Чернильная кровь

«Замолчи!» — Фенолио недовольно покачал головой. Почему он не может отделаться от этих назойливых мыслей? Все будет хорошо, стоит только Козимо занять престол Змееглава. Тогда у него появятся собственные воспоминания, и с каждым днем их будет становиться все больше. И скоро он забудет о пустоте.

Ну наконец-то. Лошадь готова. Конюх с насмешливой ухмылкой помог ему взобраться в седло. Вот олух! Фенолио прекрасно знал, что наездник он не блестящий. Ну и что? Он побаивался лошадей, на его вкус это были слишком крупные и сильные звери, но не мог же поэт, живущий при герцогском дворе, ходить пешком, как простой крестьянин. Кроме того, это было все же быстрее — если, конечно, эта тварь захочет ехать в том направлении, которое ему нужно. Как трудно заставить ее хотя бы стронуться с места…

Подковы зацокали по мощеному двору, мимо бочек смолы и железных копий, сложенных на стенах по приказу Козимо. Замок по ночам по-прежнему оглашался грохотом кузнечных молотов, а в деревянных бараках, тянущихся вдоль стены, спали солдаты Козимо, тесно прижатые друг к другу, как личинки в муравейнике. Да, воинственный получился ангел, но разве ангелы не были всегда небесным воинством? «Что ж поделать, мирные персонажи — это просто не по моей части, — думал Фенолио, рысью проезжая по двору. — Моих положительных героев преследуют несчастья, как Сажерука, или они делаются разбойниками, как Черный Принц. Сумел бы он придумать такого героя, как Мортимер? Пожалуй, нет».

Когда Фенолио подъехал к внешним воротам, они широко распахнулись, и на мгновение он подумал, что стража наконец научилась уважать придворного поэта. Однако стражники склонили головы так низко, что он сразу понял — к нему это относиться не может.

Навстречу ему через распахнутые ворота въезжал Козимо на белом, неправдоподобно белом коне. В сумерках он казался еще прекраснее, чем при дневном свете, и это, кажется, свойственно всем ангелам. За ним ехало всего семь солдат, он никогда не брал больше охраны на свои ночные прогулки. Но рядом с ним ехал еще кое-кто — Брианна, дочь Сажерука, одетая уже не в платье своей хозяйки, несчастной Виоланты, как это обычно бывало прежде, а в роскошный наряд, подаренный ей Козимо. Он засыпал ее подарками, а своей жене не позволял даже выезжать из замка, как и их общему сыну. Но, несмотря на все эти знаки любви, вид у Брианны был не слишком счастливый. И неудивительно. О каком счастье может идти речь, когда любимый собирается на войну?

Самому Козимо эта перспектива, кажется, нисколько не портила настроение. Напротив. Вид у него был такой беззаботный, словно будущее обещает одни радости. Каждую ночь он выезжал на верховые прогулки, в сне, похоже, вообще почти не нуждался и скакал на коне таким бешеным галопом, что охрана не поспевала за ним — в общем, вел себя как человек, которому рассказали, что смерть не смогла его удержать. И разве так уж важно при этом, что он не помнил ни смерти своей, ни жизни?

Бальбулус день и ночь украшал истории об этой потерянной жизни чудеснейшими иллюстрациями. Целая дюжина писцов готовила для него рукописи.

— Мой муж по-прежнему не заходит в библиотеку, — не без горечи сказала Виоланта Фенолио при последней встрече, — зато заполняет целые полки книгами о самом себе.

Да, сомневаться, к сожалению, не приходилось: тех слов, из которых Фенолио и Мегги создали Козимо, оказалось ему недостаточно. И все, что герцог слышал о самом себе, словно принадлежало другому. Может быть, потому он и влюбился так сильно в дочь Сажерука: она, по крайней мере, не принадлежала мужчине, которым он якобы был до своей смерти. Фенолио приходилось без конца сочинять ему страстные любовные стихи для Брианны. Обычно он заимствовал их у других поэтов. Память на стихи у него всегда была отличная, а Мегги, которая ловила бы его на этих мелких кражах, рядом не было. У Брианны каждый раз выступали слезы, когда какой-нибудь комедиант — их теперь принимали в замке с распростертыми объятиями — исполнял в ее присутствии одну из этих песен.

