Чернильная кровь

Мортола сделала Басте знак, и тот грубо схватил Резу за руку. Она отбивалась, цепляясь за Мортимера с таким отчаянием на лице, что у Элинор разрывалось сердце, на это глядя. Она бросилась было на помощь племяннице, но ей загородил дорогу Верзила. Мортимер ласково отцепил пальцы Резы от своего локтя.

— Ладно, — сказал он. — В конце концов, из всей нашей семьи только я еще не был в Чернильном мире. Я тебе обещаю — без Мегги я оттуда не вернусь.

— Правильно — потому что ты вообще оттуда не вернешься! — насмешливо сказал Баста, с силой толкая Резу к Элинор.

Мортола продолжала улыбаться. Как Элинор хотелось ее ударить! «Ну сделай же что-нибудь, Элинор!» — думала она. Но что она могла сделать? Вцепиться в Мортимера и не выпускать? Порвать листок, который Луноголовый так бережно положил на стеклянную витрину?

— Ну что, можно начинать? — спросил Орфей, облизывая губы, как будто ему не терпелось поскорее продемонстрировать свое искусство.

— Конечно. — Мортола тяжело оперлась на палку и знаком подозвала Басту.

Орфей опасливо покосился на него.

— Ты позаботишься о том, чтобы Баста оставил Сажерука в покое, так? — сказал он Мортоле. — Ты обещала!

Баста провел пальцем по горлу и подмигнул ему.

— Ты видела? — Чудесный голос Орфея сорвался. — Вы обещали! Это мое единственное условие! Вы оставите Сажерука в покое, или я ничего читать не буду!

— Ладно, ладно, только не ори так, сорвешь голос! — нетерпеливо сказала Мортола. — У нас есть Волшебный Язык. На что мне этот паршивый Огнеглот? Да читай же ты наконец!

— Эй, погодите! — Элинор впервые услышала голос Верзилы. Он был на удивление тонким для такого огромного мужичищи — как будто слон говорит голосом сверчка. — А что будет с остальными, когда вы уйдете?

— Почем я знаю! — Мортола пожала плечами. — Пусть их сожрет то, что выйдет из книги вместо нас. Или сделай толстуху своей горничной, а Дариуса — чистильщиком сапог. Да что угодно… мне все равно. Ну, читай!

Орфей повиновался.

Он подошел к витрине, взял свой листок, откашлялся и поправил очки.

— «Крепость Каприкорна стояла там, где находили в Чаще последние следы великанов. — Слова лились с его губ, как музыка. — Их давно уже никто не видел, но по ночам вокруг крепостных стен шныряли другие существа, куда страшнее — альбы и осинники, такие же жестокие, как люди, построившие эту крепость из серых камней, серую, как скалистый склон, к которому она лепилась…»

«Сделай же что-нибудь! — думала Элинор. — Сделай что-нибудь, сейчас или никогда. Вырви у Луноголового его листок, выбей у Сороки из рук палку…» Но она не могла пошевелить даже пальцем.

Что за голос! И чары этих слов — они словно залепили ей мозг, погрузили ее в сонный восторг. Когда Орфей читал о повилике и тамариске, Элинор слышался их запах. Он и в самом деле читал не хуже, чем Мортимер! Это была последняя собственная мысль, мелькнувшая у нее. С остальными творилось то же самое, они все уставились на губы Орфея, жадно ловя каждое слово: Дариус, Баста, Верзила, даже Мортимер, и даже Сорока. Они слушали не шевелясь, завороженные звуком его голоса. Лишь один человек шевелился. Реза. Элинор видела, как она борется с чарами, словно с подступающей глубокой водой, как подходит к Мортимеру и изо всех сил хватается за него…

И вдруг все они исчезли — Баста, Сорока, Мортимер и Реза.

18 МЕСТЬ МОРТОЛЫ

Я не решаюсь, Не решаюсь написать это: Когда ты умрешь. Пабло Неруда. Умершая

Было похоже, будто на все, что еще мгновение назад видела Реза, наложили картинку, прозрачную, как витраж: на библиотеку Элинор, на книжные корешки, так аккуратно расставленные Дариусом. Все это расплылось, уступая место другой картинке. Камни поглотили книги, закопченные стены — ряды стеллажей. На паркете Элинор проросла трава, а беленый потолок уступил место затянутому тучами небу.

