, что он и не предложит мне этого.

— Не знаю. Я не уверен… — Саша тут же поймал себя на слове и взъерошил рукой волосы. — Извини, Петр… Господи!

— Но я ничего не понимаю в этом: волшебство, которое на самом деле волшебством не является…

— Я пользуюсь волшебством, Петр, но с его точки зрения это вообще не волшебство.

Петр внимательно посмотрел на него, и в этом взгляде было заметно замешательство.

Саша бросил в его сторону беспомощный взгляд и сказал:

— Мы ведь понимаем, что имеем в виду.

— Господи.

— Я использую то, что получил в наследство при рождении. Я передвигаю мелкие камни, и это являет собой всего лишь самую незначительную часть волшебства. Но зато это моя часть. Он же замахивается на гораздо большее, чем получил от рожденья. И этот факт является уже большим отличием. Он никогда не беспокоился о мелких камнях, он хотел двигать и рушить целые холмы, что ему и удавалось. Он никогда не принимал в расчет последствий, потому что волшебство способно отгородить его от их воздействий, и никак не заботился об остальном мире.

— Ты хочешь сказать, что он в какой-то мере криворукий?

— Да, в некотором роде. Но так можно было бы рассуждать, имея дело с дураком, однако он уже сформировался как колдун. Он без труда может делать мелкие вещи, и вещи крупные. Подобно тому, как я вытягивал силы из деревьев, он черпает их в том самом месте, откуда приходит Малыш.

— Так значит поэтому Малыш остерегается его?

— Возможно. Я не знаю, что именно он может делать, и я не знаю, каково вообще то место. Ууламетс как-то сказал, что самой непростительной ошибкой, которую может совершить колдун, возможно заключается в том, что он пожелает гораздо больше волшебства, чем в состоянии воспринять. Я думаю, что здесь он был прав, хотя… В его доводах была солидная брешь, огромная черная дыра, как раз в том самом месте, где было произнесено слово «возможно». — Он взглянул Петру в глаза, раздумывая над этим, потому что в том случае, если их дела будут на самом деле плохи, Петр не должен оставаться в неведении об этом. — Не знаю. Я не знаю, что именно мог знать Ууламетс. Я думал, что может быть мне удастся сделать это гораздо лучше, может быть я сделаю то же самое, но более верным путем. А может быть, я делаю ужасную ошибку, не связываясь с волшебством…

Петр вдруг сказал, сильно нахмурившись:

— Саша…

— Я просто боюсь делать это. И ты прав, Малыш прячется. Я только не знаю, от меня ли он прячется или от него.

— Саша… может быть, сейчас самое время тебе послушаться Ууламетса.

— Ууламетс мог и ошибаться, ты знаешь об этом. Он мог и просто опасаться, так же, как опасаюсь я.

— Он мог быть прав. Я никогда не думал, что вдруг приму его сторону, но Саша, ради Бога…

— Я опасаюсь. И от моих опасений не будет вреда.

— Тогда любой колдун мог бы сделать это. И Черневог как раз один из них. Это не достаточно подходящая рекомендация?

— Ууламетс сказал еще кое-что по поводу колдовства: побуждения всегда создают отличия.

— Но Ууламетс умер, и это вообще можно не считать за рекомендацию.

— Может быть, он не был так силен, как Черневог, а может быть и наоборот. Ведь я не говорил, что подумываю о том, как использовать волшебство. Я лишь говорю о том, если он начнет ускользать от меня и, если у нас не будет другого выбора, то это будет единственная, чего бы это ни стоило, возможность, которую я обязательно использую, чтобы удержать его. Если это произойдет, если он сделает что-то, а у меня не будет иного выбора, то я хочу, чтобы ты понимал, что происходит. Я хочу, чтобы у тебя была полная ясность на этот счет. И еще я хочу, чтобы тогда ты отыскал Малыша. Я думаю, что, в отличие от меня, к тебе он придет. Только ради Бога, не вздумай задерживаться поблизости.

Петр медленно вздохнул. Затем еще раз. Он был явно обеспокоен, и Саша видел это. Наконец Петр сказал:

— Может быть, на этот раз нам подождать, чтобы спросить об этом Ууламетса? Ведь почти об этом говорили и лешие. Они же не сказали тебе, чтобы ты становился вторым Черневогом. Разве не так? Ведь не это же ты предполагаешь сделать?

Петр обладал завидным уменьем порой разрешать неразрешимые ситуации. Разумеется, это не означало, что он всегда был прав, но Петр имел способность вовремя обрести почву под ногами.

— Нет, — с облегчением выдохнул Саша. — Нет, этого они не говорили.

— Он хочет, чтобы мы сделали какую-нибудь глупость. И ты знаешь это. — Петр с силой сжал его плечо. — Только не слушай его. А заодно будь осторожен и со стариком! Я не верю ни одному из них.

— Я пытаюсь как раз так и поступать, и все время желаю, чтобы это оказалось правильным. Я продолжаю думать, что мы не должны слушать его, кроме тех случаев, когда в его доводах есть здравый смысл.

— Талантливые обманщики всегда выглядят рассудительными. Ты ведь должен помнить Дмитрия.