— Фенолио! — Козимо придержал коня, и Фенолио склонил голову без всякого внутреннего сопротивления, на что был способен только для юного герцога. — Куда ты собрался, поэт? Все готово к выступлению в поход!

Он был горяч, как конь, гарцевавший под ним, и Фенолио боялся, как бы эта горячность не передалась и его лошади.

— Или ты все же предпочитаешь остаться дома и точить перья для песен, которые тебе предстоит сочинить в честь моей победы?

Выступление в поход? Все готово?

Фенолио растерянно оглянулся по сторонам, а Козимо рассмеялся:

— Ты думаешь, я собираю войска прямо в замке? Нет, они тут не поместятся! Для них разбит лагерь внизу, у реки. Я жду еще только кучку наемников, которых завербовал на севере. Возможно, они будут здесь уже завтра.

Уже завтра? Фенолио бросил быстрый взгляд на Брианну. Так вот почему у нее такой грустный вид.

— Прошу вас, ваша милость! — В голосе Фенолио явственно слышалась тревога. — Вы слишком торопитесь! Подождите еще немного!

Но эти слова вызвали у Козимо лишь улыбку.

— Взгляни, какая красная нынче луна, поэт! Предсказатели говорят, что это добрый знак. Такие знаки нельзя упускать, а не то везение обратится в несчастье.

Что за чушь! Фенолио опустил голову, чтобы Козимо не заметил раздражения на его лице. Герцог и без того знал, что его любовь к предсказателям и гадалкам сердит поэта, что он считает их всех бандой бесстыжих вымогателей.

— Позвольте снова сказать вам, ваша милость! — Фенолио столько раз повторял это предостережение, что оно уже, видимо, приелось. — Единственное, что может навлечь на вас несчастье, — это преждевременное выступление в поход.

Козимо снисходительно покачал головой.

— Вы уже старик, Фенолио, — сказал он. — Кровь в ваших жилах течет медленно. Но я-то молод! Чего мне ждать? Чтобы Змееглав тоже набрал побольше наемников и получше укрепил Дворец Ночи?

«Он это, надо думать, давно сделал, — усмехнулся про себя Фенолио. — И поэтому лучше бы тебе подождать моих слов и того дня, когда Мегги прочтет их, как вычитала тебя. Дождись ее голоса!»

— Еще неделю-другую, ваша милость! — проникновенно сказал он вслух. — Вашим крестьянам нужно убрать урожай. Иначе чем они будут кормиться зимой?

Но такие вещи Козимо не убеждали.

— Вот уж правда стариковская болтовня! — сердито воскликнул он. — Куда ж подевались все ваши пламенные призывы? Этой зимой мои люди будут кормиться припасами Змееглава, упоением победы и серебром Дворца Ночи, которое я раздам по деревням!

«Серебром сыт не будешь, ваша милость, — подумал Фенолио, но говорить этого не стал, а только молча взглянул на небо. — Господи, как высоко уже луна!»

Но у Козимо было на уме еще кое-что.

— Я давно хочу вас спросить, — сказал он, когда Фенолио уже собирался пробормотать извинения и проститься. — Вы ведь в хороших отношениях с комедиантами. Все только и говорят, что об этом огнеглотателе, который якобы умеет говорить с огнем…

Краем глаза Фенолио увидел, как Брианна потупила голову.

— Вы имеете в виду Сажерука?

— Да, так его зовут. Я знаю, это отец Брианны. — Козимо нежно взглянул на нее. — Но она не хочет о нем говорить. К тому же, по ее словам, она не знает, где он. Но, может быть, вы это знаете? — Козимо потрепал своего коня по холке. Лицо его лучилось такой красотой, что больно было глазам.

— А зачем он вам? Чего вы от него хотите?

— Разве непонятно? Он умеет говорить с огнем! Утверждают даже, что он может вызвать языки пламени в метр высотой и сам при этом не обжечься.