Реза так и не выпустила Мо из объятий. Только он не расплылся, не исчез, и она продолжала цепляться за него, боясь снова потерять, как тогда. Давным-давно.

— Реза?

Она увидела испуг в его глазах, когда он обернулся и понял, что она пришла с ним. Она скорее зажала ему рот рукой. Слева от них по почерневшей стене вилась жимолость. Мо протянул руку и потрогал листья, словно не доверял глазам и хотел проверить зрение осязанием. Реза вспомнила, что и она в первые минуты здесь делала то же, пробовала все на ощупь, не в силах поверить, что мир, скрывавшийся за буквами, оказался таким настоящим.

Если бы не слова Орфея, Реза не узнала бы места, куда пожелала попасть Мортола. Крепость Каприкорна выглядела совсем не так, когда она была тут в последний раз. Тогда всюду сновали вооруженные люди, они охраняли лестницы, ворота, стены. Там, где лежало сейчас лишь несколько обугленных бревен, стояла пекарня, а напротив, у лестницы, она выбивала вместе с другими служанками ковры, которыми Мортола украшала голые комнаты лишь по особым случаям.

Комнат этих больше не было. Стены крепости обвалились и почернели от огня. Сажа покрывала камни, словно кто-то выкрасил их черной краской, а двор, прежде гладко утоптанный, зарос тысячелистником. Тысячелистник любит пожарища, и он рос тут теперь повсюду, а там, где прежде узкая лестница вела к сторожевой башне, во владения Каприкорна ворвался лес. Молодые деревца пустили корни среди развалин, словно только и ждали случая отобрать у человека отвоеванное им пространство. Из пустых оконных проемов торчал осот, мох покрывал развалившиеся ступени, а по обгоревшим деревянным столбам, оставшимся от виселиц Каприкорна, вился плющ. Реза видела на них немало повешенных.

— Что это? — Голос Мортолы гулко разнесся среди мертвых стен. — Что это за жалкие развалины? Это не крепость моего сына!

Реза теснее прижалась к Мо. Он все еще стоял как оглушенный, словно ожидая, что снова увидит вместо камней книги Элинор. Реза знала по собственному опыту, что он сейчас чувствует. Для нее во второй раз все было уже не так страшно. Ведь теперь она была не одна и понимала, что произошло. Но Мо, похоже, забыл обо всем: о Мортоле, о Басте и о том, зачем его сюда перенесли.

Зато Реза об этом не забыла и с замиранием сердца следила за тем, как Мортола продирается сквозь заросли тысячелистника к обугленным стенам и ощупывает камни, словно гладя мертвое лицо своего сына.

— Я своими руками вырежу язык этому Орфею и подам ему на завтрак под соусом из наперстянки! — выдохнула она. — Это — крепость моего сына?! Ну уж нет!

Она крутила головой, как птица, оглядываясь по сторонам.

Баста стоял неподвижно, направив на Мо и Резу ружье, и молчал.

— Да скажи ты что-нибудь! — закричала на него Сорока. — Скажи хоть слово, идиот!

Баста нагнулся и поднял лежавший у его ног проржавевший шлем.

— Что тут скажешь? — буркнул он, кидая шлем обратно в траву и пиная его ногой, так что он со звоном покатился вдоль стены. — Конечно, это наша крепость. Ты что, не видишь знак Козерога там, на стене? Даже черти еще стоят, хотя у них теперь шапки из плюща, а там, напротив, — глаз, что наш Мясник любил рисовать на камнях.

Мортола уставилась на нарисованный красной краской глаз в том месте, куда показывал Баста. Потом она подошла к остаткам деревянных ворот, разбитых и сброшенных с петель, почти уже не видных под зарослями ежевики и крапивы в человеческий рост. Она молча стояла и озиралась по сторонам.